Хогвартс. Альтернативная история. 7

Те, кто повесил эти полотна подальше от детских глаз, были правы. На них изображались одни лишь сцены пыток и эффекты Темных заклятий, написанные с такой циничной детализацией, что вскоре я уже старался не вдаваться в подробное исследование картин и искал только знакомое лицо монаха. Персонажи вовсю старались произвести на меня впечатление — в темноте им не для кого было разыгрывать свои кровавые сюжеты, — но ничего, кроме отвращения, их представление во мне не вызвало.

Художники писали эти картины то ли в назидание, то ли ради устрашения, и их общий посыл был очевиден: вот что бывает с колдунами, попавшими в лапы коварных магглов. Волшебников пытали служители церкви. На кострах пылали ведьмы, опровергая благостные рассказы Биннса о том, что в средние века от рук инквизиторов гибли только маггловские женщины-целительницы, душевнобольные или жертвы оговоров. Нередко попадались сюжеты о том, как разъяренные крестьяне с вилами и кольями гоняются за оборотнем или уничтожают на кладбище вампира. Время от времени картины изображали действие различных Темных заклятий, и к ним я проявлял чуть больше интереса, поскольку такая диковатая магия давно исчезла из общепринятой практики.

Монаха все не было, коридор не кончался, и постепенно тематика картин начала меняться. Исчезли пытки и смертельные заклинания, горящие ведьмы и пронзенные в сердце вампиры, а их место заняли необычные персонажи и странные, необъяснимые сюжеты. На одной картине молодая девушка превращалась в дерево, которое начинало цвести, приносить плоды, а при наступлении осени покрывалось оранжевыми и желтыми листьями, чуть позже сбрасывая их вместе с остальными деревьями. На другой огромная волчица изображалась матерью многочисленных людей, что припадали к десяткам ее сосков. Волчица возвышалась над горами, между которых были написаны люди, а ее голова помещалась среди звезд, напротив полной луны. Обнаженный старик, сидящий в пустынных горах, умирал со спокойствием на лице; его тело начинало излучать свет, спустя недолгое время оставляя после себя горстку радужных шариков. Это были совсем иные картины, и манера их написания не походила на то, что я видел прежде. Здесь чувствовался индивидуальный взгляд многих художников, оставлявших послания и истории, призванные не запугать или отобразить окружающую действительность, а передать тайну.

Чем дальше я заходил, тем меньше понимал, что происходит на полотнах. Иногда на них были написаны одни только меняющиеся цветовые пятна; мне казалось, это могли быть заклинания, действующие через цвет и движение, поэтому я предпочитал скорее проходить мимо таких картин и не смотреть на них слишком пристально.

Наконец, галерея закончилась, и летающие шары выхватили из темноты последнюю картину, висевшую в тупике. Она была огромной, и когда я увидел ее полностью, у меня захватило дух. Неизвестный художник изобразил Азкабан. На переднем плане была та самая скала, куда аппарировали прибывающие в тюрьму, но маяка на ней еще не построили. Азкабан стоял посреди бурного моря, его вершина скрывалась за темными облаками, а вокруг острова летало несколько драконов. Мое появление не осталось незамеченным. Один из драконов отклонился от своего курса и направился к скале. По мере его приближения я увидел, что дракон приручен: им управлял всадник, чей внешний облик никак не соответствовал времени вероятного написания картины — вряд ли она была создана раньше 19 века. Всадник походил на древнего воина: бородатый, в рогатом шлеме, в одежде из шкур и меха, он держал в руке необычно длинную палочку, сжимая ее не за конец, а за середину.

Дракон опустился на скалу, воин спешился и подошел к краю картины. Теперь он обрел свои нормальные размеры и стоял в полный рост, хотя высоким не был: если бы не рогатый шлем, всадник оказался бы не выше меня.

Он что-то спросил на незнакомом языке. Я пожал плечами и отрицательно покачал головой, давая понять, что не понимаю. Воин недовольно нахмурился и сделал рукой с палочкой замысловатое движение. Воздух заколебался, сгустился, и рядом с ним возникла слегка прозрачная, но вполне четкая фигура Дамблдора.

Я был ошеломлен. Кажется, мне просто суждено повсюду на него натыкаться! Когда-то Дамблдор действительно упоминал, что спускался вниз, где встретил моего монаха, но тогда этот "низ" представлялся мне чем-то вроде большого чулана со сломанными партами, ржавыми кандалами и никому не нужными картинами. Однако теперь я несколько иначе взглянул на его завещание и мог лишь досадовать на свою недогадливость и нелюбопытство. За прошедшие месяцы мне ни разу не пришло в голову посмотреть, что собой представляет карцер. Я мог бы узнать о нем больше, а теперь на это совсем не осталось времени.

Однако воин ждал ответа. Я вытянул правую руку и через секунду держал на ладони кусок белой пастели. Подойдя к соседней стене и встав так, чтобы воин меня видел, я схематично изобразил берег озера, гробницу и лежащее в ней тело. Некоторое время всадник изучал мой рисунок, а потом молча указал палочкой на меня. Я расценил это как вопрос, что я тут делаю, стер изображение гробницы и как мог нарисовал своего монаха. Казалось, он вышел не слишком похоже, однако воину вполне этого хватило. Он начал громко говорить, размахивать руками, а потом сплюнул и указал на стену по правую сторону от меня. Закончив свою гневную речь, всадник вернулся к дракону, все это время сидевшему у края скалы, забрался на него и коснулся палочкой длинной шеи. Распустив темные крылья, огромный ящер прыгнул с обрыва вниз, и через секунду они уже летели к Азкабану.

Убрав со стены пастель, я повернул назад, твердо решив найти монаха, и отыскал его неподалеку от лестницы, на картине с изображением преследования, поимки и убийства оборотня. Монах стоял на краю поля, где разворачивалось действие, и улыбался той самой неприятной улыбкой, с которой я его нарисовал.

— Что, нравится здесь? — спросил я.

Теперь монах вел себя иначе, чем в кабинете Макгонагалл, и был готов к общению. В ответ на мой вопрос он неторопливо кивнул.

— Ты — мое творение, — продолжил я, — и чтобы превратить твою жизнь в кошмар, мне не нужно загонять тебя в рамку.

— Хочешь, чтобы я вернулся? — сиплым голосом проговорил монах.

— Нет, — ответил я. — Наоборот. Я хочу, чтобы ты остался. И отвечал на вопросы, которые я буду тебе задавать.

Это понравилось монаху больше, чем перспектива возвращения. Он приблизился к краю картины, сюжет которой начал повторяться, и крестьяне, ушедшие было в деревню, вновь погнались за воскресшим оборотнем.

— Что это за галерея? — спросил я, указывая на коридор.

— Здесь изгои, — ответил монах. — Полезные изгои. Некоторые из них.

Это я уже понял. Если Дамблдор спускался сюда пообщаться с всадником на драконе, вряд ли он делал это лишь с целью приятно провести время.

— Ты бывал на картине с драконами?

— Бывал.

— Только на скале?

— На скале, — прохрипел монах, улыбаясь. — Как бы я смог перелететь?

— Веди себя прилично, — сказал я. — И выучи язык.

Монах не отреагировал, сложив руки на толстом животе и глядя на меня с некоторой долей снисходительности. Своенравное создание, но, кажется, с ним можно было иметь дело.

— Советую научиться приносить мне пользу, — продолжил я. — И вспомнить дорогу к своей рамке, если не хочешь, чтобы твоя жизнь превратилась в постоянное умирание и воскрешение.

— В темноте здесь все по-другому, — заметил монах. — Это... — он указал на мертвого оборотня, — только для зрителей.

— Если я запущу к вам своего патронуса, ему будет наплевать и на зрителей, и на темноту, — пригрозил я. — Так что не торгуйся.

Монах изобразил смирение. Я направился к лестнице и пока поднимался к выходу, мне в голову пришла одна мысль.

* * *

Трелони торжествовала. Наконец-то она избавилась от своего конкурента и осталась единственной в школе прорицательницей. Фиренц вернулся в лес. Через некоторое время в Запретный лес пошел и я. В преддверии последнего экзамена — истории, — я решил попрощаться с магматическими питонами.

Мы не виделись с осени, и я думал, что после такого перерыва они вряд ли покажутся, однако долго ждать не пришлось. Появившись из невидимых среди высокой травы нор, один за другим ко мне выползли два питона.

— А вот и он, — сказал первый, приподнимаясь над землей.

— Глазам не верю, — ответил второй. — Мы думали — все, больше не увидимся, кентавры затоптали в последней заварушке. Кстати, чем там она кончилась?

— Все как обычно, — усмехнулся я, уверенный, что змеи и сами прекрасно знают ответ. — Одни победили, другие проиграли.

— Ну а ты? — поинтересовался первый питон. — Ты победил или проиграл?

— Время покажет, — сказал я. — Кстати, я тут подумал... Раз уж вы по мне все время скучаете, давайте-ка я возьму одного из вас с собой. Через неделю меня здесь уже не будет, так хоть что-то останется на память. Добровольцев нет?

Несколько секунд питоны настороженно смотрели на меня, застыв, словно статуи, а потом один из них спросил:

— Это он пытается шутить?

— Если да, то не смешно, — произнес второй питон. — Какой-то тюремный юмор.

Я вздохнул — и тут они успели.

— Откуда вы все знаете? Докопали свои норы до Азкабана?

Змеи промолчали. Потом один питон сказал:

— Мы надеемся еще увидеть тебя, человеческий детеныш. Не обязательно здесь. А может, и здесь, как знать.

— Буду рад, — ответил я, с некоторым содроганием подумав о том, что должно произойти, чтобы я добровольно сюда вернулся.

* * *

Только после сдачи третьего экзамена — зельеварения, — я начал всерьез размышлять о том, чем же мне заняться после окончания школы. Возвращаться в Азкабан не хотелось даже ради великих и непознанных тайн. Полистав рекламные проспекты, я решил, что труды и надежды Флитвика не должны пропасть даром. Сейчас я не испытывал воодушевления, рассматривая фотографии уютного университетского городка, под которыми был напечатан список факультетов Европейского магического университета, но надеялся, что когда прибуду в другую страну, в новую обстановку, и начну сдавать вступительные экзамены, мне станет не до душевных переживаний из-за потерь, обманов, собственной недогадливости и неправильно принятых решений. Факультет физики чар был одним из наиболее популярных, и мне следовало готовиться сейчас, пока под рукой были библиотечные книги. Я вновь начал заниматься, обложившись учебниками и пособиями по чарам, а когда сдал историю и решил навестить Флитвика, то уже уверенно мог ответить на вопрос, куда собираюсь поступать летом.

Мы действительно начали с этой темы, и профессор поддержал мое решение, однако я видел: будущая специальность — не то, что ему хотелось обсудить со мной на самом деле.

До сих пор я ни с кем не говорил ни об Азкабане, ни о Снейпе. У преподавателей не могло быть однозначного отношения к тому, что происходило в школе после смерти Дамблдора. С одной стороны они теперь знали часть правды, с другой, как заметил в свое время Грей — убийство есть убийство. Да и месяцы директорства Снейпа оказались в истории Хогвартса не самыми радужными.

Наконец, закончив рассказывать о тонкостях обучения на факультете, Флитвик выдержал паузу и проговорил:

— Линг, мне очень жаль, что все так получилось. Я должен был больше доверять вам. Мне и в голову не приходило, что вы действуете вместе с Северусом. Признаться, он играл свою роль чересчур убедительно, и зная, как вы к нему относитесь, я предполагал, что в конечном итоге у него все же могло получиться вас увлечь.

— Так было задумано, — ответил я, не желая выглядеть невежливым. — Чтобы никто ни о чем не догадался.

— И еще, — сказал Флитвик, помедлив. — Не сердитесь на Минерву. Я знаю, она потом переживала, что напала на вас.

— Я не сержусь, — ответил я, хотя предпочел бы услышать нечто подобное от нее самой.

После заключительного экзамена, когда все с нетерпением ожидали результатов проверки работ, выдачи свидетельств с оценками и, разумеется, прощальной вечеринки, в школу прибыл фотограф, вооруженный допотопным аппаратом на треноге, и чиновник из Министерства. Вместе с аттестатами нам вручали паспорта, для получения которых надо было сфотографироваться и заполнить анкету. В один из этих дней Слагхорн пригласил меня в свой кабинет. Я пошел неохотно, помня о словах Снейпа и предполагая, что теперь мне придется выслушать очередную сентиментальную речь на тему "как жаль, что все так получилось". Сперва я думал, что предстоящий разговор профессор хочет провести лишь из чувства долга, но потом вспомнил, что Снейп был его учеником, и он имеет не меньше причин переживать из-за произошедшего, чем я.

— В середине апреля, — начал профессор, когда мы оказались в его кабинете, — ко мне пришел Северус и попросил передать тебе это. — Слагхорн указал на лежавший на столе белый запечатанный конверт. — Передать в любое время, когда ты ко мне обратишься, если вдруг почувствуешь себя в опасности. Я ответил, что зная тебя, конверт вряд ли придется отдавать, и Северус сказал, что я, к сожалению, прав, однако он бы хотел, чтобы его содержимое все же попало к тебе в руки... Признаюсь, меня удивила эта история с побегом, — добавил профессор, — но я и подумать не мог, что тебя просто похитили... В общем, Линг, как бы то ни было, это твое, даже если сейчас оно тебе уже не нужно.

Он передал мне конверт. Поблагодарив Слагхорна, я отправился на улицу и укрылся под деревьями, подальше от посторонних глаз. Что мог оставить мне Снейп? Колдографию убежища? А может, письмо? Собравшись с духом, я разорвал конверт и с удивлением вытащил оттуда зеленый рекламный проспект.

На первой странице изображалась окруженная горами долина и уходящая к горизонту извилистая дорога, справа от которой возвышалась буддийская ступа. Под фотографией было написано: "Школа Традиционной Магии в монастыре Ка-Нинг".

У меня чуть сердце из груди не выскочило. Я поскорее раскрыл рекламу, чтобы узнать подробности.

Школа Традиционной Магии и монастырь Ка-Нинг находились в Непале. Школу при нем открыли недавно, всего четыре года назад, и она предназначалась для зарубежных студентов, желавших изучать традиционную магию Тибета, Непала и Северной Индии. Как следовало из проспекта, набиралась только одна группа из двадцати человек. Экзамены проходили во второй половине августа, но какие именно, в рекламе не уточнялось. На обратной стороне был напечатан адрес лондонского агентства, предоставлявшего транспортные услуги всем желающим попасть в монастырь.

Я несколько раз перечитал текст, едва веря своим глазам. Как такое может быть? Неужели у меня появился реальный шанс учиться тому, что мне так интересно, и не где-нибудь, а в самом настоящем монастыре? Откуда Снейп взял эту рекламу?

Убрав листок в конверт, я прислонился к стволу дерева, как никогда остро ощущая потерю своего учителя. Спросить его я уже не мог, и не было даже портрета, чтобы поговорить с ним и сказать спасибо.

* * *

Перед прощальной вечеринкой замок почти опустел: в нем оставался только седьмой курс и профессора. За семь лет жизни в Хогвартсе я видел шесть прощальных вечеринок, и все они были похожи одна на другую. В Большом зале собирались профессора и счастливые выпускники, предвкушавшие кто отдых, кто подготовку к вступительным экзаменам. Директор произносил торжественную речь. В этом году, как и в прошлом, к студентам обращалась Макгонагалл, исполняющая обязанности директора. За речью следовало вручение свидетельств об окончании школы, краткие прощальные напутствия преподавателей, а после небольшого перерыва, когда студенты меняли форменную одежду на свободную, начиналась вечеринка, обычно продолжавшаяся до самого рассвета. Теперь уже бывшие ученики прощались с Хогвартсом, бродили по окрестностям и ложились спать только под утро, чтобы днем в последний раз отправиться на вокзал, но на этот раз не в запряженных фестралами каретах, а на лодках через озеро, таким образом замыкая символический круг.