Сидя в его приёмной, я до сих пор не могла поверить, что решилась на это. Пришла. Пришла после всего, что было, да ещё и пришла первой. Он, за все эти дни ни разу ни счёл нужным появиться, от него даже не было пропущенных вызовов. Видимо Абрамов отпустил эту ситуацию, куда легче, чем я. Если утром, повидавшись с Антоном, я стала более-менее как-то напоминать прежнюю Камиллу, то, стоит ли говорить, что сейчас, сидя у дверей его кабинета, все чувства вернулись сторицей. Как бы ни старалась себя успокоить, но меня уже охватил мандраж, коленки тряслись, дыхание сбилось, а сердце так замедлило свой ход, что казалось, вот-вот было готово остановиться. Зачем я пришла? Неужели соскучилась? Да! Да, будь я проклята, но я ужасно истосковалась! Если, когда я ехала в офис, я ещё пыталась убедить себя, что всё дело в Антоне, то сейчас я уже совершенно чётко понимала, что это лишь предлог. Предлог, чтобы сделать шаг первой, чтобы, не опустившись до унижений, иметь возможность увидеть его....Хотя разве я сейчас не унижаюсь? Да только взглянув на меня, он сразу поймёт для чего я пришла. Он прочтёт всё по моему взгляду, и тогда я пропала. Что делать? Бежать? А как же Антон? Нет, надо остаться. Остаться не только ради Стрельцова, но и чтоб наконец объясниться с Абрамовым. Тогда, я не захотела его слушать, я была просто не в состоянии вынести его присутствие, мне катастрофически нужно было остаться одной, но сейчас все переболело. Пускай не полностью, пускай меня раздирает и, наверное, ещё очень долго будет раздирать дикая злоба, вперемешку с вселенской обидой, но я готова его выслушать. Может, станет легче, может, я найду ответ хоть на один из тех вопросов, которые мучили меня в первые дни? О том, смогу ли я простить, смогу ли, если не забыть, то хотя бы не вспоминать, никогда потом не попрекать его этим, я пока даже не думала. С одной стороны, я ничего не могла с собой поделать. Я любила и продолжала любить. Меня по-прежнему дико к нему тянуло, да и сейчас я первая приползла как подбитая собачонка....Наверное, со временем боль утихнет, воспоминания рассеются, я смогу забыть, простить...простить не умом, а сердцем, но сейчас....Сейчас я вот просто смотрю на его секретаршу — шикарную длинноногую блондинку, с превосходной фигурой, яркой внешностью, которая наповал сшибает мужчин, — я смотрю на неё и уже представляю, сколько раз Вячеслав вызывал её в свой кабинет не по рабочим делам. Он спал с ней? Наверняка. Большинство мужчин так 'расслабляются' во время работы. Он занимался с ней сексом на своём столе, в какой-нибудь гостинице, в машине, может быть даже в нашей квартире, когда меня не было...
Едва не застонав от отчаяния, я закрыла лицо ладонями, успев уловить, брошенный на меня удивлённый и вместе с тем надменный взгляд этой куклы. Ей смешно. Наверняка знает кто я. Нас уже вся столица обсуждает. Интересно, что она обо мне думает? Скорее всего, ей удивительно как Вячеслав вообще мог со мной связаться? Конечно, сейчас на фоне этой идеальной куклы Барби, я в своих затёртых джинсах, старой футболке, с потрёпанной физиономией, выглядела просто пугалом. Жалким, вызывающим лишь усмешку и недоумение пугалом.
Когда из кабинета Абрамова вышел какой-то пухленьким, явно чем-то огорчённый мужчина, я, не обращая внимания на слова секретарши, которая очень хотела доложить начальнику о моём визите, вошла в кабинет...и застыла в самых дверях. Как только почувствовала на себе взгляд Вячеслава (почему-то я перестала даже мысленно сокращать его имя) меня пробрало с такой силой, что я едва удержалась на ногах. Все мысли перемешались в одну секунду. Единственное, что его успела понять, так это то, что я просто пропала. Как можно изображать безмятежность, когда взгляд пылает, всё внутри переворачивается, а каждый вздох даётся через силу? Я не смогу, я слишком слабая, безвольная, просто жалкая...
В реальность меня вернула, вошедшая в кабинет и окинувшая меня всё тем же надменно-презрительным взглядом секретарша. Она что-то недовольно сказала Абрамову в мой адрес, а он, похоже, даже толком ничего не поняв, одним взмахом руки выпроводил её из кабинета, всё также, не сводя с меня напряжённого и несмотря ни на что взволнованного взгляда. Только теперь он на меня не действовал. Минутное помутнение развеялось как по волшебству. Невольно бросила взгляд на его стол, и с губ, будто сама собой слетела усмешка:
— Какая у тебя хорошая секретарша. Ответственная, пытается во всём угодить....И отношения у вас хорошие, понимаете друг друга с одного взгляда.
В каждом моём слове скользила ядовитая желчная усмешка, она была насквозь пропитана не только безумной злобой и обидой, но ещё и дикой ревностью. В голове болезненно кольнуло, что раньше такого не было. Раньше я безоговорочно во всём ему доверяла, а теперь цеплялась ко всему. Самое страшное, что я не понимала — проблема в нём или уже во мне? Он не стоит былого доверия или теперь я стала такая нервная и подозрительная?
— Камилла, — не сумев сдержать дрожь в голосе, Вячеслав окинул меня таким взглядом, словно сомневался, что это действительно я. — А ты...зачем пришла?
Вопрос мне понравился, правда, я его совсем не ожидала. Как-то мне казалось, что он слегка по-иному отреагирует на мое появление. 'По-иному' — с губ едва не сорвалась презрительная усмешка. Идиотка, чего я только ждала? Неужели думала, что он в ноги мне кинется, начнёт молить о прощении? Нет, на такое моей фантазии к счастью не хватило, но я надеялась, что он хотя бы как-нибудь попытается объяснить мне свой...поступок. Извиниться, в конце концов. Ну, хоть что-нибудь сделает, чтобы сохранить отношения,...а ему плевать. По его взгляду, в котором теперь уже откровенно сквозили холодные нотки, было понятно, что моё присутствие его совсем не радует, а скорее только докучает.
— Может у меня дело к тебе есть, а может просто соскучилась.
Не знаю, зачем произнесла последние слова, но у меня, к счастью, хотя бы хватило мозгов вложить в голос капельку усмешки. Только Абрамову, по-моему, было наплевать. Он по-прежнему выжидающе смотрел на меня, видя, желая как можно скорее узнать, зачем я пришла и быстро выпроводить. На несколько секунд в кабинете воцарило молчание. Я подошла к его столу, но на большее меня не хватило. Собравшиеся в тяжёлый ком слёзы опять подступили к горлу. Я не могла поднять на мужчину взгляд, не могла понять за что, почему он так со мной поступает? Неужели ему действительно всё равно? Неужели он даже не попытается хоть что-то наладить?
— Камилла, знаешь...
— Я хотела...
После длительного молчания мы внезапно заговорили одновременно. После этого, на какую-то секунду, опять повисла тишина, пока я смущённо не пробормотала:
— Что ты хотел сказать?
— Нет, извини, говори ты.
— Ты первый начал, а тебя перебила, так что говори ты.
Начинать разговор первой мне ужасно не хотелось. Может потому, что перед тем как перейти на постороннюю тему, мне всё-таки хотелось услышать от него...да обычное, банальное 'прости'. 'Прости, я люблю тебя'. За одну эту фразу я бы, наверное, сейчас всё забыла. Наплевала на своё гордость, на все чувства, которые пережила за эти дни, и выдрала из сердца всю обиду, которую и так упорно вытесняла огромная, настырная, эгоистичная и похоже совершенно не собирающая исчезать любовь.
— Ладно, давай начну я. Нам действительно нужно поговорить, правда место выбрано не самое удачное, но раз уж ты пришла... — я продолжала надеться. Даже после этих холодных слов, после этой последней жестоко усмехающейся фразы, я всё ещё продолжала во что-то верить. Как завороженная следила за каждым его движением. Вот он встал из-за стола, подошёл ко мне, остановился так близко, всего лишь в шаге...и протянул какой-то конверт. Конверт, на который я сначала не обратила никакого внимания, но именно он всё и решил. — Вот возьми, это тебе.
— Что это? — прошептала дрогнувшим голосом, не отрывая от мужчины жалкого, насквозь пропитанного нежностью и уже высмеянной любовью взгляда, которую я никакими силами не могла скрывать.
— Открой, — равнодушно ответил он, совершенно спокойно глядя мне в глаза.
Развернув конверт, я вытащила из него билет, и, наверное, ещё пару минут тупо на него смотрела, читая почему-то ставшие мне совершенно непонятными слова.
— Что это? — второй раз я задала тот же вопрос, но теперь уже подняла на Абрамова взволнованный взгляд.
— Билет до Барселоны. Ты ведь хотела учиться на врача? Ты уже определена в один из самых престижных медицинских университетов. Посмотри, там, в конверте, ещё есть ключи от твоей квартиры, она в центре и как раз рядом с корпусом, кредитная карточка, и ещё одни ключи от твоего старого дома в Леоне. Я выкупил его, теперь он снова твой и ты можешь приезжать туда, когда захочешь.
Несколько минут я непонимающе смотрела то на Вячеслава, то на конверт с этими, почему-то совершенно непонятными мне вещами. До меня никак не могло дойти, что вообще сейчас происходит?
— И...зачем это? — голос дрогнул от внезапно сразившей меня догадки.
— Затем, что ты возвращаешься обратно домой.
— А ты?
— А я остаюсь здесь, — ни один мускул на его лице не дрогнул. Он ответил совершенно спокойно, глядя мне прямо в глаза.
* * *
*
— То есть... — её голос дрожал. После долгой заминки она вдруг подняла на него остекленевшие, затуманенные пеленой слёз глаза. — Ты хочешь,...чтобы мы расстались?
Самое трудное для мужчины сейчас было изображать безмятежность, натянуть на лицо маску абсолютного холодного безразличия, при этом видя, как дрожат её губы, как блекнет и угасает взгляд, с каким трудом ей удаётся выравнивать, судорожно выплескивающееся из груди дыхание...
Как бы хорошо за долгие годы он ни научился скрывать, контролировать, а иногда и просто подавлять свои чувства, сейчас это едва ему удавалось. Бешеные, сдавливающие грудь эмоции переливались через край, затмевали разум, и мужчина из последних сил держался, изображая из себя каменную, бесчувственную, абсолютно равнодушную ко всему глыбу.
— То есть да.
Сказать по правде Вячеслав сам удивился своей выдержке. Как он смог сказать такие вещи совершенно равнодушным, даже наплевательским голосом, при этом абсолютно спокойно, безразлично глядя в её наполнившиеся слезами глаза? Видимо просто в тот момент, когда он сам для себя решил, что с Камиллой нужно расстаться, какая-то часть души, в которую девушке удалось проникнуть, сразу отмерла.
Он не раз представлял себе, каким будет этот разговор. Он продумал всё до последних мелочей, подобрал не только каждое слово, но даже ту интонацию, с которой ему бы пришлось его произнести. Он был уверен, что сможет всё отрезать одним махом, но, как и всегда в итоге всё пошло совершенно по иному сценарию. С Камиллой и не могло быть иначе. Предсказуемость совершенно несвойственная ей черта. Пока он, сам себе в этом не признаваясь, до последнего оттягивал момент расставания, как последний трус и слабак, не в силах сдержать желания её увидеть, пробирался в квартиру уже глубокой ночью, когда девушка спала или пребывала в каком-то невесомом состоянии, даже не замечая присутствие постороннего человека в доме, Камилла, оказавшись намного сильнее его, сама к нему пришла. Наступила на гордость, наплевала на обиду, и, поддавшись чувствам, пришла. Но что самое поразительное, она не стала играть в оскорблённую жертву, не стала изменять себе, пряча эмоции за маской гордой и абсолютно равнодушной ко всему ледышки, не стала скрывать той боли, обиды и злости, что горели в её взгляде, она была собой. Её сама удивительная, всегда глубоко поражающая мужчину черта как раз и заключалась в том, что при любых обстоятельствах она была верна себе. Она не стыдилась своих чувств, не боялась их показывать. Может быть многие, в том числе и он сам, приняли бы это за слабость,...но она просто не умела играть. Что бы ни случилось, она оставалась честна, и вот это завораживало, заставляло сердце биться где-то в горле, а взгляд с трудом удавалось оставлять холодным, особенно когда его захлёстывали искры восхищения.
Камилла ничего не ответила. Он и не ожидал от неё чего-то услышать. До оскорблений она бы никогда не опустилась, а большего он сейчас просто не заслуживал.
Прикусив нижнюю губу, девушка смахнула скатившуюся по щеке одинокую слезинку и презрительно усмехнувшись, решительно направилась к выходу из кабинета, правда, словно что-то забыв, остановилась в самых дверях. Замерев на несколько секунд, она вдруг резко развернулась, в одну секунду оказалась опять около Вячеслава и вместо того, чтобы кинуть этот конверт ему в лицо (чего он ждал и даже хотел, надеясь, что тогда, станет хоть чуточку легче), она спокойно положила его на стол, через несколько секунд вышла из кабинета, при этом тихо, не став устраивать никаких сцен, прикрыв за собой дверь. А вот он, стоило ему только очутиться в кресле, болезненно сморщился, закрыв лицо руками и едва сдержав, рвущийся из груди стон. Неужели он только что это сделал? Неужели всё уже произошло и ничего вернуть теперь невозможно?
Первый раз. Первый раз, кажется, вообще за всю жизнь, Вячеслав, понимая, что вроде бы поступил правильно и по-разуму, дико, просто адски об этом жалел. Ему хотелось вернуться назад, вычеркнуть этот момент из своей памяти или на худой конец просто напиться, но почему-то мужчина очень хорошо понимал, что сейчас ничего уже не поможет. Что-то оборвалось в его душе. Какой-то огонёк, что согревал его всё время пока Камилла была рядом, неожиданно погас, оставив после себя лишь обгоревшие пепельно-чёрные угли.
* * *
*
Прошла неделя. Первая неделя без него. Как ни удивительно, но для меня она пролетела достаточно быстро и намного легче, чем я ожидала. Уже не было той дикой истерики, которая напала на меня, когда я узнала об измене. Наверное, во многом этому способствовал мой не то что насыщенный, а скорее даже перенасыщенный график. Уж не знаю, почему мой мозг, который в последнее время практически всегда затмевали чувства, вдруг проснулся и решил поработать, но он дал мне пару дельных советов. И главным из них был тот, который заставил меня вернуться на работу. Благо, что после моего недельного отсутствия без уважительной причины (лепет о болезни неподтверждённой никакой справкой естественно совершенно не помог) меня вообще не уволили, зато теперь приходилось пахать в баре с самого его открытия и до поздней ночи, но оно и к лучшему. Меньше свободного времени — меньше размышлений, всегда заводящих меня в тупик. Работа действительно меня спасала. Бегая между столиками, унося подносы, принимая заказы, пробивая чеки на кассе, я выжимала из себя силы до последней капли. Под конец рабочего дня я уже действительно с трудом волокла ноги и еле добиралась домой. Поэтому конечно, при таком расписании, никакие мысли о разрыве не приходили и подавно. Но они не приходили днём, а вот ночью...Удивительно, но как бы сильно я ни выкладывалась на работе, какой бы разбитой я ни возвращалась после неё домой, как только голова касалась подушки, усталость не то что уходила, но её моментально заменяли те самые мысли, которые я постоянно от себя гнала. Ещё, наверное, где-то час я ворочалась в постели, хотела спать, но никак не могла отделаться от дурацких, обгладывающих, словно стервятники душу воспоминаний. Тот день, когда я по глупости пошла на поводу у своих чувств, как последняя идиотка на что-то надеясь, униженно стояла в его кабинете, а он совершенно безразлично как подбитую, в мгновение ставшую ему ненужной собаку погнал меня на все четыре стороны, всплывал передо мной каждую ночь. Я ничего не могла с собой поделать. Наверное, отчасти это было связано с тем, что я до сих пор не могла понять, почему он со мной так поступил? Я могла объяснить измену, я могла найти ей тысячу причин и, наверное, я могла...принять, хотя бы попытаться справиться с этим, но вот расставание....Почему он меня бросил? Почему он сделал это так жестоко? Я не услышала даже банальное 'прости', хотя на кой чёрт мне нужны были его изменения? Было бы гораздо лучше, если бы он просто по-человечески со мной поговорил. В таком случае, я хотя бы перестала терзаться догадками, которые сыпались на меня каждую ночь, и одна была хуже другой. Сначала я думала, что он просто не хотел быть в роли виноватого, думал, что ему придётся вымаливать у меня прощение, прилагать усилия, чтобы вернуть в отношения доверие, и вообще в каком-то смысле может быть наступать на своё мужское самолюбие. Он ведь привык делать то, что хочет и никто никогда не диктовал ему своих условий. Потом мне казалось, что он просто испугался. Испугался, что наши отношения, о которых, как я думала, уже было известно, скоро приобретут широкую огласку и это, наверное, безусловно, подкосит его имидж. Ну и самым страшным предположением, которому я вроде и не верила, но от которого совершенно не могла отделаться, было то, что возможно Вячеслав либо влюблён в другую женщину, может быть даже необязательно в Ангелину, либо...он просто разлюбил меня. Хотя...любил ли когда-нибудь вообще? Это ведь я себя за каких-то несколько месяцев успела, бог весть что напридумывать, а он никогда ни в чём мне не клялся и ничего не обещал... Эти мысли не давали мне покоя. Правильно писал великолепный Тютчев, что ночь — это хаус, ведь все хлопоты и заботы жизни перепадают на день, а ночь они обходят стороной, пробуждая все те эмоции, страхи и переживания, которые волнительно колеблются в глубине души.
