В просторном кабинете, уставленном до потолка книгами в одинаковых переплетах, за огромным, как корабль, столом сидел крошечный человечек с аккуратной седой бородкой. Глазки его ласково светились.
— Мистер Хопкинс? Ну, как же, как же! Я вас сразу узнал. Я ведь тоже регулярно почитываю прессу. Присаживайтесь, вот кресло! Хотя, мне казалось, что вы будете несколько... постарше. Но ничего страшного. Сумма, как я уже имел честь вам сообщить, тоже не особенно велика. Но это я шучу, шучу... Не обижайтесь, ради бога! Сегодня я несколько оживлен, можно сказать, не в меру. Представьте себе, вышла любопытная штука. За пару минут до вас этот кабинет покинул Альфред, сын покойной леди. Вы, вероятно, могли повстречаться с ним на лестнице! Я вас поздравляю, вы удачно отделались! Вы себе даже не вообразите, что здесь творилось. Как я еще остался в живых — ума не приложу. Слава богу, я знаю и опекаю это семейство уже тридцать лет, Альфа я помню еще мальчишкой. Видимо, в последний момент он не решился старому другу семьи проломить голову подсвечником. А вы, друг мой, давно ли были знакомы с леди Эшли?
— Я ее в жизни не видел!
— Охотно верю. Но вы лишились очень многого, — о, если бы вы ее знали, то ручаюсь, вам бы не пришлось скучать. Вот и сейчас, когда ее нет с нами, вам предстоит немного повеселиться. Хоть это и грех... С одной стороны — вы войдете в наследование ее деньгами, которые я просто не могу назвать капиталом. А с другой стороны, вам предстоит ознакомиться с ее завещанием. За всю мою многолетнюю практику я еще ни разу не сталкивался с подобным документом. Извольте прочесть этот листок. Не удивляйтесь, на обратной стороне вы встретите арифметические расчеты в столбик. Никакого касательства к завещанию они не имеют, Мэгги подсчитывала карточные долги. Если вы не возражаете, я подсяду рядом с вами, мне любопытна ваша реакция.
Мистер Норт проворно выскочил из-за стола и примостился на рукоятке широкого кресла. Джонни развернул листок в линейку, вырванный из блокнота. Одна сторона его была исписана угловатым детским почерком.
Завещание
Я, Маргарет-Клотильда Эшли, по второму мужу, а по первому по заслугам мною оставленному баронесса Вилкокс, находясь в здравом рассудке и твердой памяти, несмотря на этот чертов шпинат, съеденный мною за завтраком и причиняющий тяжкие желудочные боли, завещаю все свое состояние, зашитое сегодня мною в бюстгальтер за вычетом той суммы, которой хватит, чтобы мало-мальски прилично меня похоронить без вмешательства моего сынка, который попросту выкинет мой бедный труп на помойку, а все что останется, а также мой архив — тому юному олуху по фамилии Хопкинс, если ее не переврали газеты, который забыл запереть за собой клетку и выпустил несчастного кондора полетать в чистом небе, за что Господь ему и без меня воздаст, а то, что я еще не окончательно спятила пусть подтвердит своей подписью мой старый и единственный друг сэр Малькольм Лонгфит и мой нотариус Норт.
Маргарет Эшли, 25 мая с.г.
Лонгфит, полковник Кор. Воор. Сил
Прочтя завещание, а точнее, одну эту, чудовищную по размерам фразу, Джонни с облегчением перевел дух. Ничего странного в завещании он не нашел.
— Итак, мой юный друг, я с радостью выполняю волю покойной. Никаких денег на похороны мы из этой суммы не изымали. Похороны взял на себя местный религиозный совет под председательством миссис Корнхайт, часть суммы внесла она лично. Некоторая часть пошла на уплату налога и комиссионного сбора. Вам угодно удостовериться в законности этих мер?
— Нет, сэр.
— Вам угодно убедиться в правильности расчетов?
— Нет, сэр.
— Вам угодно распорядиться относительно завещанной суммы, может быть, отделить часть средств прямым родственникам покойной? Я готов подтвердить это своей подписью.
— Нет, сэр.
— Ваше право, друг мой. Скажу по секрету, я бы на вашем месте поступил точно также. Вы наследуете также архив леди Эшли. Сказать по правде, никакого архива у нее и в помине нет. Все что есть, — одно единственное письмо от ее второго мужа Фрэнки. Он погиб на войне. Я не был уполномочен ознакомиться с архивом, посему вручаю это письмо вам. Его содержанием мне неведомо.
— Мой юный друг, — продолжил мистер Норт проникновенно, — Маргарет Эшли не умела складно выражать свои мысли на бумаге, но это была женщина несравненного ума и редчайшего сердца. Я с грустью складываю с себя полномочия доверенного лица семейства Вилкоксов, — он ласково взял Джонни под ручку и проводил к столу, — мой вам совет, остерегайтесь Альфа. Это человек жестокий и циничный. Именно он ограбил свою матушку и засадил ее в дешевую богадельню. Сам он подозревал, — адвокат подал Джонни перо, — что она утаила от него часть капитала, и надеялся унаследовать остатки. Его дела пошли крахом, мало того, что он просадил в карты весь свой капитал, он еще и наделал долгов в расчете на это завещание. Сегодня он получил от матери двойной удар, сумма, которой располагала несчастная Мэгги оказалась нищенской в сравнении с его долгами. Но и в ней она своему сыну отказала. Если вы, юноша, думаете, что эти четыреста с небольшим фунтов нужны только вам, вы жестоко заблуждаетесь. Поставьте свою подпись здесь, юноша. Сейчас вы богаче Альфа, остерегайтесь неразумных шагов. Если вам угодно мое содействие, то вы или ваш батюшка, могли бы продолжить сотрудничество с нашей фирмой. Это вам будет стоить немного... несколько фунтов в месяц.
— Нет, благодарю вас, сэр.
— Вот ваш чек, я беру взамен эту расписку.
— Спасибо, сэр. Я могу идти?
— Всего доброго, юноша!
Узнав новость, папаша Хопкинс нисколько не удивился. Он был уверен, что его сын достоин любого наследства. Поразило его только завещание. Он долго и помногу раз перечитывал загадочную фразу, шевеля губами. Сын передал ему отзыв адвоката о покойной леди, в ответ папаша Хопкинс только покачал головой. Не могла столь разумная леди обходиться с английским синтаксисом хуже брикстонской прачки. Единственная разумная разгадка завещания состояла, по его мнению, в том, что шпинат приводит к скоплению газов. Это вызывает изжогу и отрыжку, что в свою очередь неблагоприятно сказывается на мозговой деятельности. "Я бы на месте этого адвоката оспорил бы завещание, дама была не в своем уме!" — веско заключил старый слесарь. "Но тут стоит подпись свидетеля!" — возразил Джонни. "Ну и что, этот полковник тоже обожрался шпинатом!"
— Нет, каково! — возмущался старик за ужином, — она назвала тебя олухом! А сама дала себя одурачить своему сынку. Вы полюбуйтесь только! Пусть бы сама постояла у клетки с лопатой, вместо того чтобы языком трепать! У нас любая работа в почете, и грязью поливать никого не позволено! Всё, сын мой, ты больше не пойдешь в этот проклятый зоопарк. Ты должен закончить школу, чтобы научиться грамоте и не писать подобных завещаний, как последний золотарь. Мы наймем лучших учителей, они подтянут тебя по всем статьям. Нет, ты полюбуйся на себя в зеркало, какой красавчик. Ростом уже выше меня, жених, ни дать ни взять, а ходит в грязной робе и кормит гнусных тварей...
Джонни слушал в пол-уха разглагольствования своего родителя, лишь только на слове "жених" слегка насторожился. В последнее время старик все чаще и чаще к месту и не к месту стал употреблять это словечко. Пусть бы он просто так гордился своим сыном, гордился тем денежным подспорьем, что приносит Джонни в маленькую семью. Так нет же, постоянно в его болтовне проскальзывали всяческие намеки на раннее сексуальное возмужание парня.
— Вам доводилось слышать, как Джонни играет "Закат в Аппалачах"? — шумел старик в кабачке, — А ведь еще совсем недавно я учил его правильно дуть в трубу. Держи губы так, будто плюешь семечки... Эх, времена, времена! Еще совсем недавно я тер ему спинку в корытце, а он орал, как прирезанный: Мыло, мыло в глаз попало! А теперь? Заглянул я как-то раз в ванную, он там мылся во весь рост. Оборачивается ко мне, а я так и обомлел! Ну, жених!
За столом уже все было съедено, но старик все продолжал говорить без умолку, развивая свои мысли о пользе учения. Хорошо бы найти такой колледж, где бы можно было одновременно развивать музыкальные способности парня. Но где же такой найдешь? Современные школяры — все на перечет бездельники и шалопаи, усвоили себе дурацкую моду вертеть ногами, как сверлами, курить, нюхать всякую гадость! Есть приличные школы, но, поди, туда устройся! Вот, к примеру, знавал он один такой колледж. Все там по старинке, и обучение не просто раздельное, а за два квартала. Так это даже к лучшему, разврата меньше. Где это, бишь? Где-то возле церкви Святой Троицы. Скажешь мне, католический колледж, одни ирландцы там, а я тебе на это скажу...
Джонни вздрогнул при упоминании об этом колледже. Неужто старик следил за ним по утрам и вечерам? Что такое ему стало известно?
Папашу Хопкинса в его речах окончательно унесло в посторонний фарватер. Он начал горячо и пространно рассуждать о веротерпимости, о красоте латинской литургии и звучности латинского языка. В конце он с похвалой отозвался о римском папе, назвав его неплохим парнем.
Джонни покраснел. Ему показалось, что скоро старик дойдет в своих речах до краю. Сейчас он будет клясться, что если даже его сын приведет в этот дом избранницу-католичку, то он, папаша Хопкинс, не будет против.
— Сынок, ты меня совсем не слушаешь. Видно ты сильно утомился за день. Поди-ка прими ванну, да на боковую!
Джонни с готовностью зевнул. Он долго и задумчиво мылил в ванной свою курчавую голову и тосковал. Вот уже третий день он не видел своей девушки. Неужели она покинула навсегда свое место у скверика? Что он будет теперь без нее делать?
Когда он показался в комнате с полотенцем на голове, папаша уже сидел на своем кресле, уставив взгляд в телевизор. Джонни пожелал отцу спокойной ночи.
— Знаешь что, сынок, все это ерунда. Все эти завещания, все эти старухи, все эти адвокаты. И все что я тебе говорил — ерунда. Деньги — твои, делай с ними что хочешь. Хочешь — можешь оставить свой зоопарк, хочешь — ходи туда, как и раньше. Что я тебе буду навязывать свою волю! Хочешь — купи себе кожаную куртку, хочешь — купи новенькую трубу. Я знаю в Челси один магазин, там я видел корнет-пистон, тот самый, что у Сэмми Трэвора. А хочешь — не покупай трубы, купи только новый мундштук. Деньги — они что, были и нету ...
Но Джонни уже не слушал, он направился к себе в коморку. А из прикрытой двери все доносился скрип телевизора и нудное бормотание отца.
15
ВЕЛИКОЕ ИСКУШЕНИЕ
1
Томми разинул рот от удивления — на повороте мелькнул указатель "406 шоссе". В лунную ночь он хорошо различил темные тени вязов и тусклый, как рыбья чешуя, блеск дорожного покрытия. В этот час шоссе было пусто, тишину нарушал лишь нестройный треск цикад.
На горизонте забрезжил свет, показалась пара огоньков. Неумолимо, беззвучно и стремительно приближалась машина. Именно так должна приближаться полиция. Прямо у самого носа визгнули тормоза, полицейский фургон резко срезал вправо, уткнулся в обочину и замер. Мотор тарахтел. Из машины донеслись хриплые голоса вперемежку с собачьим лаем. Первым из машины вылез инспектор. Он сделал несколько шагов по обочине, поежился от холода и сырости. Сердитым окриком он приказал заглушить мотор. И тут же плотную тьму принялись прочесывать лучи фонариков.
— Это здесь, сэр!
Ну что ж, все идет по плану. Глаза его прищурились, он решительно махнул рукой. Тут же из будки на колесах вывалились два здоровенных пса и поволокли на коротком поводке своих проводников. Рука инспектора извлекла из кармана прозрачный пакет, а оттуда — лайковую перчатку. Псы ее обнюхали, дружно закивали головой и деловито бросились в самую чащу деревьев. Инспектор поднял голову, — своим подручным он явно не доверял, на одних только псов и возлагалась вся надежда.
Гон был в разгаре, лучи фонариков мелькали среди ветвей, как фехтовальные рапиры. Псы неслись в темноту, перебивая друг друга хриплым лаем. Они стремились только вперед, вперед и прямо, не обращая внимания на пересеченный рельеф. Но в какой-то миг их надсадный лай смолк, они почему-то шарахнулись в сторону, жалобно и сладострастно скуля. Проводники едва успели притормозить на вираже. Цель была близка, вот и она! Псы накинулись на странный предмет, раздирая его на бумажные клочья, предмет оказался просто мешком. Нечеловеческими криками, пинками и руганью удалось оттащить разгоряченных псов от желанной добычи.
Инспектор при свете фонарика прочел на обрывке бумажного мешка:
Лендли. Обогащенный белковый корм для собак.
Резкие мужественные черты лица инспектора разгладились, и он произнес веским примирительным тоном: " Это то, что я так искал! "Лендли" — то, чего так не хватало вашему дорогому песику для полного счастья, друзья мои!"
Рекламный ролик сменился сводкой новостей. Томми смотрел по телевизору все подряд, начиная от рекламы и кончая симфонической музыкой. Он принял удобную лежачую позу в кресле, закинув ноги на столик. Тело его размягчилось и оттаяло, как извлеченная из морозилки куриная тушка. Он наслаждался собственной ленивой неподвижностью. Но только руки его не находили покоя, не обретая перед собой руля. Поэтому он запасся длинной веревочкой, на которой наверчивал пальцами всяческие узелки. В конце операции скрюченную веревочку ожидала пустая пепельница. Дома он никогда не ел, не курил и не пил пива, никого, кроме собственного брата он не приводил ночевать. В своей квартирке на Эджес-стрит неподалеку от мясного рынка он имел репутацию самого примерного жильца. Но его конура была грязновата, он был ленив и годами не прикасался к половой тряпке. Бог даровал ему блаженные минуты полного безделья, и он с благодарностью принимал этот дар. Если бы еще он аккуратно посещал церковь, ходил бы к причастию или на исповедь, то душа бы его обрела совершенную гармонию.
Вот и сейчас, когда телевизионный диктор вещал о какой-то затевающейся заварухе в неведомой и далекой Доминиканской республике, Томми с теплотой и раскаянием вспоминал добрых братьев-доминиканцев, навещавших его когда-то в тюрьме. Сколько лет прошло, он забыл данные им обеты, постов он не соблюдал, и в церковь захаживал все реже и реже. Жаль, что эти гринго опять что-то не поделили с братьями-доминиканцами. Где находится эта республика? В Карибском море? Ни разу не довелось ему побывать на этом море. Говорят, что оно полным полно акул. Слава богу, мать не научила его плавать, а то бы он непременно утонул, или его сожрали бы акулы. Коротконогая оттуда родом, а, может, и не совсем оттуда. Но, все равно, из того полушария.
Томми зевнул и почесал свое правое полушарие. Рядом на стуле висел аккуратно расправленный черный пиджак, а на гвозде — брюки, распятые на распялке и все еще хранившие память о глажке. Единственная чистая сорочка дожидалась своего часа в темной духоте шкафа. Завтра Томми предстоял поход в церковь. И пусть эта церковь иного толка, пусть в ней молитвы читают не на божественной латыни, — для него это не играло роли. Он знал и уважал это место, чувствовал его святость, суровость, отрешенность от мира, близость небесам. Пусть, приближаясь к позеленевшим камням храма, он искал и не находил глазами чаши со святой водой, но он слышал ее журчание под полом. Да, под тяжелыми каменными плитами струил свои воды невидимый поток, вертел изъеденное временем колесо, тянул скрипучую цепь. Оттого часы на колокольне не останавливались вот уже двести лет. Старый сгорбленный служка каждое утро направлялся со своей жестянкой в подземелье. В жестянке был вовсе не елей, а самое обычное моторное масло, которое полагалось подливать в некую емкость наподобие картера, чтобы чугунный зубчатый привод не проржавел и не рассыпался в прах. Никто не знал имени этого старика, но его фигура вызывала священный трепет. И все в этом мироустройстве становилось понятным. Как тут не подивиться простоте и мудрости старинного механизма! Создатель воздвиг мироздание, задал ему, согласно Стагириту?, некий первотолчок. Все завертелось вокруг своей оси. И единственное, что осталось — это прилежно изо дня в день добавлять в картер машинного масла, чтобы ось мироздания не истерлась в прах. Скрипит колесо, журчит вода, бьют часы, и под эти звуки проходят вот уже двести лет свадьбы и похороны.
