В данный миг — всего лишь миг — в ее душе жил опыт человечества всего, все битвы, подвиги, предательства и страхи, жестокость, милосердие, любовь. И нежность матери, безмолвное блаженство ребенка у груди, и ненависть святая, что воина ведет, и темное предчувствие разврата, и мрак отчаянья, отчаянная гордость и братская любовь, и чистая молитва, и муки голода, и черный смрад могилы... Вставали города вокруг, как призраки, входили в гавань корабли. Движенье прекратилось, недвижимо застыла гэйна, а вокруг вращался мир.
Она была собой — и этим миром. Она была частицею потока. И смерти больше не существовало. Миг стал вечностью. Быть может, это смерть и есть — она не знала, и это не заботило ее.
И опустившись на колени, она молилась, может быть впервые по-настоящему поняв, что значит вечность, и испугавшись или осознав, что значит — Бог...
Она была ребенком и играла на раскаленной старой мостовой, кидая круглые монетки, что застревали меж камнями, поросшими пушистым мхом... И ехала карета, громко цокали копыта по старинной мостовой. Летел сверхзвуковой новейший истребитель, от пота лоб взмокал под тесным шлемом, от напряженья стискивая зубы, пилот направил ручку управленья на себя... в сыром подвале еретик ждал казни, стараясь отодвинуться от стен подальше ледяных, и страх, и гордость в душе боролись... Дама белокурая чуть подняла вуаль и тут же отвернулась, понимая, что знак ее воспринят, и избранник будет у порога этой ночью. Слепой сидел у рынка, не видя света, прислушиваясь к перебранке, людским шагам, и гомону, и шуму, и звонкая монетка упала рядом, слепой ладонью зашарил по камням, не упустить подачку... Гэйн, выйдя в Медиану, увидел впереди отряд и встал, слегка расставив ноги, готовясь к контратаке, понимая, что пропустить врагов нельзя, и что рассчитывать на помощь не придется, а значит, надо продержаться, сколько сможешь... Ремесленник любовно провел рукой по боку готового изделия — он только что сработал отличное седло для доброго коня. Ученый, размышляя, увидел лучик света, что скользил, на грани зеркала раскидываясь в спектр, и вдруг догадка о природе фотона острой молнией кольнула... Женщина-хирург потребовала скальпель, сделала разрез, тампоном стерла кровь. Монах запел вечерню, глядя, как солнце остывает в витражах. И роженица закричала в последний раз, последней страшной болью давясь, и облегчение настало, и ей сказали "это мальчик". Конструктор бросил взгляд на чертежи и вдруг задумался, не стоит ли убрать ненужные узлы, которые лишь отягчают схему...
Ивик была одновременно во всех, со всеми рядом, и не только созданья человеческой фантазии, но каждое движенье, чувство, мысль — все было ей доступно на мгновенье. Мгновение одно и то же, растянувшееся в вечность... Ивик понимала — и от такого понимания горела ее душа, текли беззвучно слезы, и в каждом человеке была она, и каждый был в ее душе, и целостность всего живого, человечества, родство было так ясно в этот миг. И крест Распятья стоял, как будто голограмма, отражаясь бесконечно во всем живом, во всем разумном и во всем, где есть душа, и на кресте от боли изнемогал ее любимый брат...
И времени покровы сгустились, темнота настала, и пропало виденье вечности, и ужас подступил, небытие невидимой рукой коснулось горла. Но бороться со страхом,болью, ужасом и смертью она привыкла с детства, любая гэйна прошла бы этот путь... наверное, любая. Она не знала. И не так уж важно — тут главное не сдаться и терпеть, бороться до конца, и смерть нас не возьмет.
Она прошла над самой алой бездной. Над золотым огнем и жадной пастью, над черной пропастью. И в следующий миг — опять же, растянувшийся на вечность — она прошла сквозь ад...
И снова пониманье как молния пронзило. Снизошло. Не только бывшее существовало в Медиане. Не только созданное разумом и волей, рукой ремесленника и душой поэта. Не только те миры, что жили, и любили и страдали, реальные и плотные — но все, что были кем-то созданы. Одно лишь неясно было: создавали творцы свои миры, давая плотность, реальность, их строя как фантомы — или же наоборот, миры легко и властно завладевали творцами, заставляя их рассказывать кому-то о себе...
Все, что фантазия когда-либо творила — существовало где-то во Вселенной. И ничего нельзя придумать. Самые безумные миры роились, подобно мыльным пузырям, и гэйна их ощущала так же, как ощущала человечество вокруг.
Но это неподвластно описаньям.
И дальше, дальше — слишком непонятно. Дальше, сквозь ткань живую времени, сквозь треск разорванной завесы, через вечность. Пересекая поле вечности босыми легкими ногами, она шла, меняясь каждую секунду, непрестанно, но все же сохраняя суть...
И будто завеса — как ощущенье бреда, и как бы нереальность всего, что видела она и ощутила. Хотя реальным было впечатленье, живее сна в десятки, сотни раз. Но мозг себя полубезумьем защитил. Мышление и логика казались невозможными в безумной карусели...
Но кончился туннель. И вечность, в которой пребывала гэйна, стала временем.
И гэйна поняла, что выжила, достигнув цели.
Ивик потрясла головой, приходя в себя.
Это — Медиана? Под руками стелился зеленый мягчайший ковер травы. Ивик провела по траве ладонью. Подняла голову.
Увидела небо.
Небо здесь было ярко-синим. Густым, как в знойный полдень. И почти в зените сияло солнце — странное солнце, похожее на крест или на систему координат. Ослепительно-яркое, смотреть на него — почти невозможно. Ивик села.
Все было очень странно. Она вдруг вспомнила, как недавно осознала с тоской — придется отказаться от дальних странствий, от безбрежного мира, от вечного, бесконечно увлекательного путешествия, потому что она не в состоянии, просто не может жить без детей... без людей. С ними, может, скучно, они не радуют — но жить без них нельзя. Вернуться в привычную серость, в монотонные будни, в скуку...
Но вот он, безбрежный мир — плещется внутри. Мир остался там. Ивик знала — она никогда уже не будет прежней. Сколько продлился ее полет? Мгновения? Ей казалось — десятилетия. Слишком много спрессованного опыта. Она знала теперь слишком много, больше любого живущего, больше их всех, вместе взятых — знала не умозрительно, а пальцами, мозгом, телом. Наверное, это отличалось от реального опыта, но трудно сказать — насколько.
Десятки сюжетов роились внутри, готовые взорваться, вырваться — достаточно лишь положить руки на клавиатуру. Ивик мечтательно улыбалась...
Часы остановились. И келлог вышел из строя.
Ивик поднялась на ноги. Изумрудно-зеленая долина убегала вдаль, до самого горизонта. Редкие коренастые деревья поднимались там и сям над травой, раскидывая густые кроны, как зонтики. В траве пестрели цветочные пятна — от нежно-розового до фиолетового. Синие ручьи и озерца отражали небо. Здесь было удивительно хорошо, и только странное четырехконечное солнце, и неземная тишина говорили о том, что все же здесь не Твердь. Ни цикад, ни птичьего гомона. Ни вспорхнувшего мотылька над травой, ни кротовьих кучек. Медиана. Ивик протянула вперед ладонь. Из ладони возникла маленькая радуга, стала расти, расширяться, и вот уже на полнеба встала огромная, переливающаяся дуга.
Да, Медиана.
Творить здесь легко. Более того, c удивлением поняла Ивик — кажется, вообще нет ничего проще, чем творить.
Она знала состояния, когда огонь был, и когда его не было. Последнее — мучительно, надо просто пережить, перемочься как-то, и потом огонь снова появится. Но сейчас... такого она еще не переживала, может быть, только в раннем детстве? Состояние Абсолютного Огня.
Оказывается, на этой шкале есть и другой полюс...
Когда можно совсем не опасаться того, что вот оно, пройдет, и уже не сможешь... уже не потянет. Уже не получится оружия, и не сможешь себя защитить... и не напишешь ни строчки. Когда не надо даже думать об этом — это постоянно в душе. Душа постоянно готова, легка, постоянно в полете. В высоком полете, непобедима, неуязвима, звенит!
Такого пика она достигала несколько раз в жизни. Однажды в бою. Когда играли в Медиане с Кельмом. Несколько раз — за литературной работой. Но это был пик, за которым неминуемо следовал спад.
А теперь — душа ее была так наполнена, что спада можно и не опасаться. Так будет всегда!
Абсолютный Огонь...
Может быть, это только так кажется, что навсегда...
Ивик зажмурилась и мгновенно очутилась у синего ледяного озерца, жемчужиной застывшего меж сероватых скал, поросших мхом.
Она выкупалась в озерце. Простирнула рубашку и штаны. Тут же высушила их потоком горячего ветра. Создав себе достойное кресло, похожее на трон, вскрыла последнюю банку тушенки. Мелькнула мысль поэкономить — но Ивик решила, что это теперь неважно. Да, может, здесь она не сможет выйти на Твердь. Бог весть, куда ее занесло. Но ни к чему растягивать агонию. Суждено умереть от голода — значит, она умрет. Хотя вопрос, что со здешней растительностью и водой — насыщают ли они? Вероятно, они настоящие... возможно ли такое в Медиане? До сих пор Ивик об этом не слышала.
Она задремала, положив голову на мягкую спинку, расслабившись...
Когда проснулась, солнце стояло все так же — почти в зените. Ивик ощущала, что проспала довольно долго. Очевидно, здесь нельзя будет определить время. Все же Медиана...
Гэйна встала. Потихоньку двинулась вперед.
Вот что такое, оказывается, Абсолютный Огонь — совсем нет страха. Совершенно.
А ведь Огонь вообще противоположен страху, размышляла Ивик. В бою в Медиане страха нет — только на Тверди, где грохот, земля встает дыбом от взрывов, там не то, что страх, там животный, непереносимый ужас, там оторваться от земли и стрелять — уже подвиг. А в Медиане боишься только одного — вдруг ослабнет Огонь. Если есть Огонь, то становится весело и легко. В любой обстановке. Ты непобедим, тебя невозможно остановить... да, гэйны гибнут и в Медиане, потому что при слишком большом превосходстве противника ты устаешь, Огонь тает, и приходит страх...
Когда есть Огонь — ничего не боишься. Ни смерти, ни боли, ни поражения. Ни того, что окажешься хуже других. Ни того, что оклевещут и заберут в Верс. Ни даже смерти близких. Не боишься ничего, совсем...
Неужели я больше никогда, ничего не буду бояться?
Ивик улыбалась.
И еще вот что такое Абсолютный Огонь — это не значит, что ты беспрерывно занят творением. Достаточно знать, что ты это можешь. И ты знаешь и уверен — да, можешь в любой момент... В любой момент сорваться — и лететь сверкающей огненной птицей.
Но не обязательно лихорадочно кидаться творить, пока Огонь силен — ты еще успеешь. Ты теперь все успеешь... Оказывается, можно каждую секунду проживать так наполненно, так сильно, и еще оказывается, реализовать Огонь можно не только в строчках, не только в виртуальных образах Медианы...
Можно реализовать его просто внутри.
Можно просто быть счастливым.
Да ведь так было и раньше. Только раньше она знала, что счастье это — эгоистично, потому что Огня мало, и надо быстро, быстро потратить его на что-то важное, полезное, не оставляя себе...
А теперь и на себя хватает. На эту полноту, счастье, бесстрашие... и он не прогорит, и тебе не придется потом жить с мучительной пустотой внутри. Бояться нечего, Огонь будет всегда...
Откуда она знает, что будет так?
Она шла, время от времени развлекаясь разными образами. Фантомами. Никаких врат не ощущалось, не было видно. Что же, из этой области вовсе никуда нет выходов? Ивик не волновалась — рано или поздно выход, конечно, найдется... Все будет хорошо.
Она взлетала над зеленой долиной, осматривая ее с высоты. Кувыркалась в голубизне, становясь то голубем, то орлицей, то маленьким синим облаком. Рассыпалась фейерверком искр и снова собиралась воедино. Снижалась к почве. Медленно шла — ходьба доставляла удовольствие.
Она не случайно здесь. Что-то должно произойти. Ивик это понимала.
Она не удивилась, когда вдалеке, почти у самого горизонта возникли две фигуры. Лишь ускорила движение, поднявшись в воздух. И скоро ее догадка подтвердилась. В Медиане не бывает случайностей. В Медиане все иначе, чем на Тверди. Навстречу шли ее персонажи, ее героические предки и товарищи-гэйны, герои ее снов — Рейта и Кларен.
Рейта оказалась выше, чем предполагала Ивик. И она, и Кларен превосходили Ивик ростом более, чем на голову. Вспомнилось смутно читанное исследование о том, что до Катастрофы население Дейтроса было еще выше ростом, чем теперь.
Рейта была высокой и крупной, не по-женски широкие плечи скрыты камуфляжной курткой — камуфляж на гэйнах был зеленый, подходящий к местности. Узкое по-дейтрийски, треугольное, но все же крупное лицо, большие черные глаза-сливы, сверкающие энергией и мощью. Кларен рядом с ней выглядел стройнее и тоньше, хотя это была лишь видимость. Может, из-за черт лица, более тонких, точеных, мечтательных прозрачных серых глаз. Гэйны остановились в нескольких шагах от Ивик. Она подняла руку, приветствуя их по-старинному.
— Привет, товарищи!
— Привет, гэйна, — ответила Рейта, — ты откуда? И где позывные?
Ивик протянула вперед руку с келлогом.
— Приборы отказали, — объяснила она, — а откуда я... трудно объяснить. Я совершила временной переход. Ваших паролей я не знаю. Где мы сейчас находимся — тоже.
— Как тебя звать-то? — спросил Кларен.
— Ивенна иль Кон. А вы... Рейта и Кларен иль Шанти.
— Верно, — подтвердила Рейта без особого удивления, — что ж, присядем? Поговорим.
— Где мы находимся? — спросила Ивик, — какой сейчас год, и какая зона?
Рейта и Кларен переглянулись.
— Давай так, — сказала Рейта, — сначала докладываешь ты. Иначе мы запутаемся.
— Я шехина Ивенна иль Кон, шемата Тримы, отдел стратегии, специальность — куратор. Время, откуда я пришла — 2023 год от Рождества Христова. Я не специалист в темпоральных перемещениях, и кажется, сделала ошибку... не представляю, где я теперь.
— А куда ты хотела попасть? — спросил Кларен.
— Собственно... — Ивик запнулась, — во времена Ката.... ну в общем, в прошлое, по возможности в 1910й год от Рождества...
— Почему именно в этот год? — заинтересовался Кларен. Рейта, казалось, сосредоточенно думала о чем-то. Ивик опустила глаза.
— Я не знаю, имею ли право объяснить. Сначала скажите мне, где мы находимся сейчас... то есть не где, а когда...
Рейта подняла голову, взглянула на нее рассеянно.
— Сейчас 2123й год...
— Что?!
— 2123й, — повторила Рейта, — тебя занесло в будущее.
— Но вы... вы-то...
— Господь наш, — сказала Рейта, — Бог живых, а не мертвых.
Ивик молчала.
— Посмотри, если не веришь, — Рейта протянула ей келлог. Ивик глянула и кивнула.
В Медиане случаются странные встречи. Странные случаи. Но это не был морок. Не была галлюцинация. Шея Рейты блестела от пота, а на правой руке Кларена не хватало двух пальцев, Ивик знала, почему — оторвало взрывом еще в ранней молодости, и теперь видела эти красноватые неровные рубцы на культях, галлюцинации не бывают такими... Они были живые. Их голоса, их движения — все это было не изнутри, а извне, Ивик не могла бы создать такое, даже бессознательно.
