— Да, конечно, я все понимаю, прости, — она чуть всхлипнула, — просто вырвалось. Я осталась одна в пустыне... ты ушел и пропал... это было так ужасно.
— Мне не стоило лезть в дюны. Это была моя ошибка. Извини, я не подумал, что оно так обернется.
— Она... они... в общем они сказали, что это все из-за меня, что это я заставила тебя идти в пустыню... И если бы не Хеммет. Только он за меня вступился.
— Не бери в голову, это было мое решение и моя глупость. К счастью все обошлось. Как гласит старая мудрость — "все живы, значит все в порядке".
В моей голове пронеслось страшное "пока еще все живы, но что будет завтра?". Я прогнал эту мысль прочь. Она отступила, но затаилась где-то в подкорке, ожидая возможности появиться вновь.
Подошли Синклер с Аланом.
— Вижу, вы уже обменялись впечатлениями с нашей очаровательной проводницей? — улыбнулся Алан, — ваше отсутствие стоило ей немало неприятных минут.
— Я приношу все возможные извинения синьорине, моя выходка была абсолютной глупостью.
— Ладно, забудем об этом, — проворчал Хеммет, — лучше подумаем о завтрашнем дне. Что вы предлагаете нам делать?
— Тебе я найду особое применение, а Алан и Ортенсия будут заняты своими профессиональными обязанностями. За ночь им предстоит развернуть импровизированный лазарет.
Ортенсия еще больше побледнела.
— Я надеюсь, что удастся обойтись без серьезного кровопролития, — не слишком убедительно заверил я ее, — однако нужно быть готовым ко всему.
К нам присоединился профессор Пикколо. Он был полон энтузиазма
— Мне удалось найти несколько прекрасных экземпляров tarentola annularis... Хотя о чем это я? Кому это сейчас интересно? Я готов взять в руки винтовку и с оружием в руках встретить опасность... Хотя я всегда утверждал, что наука не имеет ничего общего с войной и никогда бы не поднял оружия, если бы эти... эти... в общем, если бы они не угрожали моей дочери! Да, совсем забыл, как вы себя чувствуете синьор Танкред? Вы так поспешно покинули нас в Александрии.
— Спасибо хорошо, — я скептически оглядел профессора, — вы стрелять из винтовки умеете?
— В юности я, бывало, постреливал из ружья, но давненько уже не практиковался... Но я уверен, что у меня получится. Только дайте мне оружие!
Я кивнул Хеммету. Тот протянул профессору стоявший у тумбочки "Манлихер".
Это то что надо! Сейчас минутку. Кажется это затвор, да? Момент, я только его взведу... Еще минуточку... Ну вот я уже почти разобрался...
— Дайте сюда, — я чуть не вырвал оружие из рук почтенного ученого, мало ли, вдруг оно было заряжено?
— Нет, нет, я ведь уже почти понял, как оно работает!
— Мы не можем вами рисковать, профессор, — вмешался Алан, — ваши таланты и умения будут крайне нужны нам в лазарете, да и синьорине Ортенсии ваша поддержка очень понадобится.
— Да? Ну, если вы серьезно так полагаете...
Я бросил на доктора Лайвсли благодарный взгляд. В бою профессор, несомненно, стал бы главным кандидатом на первую пулю.
— Еще я бы просил выделить нам в качестве помощницы Эльзу Кралле, — добавил Алан, — тут она принесет больше пользы, чем в окопах.
— Кого? Ах да... Конечно, — я еще не совсем разобрался, как следует звать мою капштадтскую знакомую — Катрана или Эльза, — она поможет вам с подготовкой к завтрашнему дню.
— А что будут делать этой ночью остальные? — спросил Хеммет.
— Копать... Надеюсь лопат у нас достаточно?
К утру вокруг стоявшего на окраине руин лагеря появилось несколько траншей. Внутреннюю часть укрепили баррикады из ящиков и мешков, наполненных песком. Всем, кроме назначенных в лазарет, раздали оружие, я прочел им краткую лекцию об основах современной войны и распределил по огневым позициям. Откопанное за ночь пулеметное гнездо заняли мы с Синклером.
— Будешь вторым номером, Хеммет, твоя задача подавать обоймы и следить, чтобы их не заклинивало.
Я пододвинул ему жестяной ящик с уложенными в длинные латунные полосы патронами.
— Мне казалось, что у пулемета должны быть ленты, — удивился Хеммет.
— Не у этой модели. Смотри, — я достал одну из полос, — патроны по две дюжины штук закреплены на жесткой металлической обойме. На конце у нее язычок, которым она подается в приемник. К другому ее концу можно этим же язычком зацеплять вторую обойму, чтобы не прерывать огня. В процессе стрельбы обойма протягивается слева направо и, опустев, выпадает с другой стороны. В этот момент ты должен вставить в приемник новую. Понятно?
Хеммет кивнул.
— Вести огонь придется во все стороны, поэтому готовься, что тебе надо будет скакать вокруг пулемета как арлекину на карнавале. И не хватайся за ствол, обожжешься...
Я установил прицел, и вгляделся в начинавшее светлеть на востоке небо.
— Уже скоро...
— Танкред. Скажи честно. Как ты оцениваешь наши шансы?
— Наша единственная надежда — продержаться несколько дней до подхода войск.
— Неужели так долго?
— Абдалла нам на помощь не пойдет — побоится оставить оазис без защиты. А легионеры пешком будут двигаться очень медленно.
— А мы сможем столько продержаться?
— Зависит от того есть ли у них ручные гранаты. Если нет, то мы сможем выдержать сутки, максимум двое. Ну а если есть, то часа два-три... как повезет.
— Может тогда лучше сдаться?
— Они не будут брать пленных...
— Неужели у нас нет никаких шансов?
На горизонте показались едва заметные фигурки на гребнях дюн. Я засучил рукава и передернул затвор пулемета.
— А теперь, Хеммет, забудь все, что я только что говорил про наши шансы и следи за обоймами.
Меня часто просят описать бой. Любой. Хоть на фронте, хоть тот, в африканской пустыне. И я всегда отвечаю — "не могу". Это пережить надо. Трудно описать эмоции. А по существу дела рассказывать тем более нечего. Что я делал в бою? Стрелял. Прицел, затвор, гашетка — цель слева, цель справа, поворот, очередь... Остальные тоже стреляли. Кто целился, кто просто палил в сторону противника, продолжая жать на курок и дергать затвор, даже когда магазин уже опустел. Обстрелянных бойцов у нас было всего около дюжины. Остальные штатские: ученые, землекопы, картографы...
Спасло нас то, что нападавшие ожидали налететь на спящий лагерь мирных ученых, а никак не на окопанную позицию, встретившую их кинжальным огнем с развернутых в несколько рядов окопов и брустверов. Да еще с пулеметом.
Добрая половина атакующих, сообразив, чем дело пахнет, немедленно удрали за ближайшую гряду. Остальные рискнули перестроиться и атаковать с другой стороны. Но я развернул пулемет, наши бойцы перебежали по траншеям на новые позиции и все повторилось.
Больше атак бандиты не предпринимали. Лишь время от времени какой-нибудь лихой бедуин выходил на гребень бархана, садился и делал несколько выстрелов в нашу сторону. Хеммет приподнимался и начинал всматриваться в стрелка...
— Не суетись. С такого расстояние по нам они не попадут, разве шальной пулей кого задеть может. И то если он из укрытия высунется, — я прилег у пулеметной треноги и просто отдыхал.
— Все равно надо смотреть, что там делается, — проворчал Синклер.
— Ты говорил, что был в Испании? — спросил я
— Довелось. Но там немного другая война. Да и на передовой я там был всего несколько раз. И то, как репортер, а не солдат. Блокнот и фотоаппарат, а не винтовка...
— Ясно. Но все равно хоть как-то обстрелян.
Пригибаясь, к нам добрался дю Понт.
— Теперь я начинаю понимать, что такое окопная война, — француз опустился на патронный ящик.
— Да не совсем. Вы еще артиллерии не видели, — я усмехнулся.
— Надеюсь, пушек у них нету. Увы, но мой военный опыт исчерпывается тремя годами службы вольноопределяющимся в Габоне. У туземцев там обычно даже винтовок не было... Так что сейчас вы явно более компетентны, Танкред. Отчего я и хотел узнать ваше мнение — повторят ли они атаку?
— Вряд ли. Они явно не рассчитывали на подобный прием.
— Не верится, что все вот так просто, — подозрительно заметил Хеммет, — так не бывает...
— А я и не имел в виду, что мы уже победили...
— Тогда я вас не понимаю, мсье Бронн, — нахмурился дю Понт.
— Еще раз на пулемет они в лоб не полезут, — разъяснил я, — но это еще не означает, что они готовы оставить нас в покое.
— И?
— На их месте я бы или выждал подхода новых сил, или рискнул напасть ночью, подкравшись в темноте.
— И что вы предлагаете делать?
— Ждать. Экономить силы, воду и патроны. Все это нам еще понадобится...
— Ждать помощи? Но как долго?
— Рискну поставить серебряный талер, что раньше, чем дня через три сюда никто не доберется, — заметил я, беззаботно глядя в раскаленное голубое небо.
Дю Понт тяжело вздохнул, и отправился на свою позицию на другом конце лагеря. Хеммет, проводив его взглядом, спросил меня.
— Ты на фронте кем был? По званию?
— Унтером, иногда взводом командовал. А что?
— В офицеры не взяли?
— Жесткости характера не хватило. Дослужился до кандидата, потом передумал. А тут и война кончилась... В принципе по производству военного времени могли дать лейтенанта. Но зачем? Я индивидуалист и разгильдяй. Не выйдет из меня военного...
— Смотри! — перебил меня Синклер.
Я выглянул за бруствер. На гребне дюн выстроилась длинная цепь всадников. Даже на глаз их было не менее полутора-двух сотен.
— А вот и подкрепление, — пробормотал я упавшим голосом, — надеялся, что они задержатся...
Из пустыни донеслись отголоски воинственных криков. Фигурки поднимали над головами винтовки и беспорядочно палили в воздух.
— Что они делают? — спросил Хеммет.
— Пугают нас. И заодно поднимают свой воинский дух.
От цепочки отделился всадник и поскакал к лагерю, размахивая белым флагом.
— Неужели парламентер? — удивился я
— Наверное... Что делать будем?
— Подпустим ближе, — я слегка высунулся над бруствером и гаркнул, — не стрелять!
Подъехав метров на двадцать к окопам, парламентер остановился. К моему удивлению это оказался не араб, а европеец, хотя и в восточной одежде. Похоже Ахмад набрал весьма разношерстную компанию.
— Что тебе? — переговоры взял на себя дю Понт.
Мы с Хемметом вылезли из-за защищавшей нас груды мешков с песком, и подошли ближе. Из лазарета к нам подбежал Алан Лайвсли.
— Командир Ахмад прислал сказать, что если вы хотите сохранить свои жизни, то оставьте оружие и уходите. Он вас не тронет.
— А с чего мы должны ему верить?
— Если не уйдете — он перебьет всех.
— Не соглашайся, — прошептал Хеммет, — ничто не помешает ему спокойно вырезать нас в пустыне.
— Может попробовать как-нибудь вывести хотя бы женщин и раненых, — пробормотал Алан, — но боюсь, это не тот случай, когда законы джентльменской войны будут соблюдаться.
— Пусть твой Ахмад сам уходит откуда пришел, — с металлом в голосе ответил парламентеру дю Понт, — мы вправе делать, что считаем нужным и не какому-то проходимцу нам указывать.
— Командир велел передать, что он не пощадит отставшихся. И вы будете умирать очень страшно. Лучше уходите по хорошему...
— Передай этому бандиту, что его повесят. И всех вас тоже.
— Глупцы, — вышел из себя парламентер, — вы не увидите рассвета! Ахмад придет за вами и вы жестоко пожалеете о своем упрямстве!
— Я буду ждать с нетерпением, — усмехнулся дю Понт, — даже веревку намылю...
Парламентер нахлестнул лошадь и ускакал к горизонту.
— Вы его явно разозлили, — заметил Алан, — думаете, это было разумно?
— А вы думаете, что степень его злобы хоть как-то повлияет на наши шансы? — пробурчал Хеммет, — они намерены перебить нас в любом случае.
— Еще как повлияет, — заметил дю Понт, — чем злее противник, тем сильнее он ошибается.
Ближе к вечеру со стороны каменистой гряды появился отряд в сотню всадников и с криками и стрельбой поскакал в нашу сторону. Повторился утренний бой. С тем же результатом. Попав под огонь, всадники рассыпались и довольно быстро умчались назад, забрав раненых.
Я отпустил рукоятку пулемета.
— Не нравится мне это...
— Почему? — удивился Хеммет, — все прошло как нельзя лучше, похоже на этот раз у нас никто даже ранен не был.
— Это-то меня и пугает. Они атаковали малыми силами и почти не стреляли.
— И?
— У меня есть сильное ощущение, что они просто оценивали наши возможности.
— Ахмад подставил своих людей под огонь только чтобы разведать наши силы?
— На войне как на войне... И мне это не нравится. Этот Ахмад, похоже, опасный противник, грамотный и жестокий. Ночью надо быть настороже.
— Ты думаешь, они попытаются напасть в темноте?
— На их месте я бы так и поступил. Единственное, что могло бы меня остановить — недисциплинированность бойцов, способных в неразберихе перестрелять друг друга. Либо разграбить лагерь, и втихаря разбежаться... Будем надеяться, что люди Ахмада не слишком хорошо вымуштрованы. Либо он слишком самонадеян, и захочет лично разобраться с оскорбившим его Гастоном.
Всю ночь я бродил по лагерю, всматриваясь в бездонную тьму пустыни. Ахмад не напал. К утру я ненадолго забылся сном. Едва я смежил веки, как меня растолкал Хеммет.
— Что? Где?
— Ты просил разбудить, когда будет светать...
— Я только что заснул! Хотя... — я огляделся. Уже действительно начинало светать.
Я выглянул за бруствер. Нежный свет встающего солнца скользил по песку, бросая глубокие темно-синие тени.
— Хеммет, дай-ка мне бинокль.
Я внимательно обвел взглядом ближайшие дюны.
— Так я и думал...
Я развернул пулемет и стал тщательно выставлять прицел.
— Что ты делаешь? — удивился Синклер, — там же никого нет.
— А ты присмотрись...
— Проклятье! — острый глаз охотника его не подвел, — они же совсем рядом!!
— Ахмад умен, его люди ночью подползли к лагерю, и теперь ждут сигнала к атаке.
Я, наконец, справился с прицелом, передернул затвор и, нажав гашетку, медленно провел стволом слева направо. Хотя прошло много лет старые навыки сохранились — пули распахали песок, срезая кромки дюн и скользя вдоль их поверхности как раз там, где залегли выделенные Ахмадом бойцы.
Поняв, что их обнаружили, уцелевшие поднялись в атаку. Воздух наполнился криками и стрельбой. Наши часовые открыли шквальный огонь, к ним на помощь спешили разбуженные стрельбой товарищи. А из ложбин между барханами выбегали все новые и новые бандиты. На этот раз они атаковали пешими. Кое-кому из них даже почти удалось добежать до наших траншей...
Когда я отпустил гашетку, мои руки дрожали. Хеммет вытер пот, испачкав лоб оружейным маслом.
— Хорошо, что у нас есть пулемет, — пробормотал он.
Остатки атакующих, осыпая нас проклятьями, отбегали к дюнам.
Сняв куртку, я стянул бурнус, и достал из чемодана свежую рубашку.
— Что ты делаешь?
— Переодеваюсь в чистое...
— Зачем?
Я поднял на него взгляд.
— Сейчас самое время, чтобы вся твоя жизнь промелькнула у тебя перед глазами. Потом будет некогда.
— Что ты такое говоришь?
