— Нет, — мотнула головой Камилла. — Певец этот за пять лет до рождения Питера умер. Другой кто-то. Не говорит она, молчит, и очень не любит, когда с ней об этом разговор заводят. У нас даже говаривали, — Камилла понизила голос, — что сам ее папочка ей сына и слепил. Хотя, опять же в кого Питер таким красавцем уродился?
— Да брось ты болтать, что, не попадя! — возмутился Фукс. — Как он мог слепить? Да он уже в год рождения Питера еле ноги переставлял после королевской темницы! Да и не было его еще дома, когда понесла Сандра.
— А ты не дергай меня, — почти закричала Камилла. — Что знаю, то и скажу! И то, что ты с соседкой закручивал, тоже! Пусть спасибо скажет, что воли тебе не дала, а то я б не только тебе волосы повыдирала, но и ей...
9
У входа в дом семейства Больб стояла точно такая же скамья, как и у дома старика Клавдия. Марцис провел пальцами по гладкому, украшенному резьбой дереву, спросил у смуглой девчушки лет шестнадцати, оседлавшей резную спинку.
— Питер скамейку ставил?
Девчушка усмехнулась, подобрала под себя ноги и ехидно скривила губы.
— А кто ж еще? У нас тут руками работают только в крайнем случае. Хотя теперь придется, Питер то исчез. Или вернется?
— А ты не знаешь? Тебя ведь Евой зовут?
— Точно так, — девчушка скосила глаза на замершего в паре шагов Кунжа и снова обратила взгляд на советника. — А ты кто?
— Советник Марцис, — ответил тот и присел на согретое солнцем дерево. — Сестра дома?
— И сестра, и мать, — хихикнула Ева. — Отец свеклу вчера еще на рынок повез, а мы теперь дома. Куда ж теперь в таком виде?
Она приподняла подол платья, демонстрируя заплаты, и тут же натянула его на колени и погрозила Кунжу, маявшемуся под полуденным солнцем, пальцем. Тот смущенно вытер со лба пот.
— Здесь все свеклу выращивают? — спросил Марцис.
— Не все, — замотала головой Ева. — У Питера на огородике много чего росло, да и мать его разное сажает. Каждый день по грядкам ползает, хотя зачем теперь, пенсию будет за сына получать. Можно и не работать. Сплавила сыночка и довольна.
— Куда ж это она его сплавила? — заинтересовался Марцис.
— А куда бы ни сплавила, — огрызнулась Ева. — Говорила сыну глупости всякие, вот он и пропал. Колдовство, не колдовство, но всякий знает, одно дело колдовать, другое судьбу править. Недоброе слово — не магия, просто так не отмахнешься. Мне дела нет, сестру жалко, теперь она в девках надолго, других парней в деревне нет.
— А парня тебе жалко не было? — сплел пальцы Марцис.
— А его-то мне зачем жалеть? — фыркнула Ева, и Кунж разглядел злость в темных глазах.
— Да все затем же, — вздохнул Марцис. — Я так понял, что тут в деревне любили парня. Даже оберегали. Все, кроме тебя. Иначе, зачем же ты Фукса уломала в дом тебя запустить? Зачем наколдованное скоблить начала?
— Не делала я ему зла, — поджала губы Ева.
— Кто знает, что есть зло? — пожал плечами Марцис. — Вот смотри, парня вроде ты околдовывала, на постель ворожила да тянула на себя его опять ты, память ему переплетала потом тоже ты, а если я об этом сестре твоей расскажу, вроде зло я сотворю, хотя все тобой сделано. Как же это так выходит? Что молчишь?
Замерла девчушка. Стиснула зубы так, что желваки на скулах зашевелилась. Пальцы побелели, которыми в спинку скамьи вцепилась. Сказать что-то хотела, да только молча сползла на сиденье, да глаза закрыла. Сухие ресницы захлопнула, и только тут Кунж разглядел, не шестнадцать ей, а года на два больше.
— Отчего пропал Питер? — спросил Марцис.
— Не знаю, — холодно вымолвила Ева. — Он говорил много, улыбался еще больше, а внутрь не всякого пускал. Только и поняла, что ждал чего-то. Сестре-то моей уж двадцать три, мамка моя пять лет ее к нему приспосабливала, говорила, пусть без магии, зато человек хороший, не обидит. Привораживала его, да, не без этого, но легко. В пределах положенного, когда ворожба не на парня ложится, а на девку, чтобы милей казалась. И все одно, оторвать не могла от Лизи этой, что б ей... Даже когда я сама... Но потом он возьми да скажи, если тот день переживет, то женится на сестре. Тот самый день переживет, когда в домик свой забежал. И все спрашивал до того еще, как бы я жила, если бы знала, что срок мне еще лет десять, не больше. Я сначала смеялась, говорила, что оторвалась бы по полной, а потом так и сказала ему: как ты, Питер, живешь, так и я бы жила. Если бы смогла. Он промолчал, а потом уж, перед полуднем на часы посмотрел и... Ну, а дальше я рассказывала уже.
— Значит, больше ничего сказать не можешь?
— Да не знаю я ничего, — вздохнула Ева. — Мать его ему чего-то такое сказала, что он как на ровном месте споткнулся. Она же у него... Уж на что Менка моя страшна, а Сандра так вообще. Я, кстати, долго удивлялась, что у такой страшилы красавец родился. Моя мать говорила, что он на какого-то певца похож...
— Ева!
Голос прозвучал от дома. Кунж повернулся и увидел сестру. Она уже была ему знакома, но теперь, когда магия не прикрывала ее, Кунж вздрогнул. Половину лица девушки занимало отвратительное красное пятно.
— Зря вы все это затеяли, — буркнула Ева и пошла к дому.
— Ну, что? — кашлянул Кунж. — Господин советник? Вторую дочку, да мать ее — будете опрашивать?
— Нет, — отряхнул костюм Марцис. — Да и не о чем спрашивать их. Всю магию, что в доме парня обнаружил, я для себя разъяснил. Но к загадке не приблизился. Понимаете, господин Кунж, главное — технология, а мы все занимаемся персоналиями.
— Так может закончить с персоналиями? — поморщился Кунж от напекшего голову солнца. — Если остальных Больб не теребить, то остаются дед Клавдий и мать парня.
— К матери пошли, — поднялся Марцис. — Отложим пока Клавдия. Стариков надо в последнюю очередь слушать, чтобы их науку собственными мыслями не перебить.
10
Дверь в дом Сандры была распахнута настежь, словно хозяйка ждала гостей. Кунж постучал деревянным молотком и, дождавшись невнятного возгласа, шагнул в дом. В отличие от дома Фукса у Сандры было не в пример уютнее. На стенах висели детские рисунки и портрет симпатичного молодого парня с мандолиной в руках. Мебель укрывали салфетки и циновки. Сандра сидела у стола и смотрела в окно на дом сына. Ее большие руки казались прокопченными в дыму и маслянисто поблескивали на белой скатерти, но Кунжа пугали не руки. Еще с первого приезда в деревню он избегал смотреть на лицо Сандры. Оно вызывала дрожь, почти ужас. По отдельности все в ее лице — и прямой большой нос, и тонкие губы, и чуть выкатившиеся глаза с выступающими зрачками, и маленькие веки, и расширяющиеся книзу щеки, и отсутствие морщин на широком словно высеченным из камня лбу, и не менее десятка подбородков за первым крохотным и острым, не вызывало отторжения, но вместе эти черты соединялись в какое-то колдовское заклятье, вызывающее ужас и дрожь. Сандра была по-настоящему страшна. Ее глаза оставались безучастны, но Кунж неожиданно подумал, что если она попытается поселить в них доброту, то в ту же секунду станет страшнее в тысячу раз.
Марцис взглянул на Сандру мельком, как будто видел ее давно и привык к страшному облику, и остановился у портрета.
— Ваш сын?
— Похож, — проскрипела Сандра, затем облизала губы, и Кунж с облегчением убедился, что у нее не раздвоенный язык. — Но это не он. Это Сон Сонг, певец. Он умер до рождения Питера. Задолго до его рождения.
— Вы были знакомы с певцом? — спросил Марцис.
— Нет, — покачала головой Сандра. — Иначе бы он умер от разрыва сердца. Говорят, что в девчонках я была еще страшнее, чем теперь.
Марцис ничего не ответил, только недоуменно поднял брови, сел напротив женщины и коснулся ее руки тонкими пальцами. Она вздрогнула и посмотрела на него с удивлением.
— Я — советник Марцис, вашего сына нет больше. Он действительно исчез.
— Я знаю.
Она бросила быстрый взгляд на советника и тут же уставилась на свои руки.
— А мы все еще нет, — вздохнул Марцис. — Мне хотелось бы понять, как это произошло.
— Я... — она нервно сглотнула. — Я не могу ничего сказать.
— Но ведь вы что-то сказали ему? Чего он ждал?
— Ничего, — она помолчала и добавила. — Он не поверил.
Сандра закрыла глаза. Кунж ждал, что из-под крохотных без ресниц век потекут слезы, но слез не оказалось. Марцис принялся рассматривать свои пальцы.
— Как собираетесь жить дальше?
— Как жила, так и буду, — обронила Сандра.
— Почему не плачете? — спросил Марцис.
— А почему я должна плакать? — она посмотрела на советника с вызовом, и Кунж понял, что она и не собиралась плакать. — Я уже давно все выплакала. Когда еще была молода. У зеркала.
— Но ведь Питер ваш сын? — уточнил Марцис.
— Да, — Сандра вздохнула и снова стиснула губы в узкую полоску. — Он мой сын. Кто же еще, если я его родила? И я любила его. Так как могла. Тем более что и он был уродлив по-своему. Он ничего не умел.
— Не согласен, — Марцис продолжал рассматривать пальцы. — Он умел быть добрым, умел любить, помогать людям. Его любили. Я в этом уверен.
— А я нет, — она снова закрыла глаза.
— Отчего вы поссорились? — спросил Марцис.
— Я хотела, чтобы он сошелся с Лизи, — выдохнула Сандра. — Она, конечно, старше его, но очень уж хороша, да и любила его. Я хотела, чтобы у меня был внук или внучка. А он не хотел. Он все пытался разобраться с самим собой.
— Но ведь он решил сойтись с Меной? Или нет? — не понял Марцис.
— Слишком поздно, да и не дала бы мне ее мать заниматься с ребенком.
— Что значит слишком поздно? — не понял Марцис.
— Он исчез в тот самый день, когда должен был исчезнуть.
— Что это значит? — снова коснулся пальцами темной ладони Марцис.
Сандра промолчала.
— Вы понимаете, что можете попасть под подозрение, если не будете отвечать на мои вопросы? — спросил советник.
— Ваши подозрения беспочвенны, — наконец вымолвила Сандра. — Насколько я знаю, никакой магии при исчезновении Питера не применялось. То есть постороннего воздействия не было. Таким образом, любые разговоры вы можете списать на дар предвиденья, который у меня мог проявиться. Считайте, что я просто почувствовала, что мой сын может исчезнуть. И он исчез.
— Кто был его отцом? — встал из-за стола Марцис.
— Никто, — отрезала Сандра.
— Ладно, — Марцис с сожалением вздохнул. — Хотел бы попросить вас, госпожа Облдор, об одолжении. Разрешите снять со стены портрет Сона Сонга. Я закажу нашему художнику копию. Это пригодится для дела. Портрет верну. Или вот, господин Кунж вернет.
— Берите, — она вновь смотрела в окно. — Мне он не нужен.
11
Веловоз стоял на прежнем месте, а на скамье сидел бледный как пук прошлогодней соломы старик и жмурился на солнце белыми зрачками.
— Вас зовут Клавдий? — спросил Марцис.
— А вас советник Марцис? — просипел старик.
— Да, — кивнул советник и присел рядом. — Вам уже доложили?
— Мальчишки, — улыбнулся старик. — Детишки Фукса бегали. Деревня маленькая. Ничего не спрячешь, даже если захочешь. Кунж, я вас слышу. Подходите, садитесь. Или садитесь на ваш веловоз, ведь ваши дела заканчиваются уже? Кстати, советник. Это правда, что у вас лиловый значок на рукаве?
— Да, — ответил Марцис
— Тогда зачем все это? — старик махнул рукой в сторону вертушки. — Зачем отбивали магию? Ведь вы и так всех видите почти насквозь.
— Почти насквозь и насквозь — не одно и тоже, — улыбнулся Марцис. — К тому же весь секрет полного дознания в том, что люди сами видят себя такими, какие они есть.
— Вы бы сразу подошли ко мне, — усмехнулся старик. — Я уже давно вижу людей такими, какие они есть. С тех пор, как потерял зрение. Могу сказать про каждого. Я сам — как осенний лист, случайно не облетел с дерева вместе с прочими листьями, и теперь болтаюсь на черенке, жду, когда раскрошусь и исчезну. Мать Питера — самое несчастное существо в округе. Она обманута. И почувствовала, что обманута в тот самый момент, когда поняла, что видит в зеркале саму себя.
— Но ее сын... — нахмурился Кунж.
— А что сын? — удивился старик. — Если навозная птица, ковыряясь в дерьме, обнаруживает драгоценный камень, она же не перестает быть навозной птицей? Она не превращается в лебедя. Она даже не может проверить, не стекляшка ли ей попалась вместо посуленного бриллианта.
— Дальше, — попросил Марцис.
— Лизи — это солнце нашей деревни, — продолжил старик. — Если бы она чаще выходила из дома, я бы поставил скамейку напротив ее крыльца и согревался бы от ее взгляда, как от солнечных лучей. Фукс — отличный староста, поскольку не старается казаться умнее, чем есть, а просто живет. Он никуда не стремится, ничего не добивается, он живет. Кто его знает, если бы так жил и Питер... но мальчишка слишком близко принял к сердцу глупые слова....
— А Больб? — спросил Марцис.
— Просто люди, — пожал плечами старик. — Мена несчастная, плывет по течению вроде Фукса, но не имеет ни паруса, ни якоря, ничего. Набухает и тонет. Ей бы уцепиться за кого-нибудь. И ее мать — обычная женщина, вздорная, как и все женщины, которых обманул муж. Обманул уже тем, что оказался никем, к которому как не прижимайся, все не согреешься. Наверное, и Ева станет такой же, хотя она может стать такой, как Лизи. Они обыкновенные.
— А Питер?
— Питер, — старик задумался. — Хороший был парень. Ягодка без косточки. Яблочко без червячка. Небо без тучки. Сам страдал из-за этого. Потому и от матери ушел, что от собственной ясности самому тошно стало.
— А мы слышали, что он просто хотел знать имя своего отца, — заметил Кунж.
— А был у него отец-то? — спросил Клавдий.
— То есть? — нахмурился Марцис.
— Ну, я не уверен, что был, — пояснил старик. — Отец самой Сандры как раз в тюрьму очередную загремел, так она без него и понесла, и родила, ей еще жена моя покойная помогала, а виновников-то у нас в деревне не оказалось. Не то, что не нашли, а не оказалось. Тут уж и я раскинул гадалку, не отыскал отца-то.
— Что же это тогда? — раздраженно бросил Кунж, которому уже порядком надоело топтаться на жаре. — Непорочное зачатие, что ль?
— А вот не знаю, — пожал плечами старик. — Одно только известно, что когда отец Сандры из тюрьмы вышел, да пришел к моей повитухе справиться насчет ребенка, так он только одно и сказал ей. Мечты сбываются, сказал, даже у самых несчастных, главное захотеть, да постараться, да далеко не заглядывать. Например, за такое-то число.
— За какое число? — не понял Марцис.
— За то самое, — вздохнул старик. — За тот день, когда Питер исчез. Хороший он был парень, но... пустой. Без недостатков. Лизи жалела его, жалость свою к нему и любила, а он метался, все понять не мог, отчего в нутре у него сквозняк гуляет.
— Подождите, — поморщился Марцис. — Я все-таки должен разобраться. Что ж, выходит, что отец Сандры был провидцем, или магом? Вы уж простите, но главное остается — как он исчез? Это же не заклинание, какое, что без следа от времени истаивает! Как, черт меня возьми?!
— Так может, черт и взял? — сморщил лоб слепой. — Черт дал, и черт взял. Или бог. Дал, а потом забрал. Ну не король же?
