Фела хандрила. Проснувшись на рассвете третьего дня, она не встала, а осталась лежать, глядя в небо. В голове ее бродили печальные мысли. Она думала о смерти Арога, о том, сумел бы Говард схватить ее с Гредом, не помоги ему в этом Корелонец, сумела бы она освободиться из плена, не поспей Арог на помощь, как глупо она вообще позволила ранить себя в Садле... Вспоминала Корелонца, как этот странный человек сумел победить колдуна и завладеть Кинжалом. Гордая рофендила до сих пор испытывала ужасное чувство унижения, когда думала об этом.
"Я опозорила свой род. Мало того, что связалась с людьми, так еще попала в кабалу к одному из них. И даже сама не сумела освободиться. И погубила при этом своего друга. Я должна кровью смыть этот позор, а я валяюсь здесь на солнышке под предлогом выполнения клятвы. И самое паршивое, что так оно и есть, я должна ее выполнить, и пока не проведу Греда до земель эльфов, не властна над собой."
Вот так несколько дней, проведенных в Откро на грани жизни и смерти, подорвали ее не только физически, но и внесли сумятицу в душу. Теперь, когда в их путешествии наступила неожиданная пауза, ее меланхолия вспыхнула с новой силой. Лежа на свежей, душистой соломе, она тяжело вздыхала и смотрела вдаль невидящими глазами. Потом нехотя поднялась и принялась приводить себя в порядок.
Вокруг буйствовало лето. На маленькой полянке цвели цветы, летали бабочки, шмели и иногда оводы, легкий ветерок слегка колыхал ветви деревьев-великанов, обрамлявших полянку, а на поваленном стволе, лежавшем среди цветов, грелись на солнышке юркие ящерки.
Отряхнувшись от соломы, Фела взяла черепаховый гребень, отделанный перламутром, и принялась расчесывать волосы. Походная жизнь не позволяла ей уделять уходу за волосами столько времени, сколько хотелось, однако, когда появлялась возможность, девушка тщательно ухаживала за своими роскошными косами. Усевшись на краю телеги, она принялась заплетать волосы, и вдруг почувствовала чье-то присутствие. Оглянувшись, она увидела Корелонца, направлявшегося к ней. Фела почувствовала, как раздражение свернулось в ее душе змеей. Каждое появление этого человека напоминало ей о том, о чем она хотела бы забыть, о испытанном унижении, боли и страданиях. О беспомощности, которую она никогда до этого не испытывала, о том, что находилась в его полной власти. И сознание того, что он в этом последнем случае неожиданно проявил самоотверженность, лишь разжигало ее ненависть и неприязнь. Она чуть не убила этого человека пару дней назад, и вот, он снова явился, причем с самым что ни на есть невозмутимым видом.
-Здравствуй, госпожа, — сказал он. — Ты будешь смеяться, но это опять я.
-Не буду. Вчера уже отсмеялась, — вид у нее в самом деле был печальный и задумчивый, тонкие руки привычными движениями перекидывали тяжелые пряди волос. Раздражение уступило место опять нахлынувшей хандре. Скользнув взглядом по Корелонцу, она заметила, что он выглядит вполне здоровым. Впрочем, отметила она это также, как замечала каждую деталь окружающего пейзажа.
— А ты знаешь, что делают с беглыми рабами?
-Я не беглый раб.
-Да? А кто же?
-Свободный человек. Тот господин, которому ты продала меня, вылечил и отпустил меня на свободу.
Тяжелый шмель пролетел над ее головой и устремился к душистому цветку, Фела проследила за ним взглядом, машинально прикидывая траекторию полета дротика, пронзившего бы толстое насекомое, потом принялась рассматривать, как он старательно ползает по сердцевине цветка, тщательно собирая пыльцу.
-А-а. И что же ты здесь делаешь, свободный человек?
-Я пришел по зову сердца, — Корелонец почувствовал, что его задело ее равнодушие. Ни тени удивления, ни капли заинтересованности. Что случилось с этой живой насмешливой красавицей? Впрочем, насмешка и привычная легкая ирония остались в ее мягком голосе.
-Ты помнишь наш уговор? — поморщилась она. — Рядом со мной ты можешь находиться лишь в качестве раба.
Корелонец молча протянул вперед руку с зажатым кулаком — жест, которым дети демонстрируют пойманного жука. Заинтригованная, Фела все же оторвалась от лицезрения шмеля и подалась вперед. Юноша разжал пальцы. Рофендила на мгновение застыла, а потом громко рассмеялась:
-Да я могу на тебе кучу денег заработать! Я буду продавать тебя, а ты возвращаться.
Глядя, как она смеется, он сам невольно улыбнулся, радуясь хотя бы тому, что сумел прогнать отрешенное выражение с ее лица, потом опустился на колени, подавая ошейник.
-Госпожа, я прошу тебя только об одном — не продавай меня больше никому.
-Только не ставь мне никаких условий! Я буду делать с тобой все, что мне заблагорассудится!
Лицо юноши омрачилось, однако руку он не убрал. Фела взяла ошейник, коснувшись тонкими пальчиками его ладони, окинула его презрительным взглядом:
-Тебе понравилась плетка? Или, быть может, ощущения от Кинжала? Не правда ли, незабываемые ощущения? — Неожиданно ее веселость сменилась гневом, в голосе смешалась ирония, презрение и ненависть. Запустив руку в светлые волосы Корелонца, она запрокинула его голову назад. — Что, хочешь еще побывать в шкуре раба? Испытывать боль и близость смерти?
На лице отразились отголоски пережитых страданий — ее личные воспоминания о знакомстве с Драупхаогом. Корелонец молчал, и она сильно дернула его назад и отпустила.
-Отвечай, когда тебя спрашивают!
-Что тебе сказать? Скажи мне, что ты хочешь услышать, и я скажу тебе это!
-Правду.
-Правду? Хорошо, я скажу тебе правду. Я... я люблю тебя.
-Что? — она вскинула глаза, думая, что ослышалась. Равен поднял голову, окидывая мимолетным взглядом сидевшую рофендилу: маленькие изящные ступни с высоким подъемом, длинные стройные ноги, тонкую талию и высокую грудь; заглянул в черные бездонные глаза, пытаясь понять, что скрывается в их глубине.
-Я люблю тебя, — повторил он. — Я полюбил тебя с первой минуты, как увидал, и я не могу без тебя жить. Ты нужна мне как воздух, как солнце, как вода.
— Так ты ради любви продал меня садлскому королю? Или, быть может, чуть не убил Кинжалом?
Эти слова заставили Корелонца вздрогнуть, как от удара. Напоминание о предательстве мучительно отозвалось в его душе.
Вскочив на ноги, он в волнении прошел несколько шагов, потом обернулся. Лицо его горело, в глазах читался вызов.
-Да, я любил тебя. Я сходил с ума по тебе, обожал тебя, не спал ночами, простаивая под окнами там, в Корелоне, а потом, после того, как увидел... Как ты отказалась взять меня с собой, я возненавидел тебя. И хотел лишь одного — твоей гибели, твоего унижения, твоей боли.
Губы его дрожали, в голосе сплелись вызов и страдание. Ярко-синие глаза сверкали, их иступленный взгляд обжигал. Щеки рофендилы тоже вспыхнули, она поднялась, принялась убирать косу под сеточку.
-А теперь, похоже, ты хочешь того же для себя.
-А теперь я отдаю себя тебе во власть. Если помилуешь, я буду преданно служить тебе, если же не простишь, я приму смерть, какую пожелаешь.
В свою очередь Фела более внимательно взглянула на молодого человека, удивленная его словами. Он вновь выглядел здоровым и набравшимся сил, хотя заметно исхудал с их первой встречи. Черты лица немного заострились, скулы стали выделяться, и только глаза, обрамленные темными ресницами, по-прежнему остались ярко-синими. Взгляд их был тверд и вместе с тем дерзок. Это бесило девушку, хоть ничуть не смущало, и, может быть, как вдруг она призналась себе, бесило именно потому, что вызывало в ней невольное уважение, а он заслуживал, по ее мнению, лишь презрения. А может, думает сыграть на своей внешности, ведь красавчик, что ни говори. Прямой нос, волевой подбородок, четко очерченные губы, в уголках которых уже затаилась горькая складка. Стройная мускулистая фигура с широкими плечами и тонкой талией выдавала немалую физическую силу. Он вполне привлекателен, думала Фела, даже красив. Наверняка он нравился женщинам и привык к легким победам. И эта мысль разозлила ее.
-Да, ты умрешь. Ты продал нас садлскому короля, из-за твоего предательства погиб Арог, ты чуть не прикончил меня кинжалом Драупхаог... — негромко проговорила она. — В прошлый раз я почти убила тебя, и все же ты снова пришел. Почему ты так рвешься умереть?
-Я? — он немного удивился, задумался. — Нет, не рвусь.
Соскочив с телеги, она взяла боевой пояс и перевязь с мечом и принялась вооружаться.
-Тогда зачем же ты снова пришел?
-Я... Просто я не могу иначе. Я полюбил тебя с первой минуты, что увидел, с первого мгновения. И я... Я готов принять самую лютую смерть, лишь бы ты простила меня. Или, может быть, просто поняла, что я не такой трус и подлец, каким ты меня считаешь.
-Хочешь, дам тебе совет? — мягко спросила она, закидывая меч за спину. — Перережь сам себе горло. Это будет гораздо легче для тебя, а я, так и быть, перестану считать тебя трусом.
Корелонец опустил голову, кусая губы.
-Поверь, госпожа, я думал об этом, — тихо сказал он. — Но я не могу... Моя вера запрещает самоубийство.
-Вера?! Ты еще и верующий?.. — она расхохоталась, запрокинув голову. — И чем же грозит нарушение запрета?
-Да ничем особым, — пожал он плечами. — Просто пропадет душа, и будет вечно маяться между небом и землей, испытывая предсмертные муки.
-Вот значит как... Тогда есть еще один вариант. Ты возьмешь на память этот ошейник и свалишь. Этим ты избавишь меня от необходимости тебя убивать или терпеть твое присутствие.
Светлые волосы упали на глаза Корелонцу, и он тряхнул головой, отбрасывая их назад.
-Неужели ты думаешь, я могу просто, как ты выразилась, "свалить"? — в его синих глазах появилась боль, которую он тщетно пытался скрыть. — Если бы я мог свалить, я сделал бы это еще тогда, в Откро, когда вы с Гредом отпустили меня.
-Тогда ты еще не знал, что такое быть рабом, — она отошла к поваленному дереву, поставила на него одну ногу, зашнуровывая легкие сильно потрепанные ботинки — не чета тем сапогам, которые пришлось выкинуть из-за троллиной крови и ее упрямства. Хотя, с другой стороны, сейчас в тех сапогах было бы жарко, и она не стала бы в них париться, подумал Корелонец, наблюдая за процедурой обувания. — Теперь ты знаешь, — продолжила она, зашнуровывая вторую ногу. — Кстати, в прошлый раз ты остался в живых лишь благодаря заступничеству того господина, что купил тебя. В следующий раз тебе вряд ли повезет.
Молодой человек слушал, а сам не мог отвести глаз от рофендилы. Вот она выпрямилась, и тонкая рубашка, и без того расстегнутая после сна чуть ли не до пупка, обрисовала грудь... Лишь усилием воли Корелонец смог заставить себя вслушаться в то, что говорит девушка. По его лицу пробежала тень — отголосок боли, которую пришлось вынести. Он вспомнил, как шел весь день из последних сил, борясь с подступающей лихорадкой, как после ужина по приказу рофендилы двое гномов нещадно его избили, как целую ночь он провалялся под открытым небом, не имея сил даже подняться...
-Вряд ли это можно назвать везением, — пробормотал он.
-Уходи, — коротко сказала она. — Если хочешь жить.
Он отрицательно покачал головой.
-Нет. Я не уйду. Я давно уже перестал ценить свою жизнь.
-Ну что ж... Как хочешь, — она пожала плечами, возвращаясь к телеге, взяла ошейник. — Мне даже немного жаль. Твоя смерть ничего не изменит.
-А теперь убирайся, — защелкивая его на шее Корелонца, сказала она. — И постарайся не попадаться мне на глаза.
С этими словами она ушла, ступая как всегда легко и изящно, а Корелонец еще долго оставался неподвижным, стоя на коленях и глядя невидящими глазами перед собой. И никто из них не заподозрил, что за ними наблюдали. Тот самый маг, вылечивший Корелонца, друид, имени которого ни он, ни она так и не узнали, отпрянул от магического кристалла, в котором светилась залитая солнцем полянка с коленопреклоненным молодым человеком. Лицо мага было задумчивым и сумрачным.
Не заходя на стоянку к Греду, и даже не подозревая о ждавшей ее там каше с бобами, Фела улетела. Мрачные мысли, преследовавшие ее, не рассеялись после разговора с Корелонцем, и она постаралась забыться в охоте. Выследив упитанного фазана, рофендила поймала птицу и тут же, оставшись в облике орла, позавтракала сырым мясом. К концу трапезы Корелонец занимал ее мысли не больше, чем фазан, от которого остались лишь косточки и перья.
Памятуя о словах Фелы, велевшей ему не попадаться ей на глаза, Корелонец тоже не пошел на стоянку, а двинулся к речке. Бродя вдоль берега реки, он наткнулся на Греда, который удил рыбу в тихой заводи. Заметив Корелонца, великан приветливо кивнул, и молодой человек подошел к нему.
-Присаживайся, — предложил охотник. — Ну как, нашел ты Фелу?
-Да, — усаживаясь в тени кустов дикой малины, ответил Равен.
-Что она сказала?
Этот вопрос поставил в тупик молодого человека. Пересказывать свой разговор с Фелой ему вовсе не хотелось.
-Да ничего, — неохотно проговорил он после паузы.
Гред бросил на него быстрый взгляд, но больше ничего спрашивать не стал.
-Скажи, ты знаешь, кто такие рофендилы? — спустя пару минут спросил Корелонец, и охотник пустился в объяснения.
Потом они молчали, глядя на реку, на покачивающийся поплавок из пары шишек, на рябь воды у берега и гулявшие на середине реки волны. Над водой проносились стрижи, летали утки. Где-то в камышах тихо (громкие концерты откладывались на ночь) квакали лягушки, в траве звенели цикады. Плот отчалил от того берега, тяжело закачался на волнах, как всегда доверху нагруженный, и медленно пополз через реку. Чтобы его не относило, он двигался вдоль веревки, наподобие парома. Корелонец вдруг заметил молчание охотника и взглянул на него. Гред тоже погрузился в свои мысли, лицо его стало мрачным и отсутствующим. Что занесло этого северянина столь далеко к югу? Куда и зачем он держит путь? Есть ли у него семья?.. Эти вопросы мелькнули в голове Корелонца, и он спросил:
-Послушай... А ты... У тебя есть сыновья?
Руки, сжимавшие удочки, сильно дрогнули, и поплавок дернулся в сторону.
-Сыновья... — тяжело сказал охотник. — Да, у меня были сыновья. Старший как раз твоего возраста.
-Были? — осторожно спросил Корелонец.
-Да. Они умерли, — помрачнев еще больше, ответил Гред. Он насупился, замкнулся, и юноша понял, что задел больную струну великана.
-Извини, — тихо сказал он.
Мягко скользил по волнам поплавок, стрекотали кузнечики в пожелтевшей траве. Двое людей замолчали, глядя на речную гладь и уносясь мыслями каждый в свою думу.
Молодость брала свое, и рофендила вновь потихоньку обретала душевное спокойствие. Больше всего на свете Фела любила две вещи: плавать и летать. Сейчас, пережидая вынужденную остановку в пути, она могла посвятить себя этим двум занятиям. Они не рассеивали мрачные мысли, но все же несколько отвлекали. Обследовав с воздуха окрестности, она провела день на реке, забравшись вверх по течению на десяток миль от переправы. Юная рофендила испытывала тягу к рискованным затеям, безделье и уныние духа толкали ее на различные выходки. Например, подняться над рекой высоко, под самые облака, обернуться там и падать, стремительно разрезая воздух и набирая все большую и большую скорость, вновь обернувшись в орла лишь у самой поверхности воды. Это занятие легко могло привести к гибели, но быстрая реакция позволяли рофендиле раз за разом тормозить в последний момент, а адреналин с лихвой окупал риск. Когда Феле это надоело, она приняла эльфийское обличье, повесила оружие вместе с одеждой на ветви гигантского бука, нависшие над водой, и отправилась купаться, распугивая и так пришедших в шоковое состояние речных дриад. Накупавшись и нанырявшись до звона в ушах, девушка почувствовала, что вконец обессилила и решила вернуться на стоянку. Она настолько устала, что подумывала уже о том, не вернуться ли ей пешком, однако из последних сил все-таки опять превратилась в птицу и полетела. Тем не менее, усталость не помешала ей приземлиться любимым способом: падать вниз головой в пике, резко затормозив лишь в нескольких футах от земли. Коснувшись травы, она ударилась оземь, и без сил опустилась на землю уже в эльфийском обличье.
