— Конечно.
— Помните мысли, что блуждали в вашей голове во время сна, запахи и даже вкусы? Но ведь это происходило во сне, а не в реальности. Это было, но было не по-настоящему. Также и в случае с этими воспоминаниями. К тем нехорошим воспоминаниям, осадком пребывания в Малдуруме осевшим в голове относитесь как к снам. Несерьезно. Это вас не касается, здесь для вас это должно быть чем-то несущественным. Сохранившиеся в голове обрывки действий вашей условной личности рисуемой Малдурумом и запомнившиеся события из снов это одна и та же... материя, скажем так. Для вас — настоящего Джейсона это нечто нереальное, абсолютно не касающееся.
— Спасибо, — шмыгнул носом Джейсон. Желая продолжать общение, он сделал вид, что задумался над словами этой милой артэонки, хотя в действительности уже не раз слышал все это из уст доктора Росс.
— Сейчас двадцать минут двенадцатого. День — среда. Скажите, чем вы, настоящий Джейсон, сейчас занимаетесь? — спросила она глядя на наручные часы.
— Сейчас лето. Если мои друзья не на смене Энергожертвования, то значит прошлым вечером, мы прогуляли до поздних звезд на небосклоне. А возможно и до рассвета. Мои маленькие друзья еще спят, — отвлекшись от всех переживаний, пусть и на доли секунды, он улыбнулся. — Рурхан! Господи! Я плохой друг. Как он, что с ним?!
— Он здесь, на территории базы. Жив и здоров. В полной безопасности ожидает вашего возвращения. Давайте вернемся в атмосферу вашего утра среды.
— Как он? Я имею в виду психически. Также кормите его таблетками?
— Подробнее о состоянии вашего друга поговорим позже. Пока это будет для вас стимулом к восстановлению. Сначала давайте убедимся, что вы полностью снова с нами.
— Так ладно мое утро. Наши маленькие друзья, лежебоки и лентяи спят. И будут нежиться в кроватях еще до двенадцати минимум. Мы с моей любимой сидим дома. Скорее всего, у меня. Никаких утренних пробежек, она бремена, но мы все равно уже встали. Мы с моими домашними за накрытым столом после завтрака сидим на кухне. Мои младшие брат и сестра играют во что-то, веселят нас собой. Моя любимая сидит у меня на коленях, в утреннем халате с чашкой кофе. Мы не можем надышаться друг другом. Беседуем с моей мамой пока отец, уткнувшись в газету, периодически вторгается в разговор, зачитывая для нас наиболее интересные статьи. Не нарушая общей идиллии, мы с ней шепчемся, решая, как проведем предстоящий день. Неважно, что она шепчет, главное быть к ней ближе, чувствовать нежность ее губ, — окончательно позабыл обо всей тяжести Джейсон. На его уставшем лице появился отголосок внутренней радости. Вот уже который раз подобный трюк безотказно действует на него. Сколько раз так поступала доктор Росс, но Джейсон все также, будто в первый раз желанно улетел в облака. — Если мои друзья на суточной смене, то я, скорее всего там, куда с друзьями мы обычно не ходим. Спортивный зал, футбол, волейбол. Разные артэоны, солдаты, гражданские, все мы в шумном спортивном зале развлекаемся спортом, — под теплом воспоминаний, будто с души упал тяжелый груз. Он глубоко вздохнул. Эти простые каждодневные вещи, простые будни мирной жизни, сейчас это все казалось чем-то бесценным, невообразимо прекрасным. Сердце болезненно сжалось.
— И ни слова о Малдуруме! — довольно заметила она. — Думаю кто вы по-настоящему — вопрос решенный.
— Вы так и не спросили, как я выжил.
— Не поняла? — наморщилась она.
— Вы знали о моих плечевых отметинах. Теперь знаете, за что я их получил. Вы военный специалист, вам известно о наказании за военное преступление. Я изнасиловал и убил девушку. Мои офицеры за такое должны были вывести меня перед всем строем и отрезать голову у всех на глазах.
— Как же вы выжили? — она поняла, что слишком рано улыбнулась.
— Вы все знаете. Вы все прочитали в личном деле. Вам все известно. Может больше не надо наивно продолжать этот разговор? Ну, в смысле продолжать, но только не делать вид, что я вам говорю что-то новое.
— Нет. Все совсем не так. Действительно что-то мне о вас известно. Я же не могла прийти на эту встречу неподготовленной. В заметках доктора Росс лишь общие факты. И прошлась я по ним довольно бегло. Скажем так, я знаю лишь общую картину о вас. Весь смысл всегда в деталях и мелочах. Узнать что-то из первых уст всегда интереснее. На самом деле моим следующим вопросом должна была стать причина ваших нынешних мучений. Что стало причиной вашего погружения в состояние невозврата. В силу чего ваше сознание перегрузилось настолько, что зависло на грани между Малдурумом и истинной сущностью? — она задела Джейсона за живое. — Чего вы так испугались, и что конкретно произошло с вами в этой командировке. Какую новую вину вы на себя навесили? — углублялась она, видя как некий страх, которым он жаждал поделиться, встрепенулся внутри него. — Но как хотите. Давайте сначала поговорим о прошлом.
— Знаете, простите... — вдруг стеснительно сжался Джейсон.
— За что?
— За то, что проявил своеволие в нашем разговоре. Вы доктор, вы задаете вопросы, вам виднее, о чем нам говорить. Поймите. Я вовсе не из тех, кто любит утомлять других своим нытьем... — стеснительно замыкался в себе Джейсон.
— Джейсон! — прервала она его. — Прекратите выстраивать барьеры в нашем общении. Все нормально, я здесь чтобы слушать. То, что вы поддерживайте разговор это нормально. Естественно и даже очень хорошо. Тем более беседа с буйными пациентами имеет минимальный предел по времени. У нас еще полчаса, — дала она Джейсону официальную причину выговориться. — Говорите, о чем считаете нужным, я скорректирую, если что. Выбирайте любую из затронутых выше тем.
— Раз уж мне вас еще полчаса мучить своим бредом, то тогда ладно. Сначала я поделюсь безумием, благодаря которому сумел уйти от наказания в условиях законов войны. Ведь там, в полевых условиях за совершенное преступление меня должны были прикончить, но мне посчастливилось... или наоборот. Но все-таки я выжил, — говорил Джейсон, она слушала с неподдельным интересом. — Когда животное внутри меня насытилось телом той несчастной. Весь в крови. Серьезно, мои руки были вымазаны в крови по локоть. Утром как есть, я пришел к месту нашей базы. Я и не пытался скрыть свое преступление.
— Что послужило причиной такого поведения. Вы в состоянии объяснить?
— Я жаждал наказания. Я понимал, что совершил нечто ужасное, мне хотелось, чтобы меня порвали на куски за это.
— Большинство оступившихся в Малдуруме больше всего боятся ответственности за свои преступления. До смерти боятся, что кто-то об этом узнает. Ваше поведение нетипично.
— Знаю, но это утешает слабо. Не смягчает вину. Я хотел справедливого суда, хоть ничего и не чувствовал, но понимал что натворил нечто ужасное. Знаете будто некая разумная часть меня, в том состоянии бессильная, не имеющая надо мной контроля, вдруг проявила себя. Безумное животное, насладившись, успокоилось и будто что-то разумное зашевелилось где-то внутри. Где-то глубоко внутри я желал получить по заслугам. Пока контролировал себя, я просто нес свое тело туда, где меня ждет заслуженное наказание. Раз я сам не мог там осознавать вины за содеянное, хотелось, чтобы меня жестоко судили другие, — договорив Джейсон, замолчал и опустил взгляд вниз. Крик отчаяния и ужас застыли в его глазах.
— И что произошло дальше? — подталкивала она его. Джейсон был так напуган, что вздрогнул от ее голоса вопросом нарушившего тишину.
— Тут начался полный конец. Трындец всему. Понимаете? — печально улыбнулся Джейсон. — Мы расположились в храме в центре Холмов Страхиса, я уже говорил об этом. К храму сбежалась толпа разгневанных местных жителей. Всем по большому счету было плевать на убитую невольницу, рабыню, ведь там она просто вещь. Разные наглые жирующие за счет рабов рожи, тамошняя интеллигенция, пришли выразить возмущение моим поступком. Меня с руками в крови сперва спустили в подвал. Там при свете свечей сержант долго орудовал своими кулачищами, воздавая тому животному, которым я там являлся первые шаги надвигающегося наказания, как мне казалось. Наш командир взвода, лейтенант Статум тоже довольно-таки молодой парень, собрал всех наших ребят в главном зале нашего убежища. Даже все патрули были отозваны. Местные долбились в двери храма, этих недовольных становилось все больше. Надо мной должен был случиться суд. Полевой военный трибунал, где за совершенное преступление мне должны были перерезать глотку и бросить подыхать в луже собственной крови. Я думал, меня вытащат, выкинут из храма, сначала отдадут на растерзание толпе, а потом прикончат. Но в итоге все случилось наоборот.
Ребята встали кругом, сержант приставил нож к моему горлу, тут я, конечно, понял, что хочу жить, но было уже поздно. Дергаться было бесполезно. В центр круга этого первобытного суда при свете факелов вышел офицер, мой командир взвода. Старший лейтенант Статум. И то, что он сказал, было ужасно, недопустимо, невозможно я бы сказал. Вы серьезно ничего не слышали об инциденте в Холмах Страхиса? — Джейсон будто специально затягивал развязку, но его действительно возмутил тот интерес, с которым слушала доктор. 'Как все они, эти гражданские могут не знать об этом кошмаре!' — распирало его изнутри возмущение и удивление одновременно.
— Нет, я ничего не знаю. Так что случилось дальше Джейсон? — вырвала она его из мыслей.
— Офицер велел меня отпустить! — Джейсон печально засмеялся. — Понимаете, он сам сошел с ума. Мы с ним поняли друг друга взглядами. И это чистый ужас как он есть. Там в кошмаре Малдурума, где мы рядовые — больные чудовища, жаждущие крови. Не все, но большая часть. Офицеры это единственное что должно держать нас на правильном пути. Ведь их специально отбирают, проверяют, контролируют. Наши офицеры теоретически разумнейшие из артэонов, прирожденные специально отобранные лидеры, те, что погружаясь в свое человеческое зло, сохраняют здравомыслие. Если представить военную машину в виде организма то они должны быть нашим разумом, нашими поводырями, теми, кто единственные способны спасти наши заблудшие души. Власть офицера над рядовым она тотальна, там мы полностью принадлежим им. Каждое их слово закон, их фантазия наполняет наши головы. Рядовые — психи, балансирующие на грани просто не способны сопротивляться сумасшествию, идущему от командира. Ведь офицеры как пастухи полностью контролируют наше безумное стадо. Представьте себе участь стада, если пастух от долгого одиночества в горах сошел с ума? Для солдата безумие командира в боевых условиях это верная смерть. Это катастрофа, просто конец света. Все разрушилось в один миг и не осталось ничего кроме безумия.
Велев меня отпустить, старший лейтенант Статум, задвинул долгую полноценную речь, в которой все перевернул, все извратил в головах десятков слушавших его ребят. Мой первый взвод почти весь состоял из новобранцев. Мы вместе проходили учебку и вместе продолжили служить. После обучения к нам, конечно, закинули нескольких ветеранов, но в целом все были моего возраста. Этот безумец говорил о свободе, о полной свободе от морали, что дает Малдурум. Наши настоящие жизни он называл неполноценным самообманом. Ведь только в Малдуруме наши глаза широко открыты, мы видим этот мир во всех красках. Он заставил всех ребят поверить в то, что их артэонские сущности — истинные они, это нечто неполноценное, что только в Малдуруме они живут по-настоящему. И молодые ребята, как покорное стадо пошли за этим сумасшедшим пастухом. Это было верное самоуничтожение. Но мне хотелось бы верить, что они жертвы. Ведь они молоды, их головы пусты, внутри только безумие Малдурума, они не могли воспротивиться рвущемуся изнутри желанию безумной свободы, которое так искусно подогревал этот психопат в погонах. Служили бы эти ребята у хороших офицеров, монстрами они бы не стали. Меня он назвал первым освободившимся, едва ли не героем, не побоявшимся свободы, что дает Малдурум. Я весь избитый, задыхаясь, лежал там окруженный толпой марионеток в руках сумасшедшего садиста. Тех людей, что снаружи долбились в ворота храма, этот разрушитель назвал врагами. Говорил о том, что они наши рабы, мы их хозяева. Только силой мы можем заставить людское стадо признать этот порядок. Кто-то из сержантов воспротивился. Он вызвал этого сержанта на дуэль. Они схватились в храме, на глазах у разгоряченной толпы. Старший лейтенант Статум убил сержанта, по каким-то диким животным обычаям продемонстрировав всем окровавленный нож, так он демонстрировал свою победу. Еще раз подтверждал свою правоту в глазах окружающих психов.
Потом началось веселье. Все эти сумасшедшие во главе со своим командиром, вооружившись до зубов, будто собрались в бой, двинулись из храма. Обуянные своей свободой они сначала перерубили всю толпу, что была снаружи, долбилась в ворота храма. После они двинулись в деревню. Пошли разрушать окрестные поместья и убивать их жителей. Это очень смешно, если так подумать, — непонятно для доктора улыбнулся Джейсон. — Мы ведь по идее миротворцы, должны защищать их! — из Джейсона вырвался приступ нездорового смеха. — Извините. В общем, я веселье пропустил, — потом он помрачнел и добавил, — а то неизвестно что еще я мог бы натворить там.
Тот сержант, что избивал меня в подвале, свое дело знал. Сперва я не мог дышать, потом голова стала кружиться. Я отполз в угол и там то ли заснул, то ли потерял сознание. В себя пришел уже вечером. Храм наполнял запах дыма и крики женщин. В центре закопченного пропахшего гарью и каким-то злом помещения храма горел огонь. На огне, на вертеле жарилась туша барана или другого животного. Эти сумасшедшие уничтожив пол деревни которую должны были защищать, стащили все награбленное в храм и устроили пир воинов — как они это называли. Это была чудовищная вакханалия. Эти безумцы пили вино, жрали всякую хрень, что притащили с собой. Фрукты, виноград в золотых вазах, жареное мясо. И так же с собой они притащили женщин. Они насиловали их, прямо там же где жрали. Но кто-то предпочитал уединение, уединялся со своей жертвой где-то в стенах храма. Девушки понятно рыдали, а эти безумцы издевались над ними. Ребята конкретно затерялись в Малдуруме. В углу валялись несколько изуродованных женских тел, уже изнасилованный отработанный материал. И еще тела мужчин, по всей видимости, плененные рабы, которые разожгли костер, приготовили все необходимое для этого безумного пира, после они стали не нужны и их убили.
Я брел среди этого рассадника насилия и ужаса. Они звали присоединиться, но я промолчал. То чудовище что в Малдуруме пробуждалось во мне, оно будто насытившись одной жертвой, уснуло внутри. Впервые мое безумие меня не тревожило, сердце билось ровно, внутри все спало. Недаром говорят: боль отрезвляет. Все мое тело ломило после побоев, несколько ребер были переломаны. В таком разбитом состоянии мне было не до безумия. Мое чудовище после кулачищ того сержанта забилось внутри в какой-то угол. Я не был собой, но и чудовищем не был. Я сумел воздержаться от участия, но знал, что стоит мне присоединиться мне это понравится. Каким-то чудом я не стал частью этого суицидального веселья. Прошел по грани. Сейчас вспоминая этот кошмар, больше всего меня пугает в той безумной вакханалии родная золотистая армидейская броня на этих животных. Они смеялись, убивали, наслаждались болью своих заложниц, — Джейсон всерьез задел доктора своим рассказом.
