Потом перед ним была девушка, точнее, девочка, так как она ещё не достигла брачного возраста... Девочка глядела на него с затравленным ужасом в глазах, она наверняка уже знала, что её отец и братья мертвы, и догадывалась о том, что с ней сейчас собираются сделать, она что-то кричала, то ли звала на помощь, то ли молила о пощаде, но это было неважно — на помощь к ней уже никто не придёт, ибо все мужчины её племени уже лежали или отравленные вином, или зарубленные саблями, а щадить её Джон Бек не намеревался. Он уже схватил свою жертву и прижал её к земле, как вдруг понял, что она кричит на самом деле: "Отец, отец, спаси меня!", обернулся, и с удивлением обнаружил, что сзади действительно стоит её отец и сжимает в руках ружьё.
Джон Бек знал, что это невозможно. Только что он видел, как тот умирал, но теперь он стоял перед ним живой и невредимый, и глаза его сверкали гневом. Но самым невероятным казалось ружье — Джон Бек знал, что индейцы не могут, не умеют пользоваться огнестрельным оружием, а значит, индеец просто не может целиться в него, но тут было ясно — перед ним человек, умеющий с ним обращаться. И вдруг он понял, что это вовсе не отец девочки, а сам Инти целится в него, и говорит ему на кечуа: "Настала пора тебе поплатиться за все твои преступления, Джон Бек".
От ужаса проповедник проснулся в холодном поту и потом некоторое время не мог заснуть, думая, что мог бы означать такой яркий сон. Конечно, Инти был для него опасен, но сколько раз Джон Бек был на волосок от смерти — и ничего, как-то выкручивался. Скорее его сон был просто продолжением его мыслей. Индейцев надо уничтожить, чтобы было где жить белому человеку — это было для Джона Бека чем-то само собой разумеющимся. Но легко убить того, кто не подозревает о твоих намерениях, или подозревает, но не имеет чем защититься. Когда у индейца в руках ружье, то дело становится гораздо хуже. Если ружьё трофейное, то это ещё полбеды, всё равно он не умеет из него толком стрелять, да и порох с пулями он может добыть лишь в бою, но как быть в ситуации, когда за плечами у него стоит государство, которое порох и ружья производит? Конечно, и до визита в Тавантисуйю Джон Бек знал об этом, но все книги белых людей были заражены духом презрения к низшей расе, и из-за этого достижения этой страны волей-неволей принижались и замалчивались. В своём воображении Джон Бек прежде рисовал себе тавантисуйцев слабыми и жалкими, но теперь он мог воочию убедиться — в плане ружей и кораблей они белому человеку не уступают. Может быть, Кипу прав, и система, обратившая каждого жителя в раба государства, делала это государство сильным, несмотря на не особенно благоприятный климат и скудость ресурсов? Тогда тем более этот Карфаген должен быть разрушен любой ценой, иначе господству белого человека может прийти конец.
Хотя система инков кажется прочной, но, будучи централизованной, она неизбежно имеет свои изъяны. Когда испанцы в своё время захватили Первого Инку в плен, то это поставило страну на край гибели. Пусть нынешний Первый Инка не столь наивен и никогда не даст проделать над собой подобное, горький опыт предков инки кое-как учли, но сама возможность разладить что-то в важном узле государственной машины оставалась, главное, чтобы инки вовремя не раскусили его. Они ведь не так наивны, как те отравленные дурни.
— Мораль христиан на словах и на деле.
Зарядили шторма, которые обещали продлиться как минимум неделю. Корабли не выходили из порта, люди старались поменьше выходить из домов, и только в столовой было довольно оживлённо, так как скучавшие моряки волей-неволей использовали время обеда не только для еды, но и чтобы пообщаться друг с другом. Народные собрания и прочие мероприятия, требовавшие собираться на открытом воздухе, были отменены, и, разумеется, это касалось и проповедей миссионеров.
Отец Андреас увидел в этом утеснение, пришёл к старейшинам с требованием предоставить ему для проповеди помещение столовой. На это он получил отказ. Старый Ягуар стал ехидничать на тему того, что Бог, который якобы всемогущ, не желает помочь своим адептам с погодой, другой старейшина, Броненосец, ответил, что за ради такого дела все равно из дома выйдет мало народа, да и работу столовой это может нарушить, особенно если на проповеди дело дойдёт до драки, что чревато материальным ущербом. Оскорблённый Андреас пошёл на эту тему к наместнику и стал обвинять старейшин в нарушении указа Первого Инки. Тот принял его, вроде бы, благожелательно, но объяснил, что повлиять ни на что не может, ибо он отвечает лишь за хозяйственную часть, а за публичные мероприятия отвечают старейшины. Впрочем, вскоре Главный Амаута объявил, что разрешает отцу Андреасу прочитать в стенах университета лекцию на тему "Добро и зло с точки язычника и христианина". Вход свободный для всех желающих.
Публичная проповедь в стенах университета, пусть даже и названная "лекцией", не могла не вызвать в городе сильное недоумение и кривотолки. Это ведь даже не диспут, где стороны формально равноправны, это сродни открытию ворот крепости перед врагом даже без боя. В самом деле, ни для кого не секрет, что если бы христиане оказались у власти, то все амаута с их книгами отправились бы прямиком на костёр. Отсюда такая лояльность казалась, мягко говоря, странной. Иные подозревали, что наместник как-то надавил на учёных мужей, но многие говорили, что в ответ на такое давление было бы лучше не покоряться, а устроить скандал, так как это уже напрямую подмачивало репутацию университета. Впрочем, скоро по всему городу стали пересказывать ехидные слова Старого Ягуара, сказавшего так: "Не всякий, у кого есть меч, решается его перед врагом из ножен извлечь". То есть Главный Амаута похоже, просто не решился идти на конфликт с наместником.
Но как бы то ни было, в назначенный для этого вечер Заря пошла на проповедь. Возле университета она встретила Кипу, который радостно помахал ей и тут же подошёл.
— Тоже идёшь на проповедь? — спросила она после того как они поздоровались.
— Да, хотя наш Главный Амаута мне это настоятельно не советовал.
— Не советовал? Почему?
— Потому что не хочет, чтобы я опять по привычке раздражал Андреаса вопросами. Для этого вызвал меня к себе и стал читать поучения, что, дескать, ни к чему ссориться с миссионерами. Наместника это, судя по всему не радует, а идя против наместника, я волей-неволей помогаю Инти, и могу дождаться того, что он меня завербует. Как он сказал: "Ты можешь и сам не заметить, как попадёшь к нему в сети!" — говоря это, Кипу усмехнулся.
— А почему ты смеёшься?
Кипу зашептал девушке на ухо.
— Да потому что наш Главный Амаута даже не подозревает, что мой дед и Инти довольно давно знакомы, и Инти, если приезжает в город, обычно навещает моего деда, только делает это под маской. И вовсе он не страшный, этот Инти, — Кипу фыркнул, а Заря, отстранившись, в ужасе посмотрела на него, — Но ты не бойся, я не болтун, — заверил он, — Я тебе это говорю только потому, что знаю — ты на него работаешь. И потому не выдашь.
— А тебе это Ветерок сказал?
— Почти. Я догадался, а он подтвердил.
— Плохо я маскируюсь, значит.
— Не ты, а Ветерок. Я бы на его месте заботился о тайне гораздо лучше.
— Может, и ты работаешь на Инти?
— Инти говорит, что я слишком большой растяпа, чтобы брать меня на такую опасную службу. К несчастью он прав, я и в самом деле способен забыть важные вещи. Только я забываю по рассеянности, а Ветерок порой пренебрегает намеренно. Да и я сам, подумав как следует, решил, что мне больше по душе наука, хотя не исключено, что мне придётся судить тех, кого поймает ваша служба.
— Скажи, а почему амаута... согласились дать прочитать Андреасу здесь проповедь? Ведь все знают, как христиане к ним относятся...
— Об это были жаркие споры. Конечно, никто здесь не любит христиан, припоминали, как те нас на кострах жгли, но многие просто не хотят портить отношения с Куйном.
— А отказав — испортили бы?
— Да. Куйн христианам благоволит. Почему — никто не знает. Может, хочет так подчеркнуть свою независимость от Куско, но тогда он делал бы это более явно, а может, просто склонен к измене. Но у нас амаута просто опасаются в открытую с ним ссориться, ведь в его власти нам напакостить даже в рамках своих полномочий. Например, не дать чего-нибудь важного и нужного под предлогом, что этого нет, — Кипу перевёл дыхание, — поэтому только Хромой Медведь был за категорический отказ. Но он так переволновался, что из-за этого серьёзно заболел. Некоторые даже боятся... боятся, что старик может совсем слечь.
— А его не могли... нарочно?
— Нет, не думаю. Достаточно было просто потрепать ему нервы.
В ответ Заря только сочувственно вздохнула. Пока они разговаривали, они успели войти в зал, отведённый под лекцию и сесть на скамьи. К ним подсел Ветерок.
— Кипу, тебе же вроде запретили сюда приходить.
— Не советовали, — ответил тот, — запретить они мне не имеют права.
— И вопросы задавать будешь?
— А как же.
— А если тебя выгонят?
— Ну, значит выгонят. Между прочим, Хромой Медведь Тупака Амару в пример приводил, тот даже под пытками, даже перед лицом смерти от крещения отказался, а мы всего лишь боимся ссоры с наместником.
— Но ведь нас пока не крестят!
— А если бы приказали креститься, то ты что, выполнил бы?
— Знаешь, Кипу, я и так всерьёз об этом подумываю. Хотя, конечно, если бы приказали, я бы слушаться не стал.
— Правда? Ты хотел бы креститься?
— А что тут такого, мне нравятся многие христианские идеи. Не только не мсти, но и не ненавидь, обязательно прости врага.
— Обязательно прости? Значит, Тупак Амару, умерший с ненавистью к врагам, был неправ?
— Ну, откуда ты знаешь, что он думал и чувствовал перед смертью, — ответил Ветерок, — я сомневаюсь, что всё было именно так, как нам об этом рассказывают.
— Ну, что он точно думал — мы не знаем, но зато знаем, что именно сказал, — ответил на это Кипу. — К тому же, если бы он не ненавидел, а прощал врагов, он бы не выдержал пыток, да и к тому же практически все, кто тогда воевал за нашу Родину, испытывали тогда к врагу ненависть, без этого они бы просто не победили. Они были неправы?
— Не знаю. Но вообще ненависть — крайне неприятное чувство.
— Неприятное — да. Но кто сказал, что ненужное? Да и, кроме того, христиане непременно стали бы приказывать всем креститься, если бы им разрешили.
— Знаешь, Кипу, я не готов с тобой спорить. За последнее время я узнал столько всего нового, что сам ещё в этом не разобрался.
— Нового? И что же ты узнал.
— Вот, например, Великая Война... отчего она случилась? Кто виноват в этом? В школе нам говорили, что виною всему коварные христиане, вероломно напавшие на нас в нарушение мирного договора, однако сами христиане говорят, что всё было несколько иначе, что это Манко их спровоцировал.
— А что им ещё говорить? — хмыкнул Кипу, — не будут же они теперь открыто признаваться в собственных злодействах! Хотя их жестокость по отношению к нашему народу ни у кого сомнения не вызывает.
— Далее, вот почему эта война оказалась такой тяжёлой и кровопролитной. Ведь перед этим все были уверены, что "враг отныне никогда не ступит на нашу землю", "броня крепка и кони наши быстры, а наши воины мужества полны", да и к войне, вообще-то, готовились... Почему же мы тогда так позорно отступали поначалу?
— Потому что христиане напали неожиданно, да и вообще они были много сильнее.
— Нет, и Джон Бек, и отец Андреас говорили мне одно и то же — оказывается, Манко готовился к войне, но не к защите, а к нападению, ради этого и строил корабли, но христианам, чтобы защититься, пришлось напасть на него первыми. Манко выиграл, прославившись как правитель-спаситель, богатые христиане некоторое время грабили нашу страну, а проиграл простой народ и у нас, и у них.
— Да разве Манко выиграл? — спросила Заря, — ведь каждый знает, что многие его сыновья погибли в боях, а какому отцу сладко терять своих сыновей?
— Ну да, получилась не та лёгкая прогулочка по Европам, на которую он изначально рассчитывал.
— Не рассчитывал он ни на какую "прогулочку", — ответил Кипу, — он же не сумасшедший был, мог соотношение сил оценить. Да если какой правитель готовится к завоевательной войне, он же свой народ к этому заранее готовит, объясняет, зачем нужно мирную жизнь бросить и идти в чужие земли воевать, красивый предлог выдумывает, а у нас не было ничего такого. Если не веришь — спроси у моего деда.
— Может, ты и прав, — сказал Ветерок, — может, но... мне как-то неуютно от того, что почти на всю нашу историю у нас и у христиан противоположный взгляд.
— А разве может быть иначе? — удивился Кипу. — Им хочется пограбить нас, и они выискивают для этого оправдания похитрее, а мы не хотим быть ограбленными. Ты сомневаешься, что это так?
— Я во всём порой сомневаюсь.
— Это у тебя значит, сейчас просто настроение такое. Подвергать всё сомнению по любому поводу и без повода. Раньше и у меня нечто похожее было. Долго это не может длиться, пройдёт.
Ветерок кивнул. Дальше они уже не разговаривали, потому что вошёл отец Андреас и началась проповедь.
— Добро и зло — это та тема, которая волнует и христиан, и язычников. Почему во всех частях земли понятия о добре и зле совпадают? Почему везде считается дурным красть, убивать, развратничать? Везде. Что на Севере, что на Юге, что у христиан, что у язычников. Для нас, христиан, в этом и есть доказательство, что Единый Бог начертал в сердцах единый нравственный закон для всех.
Слушая это, Заря невольно подумала, что Андреас привык в своих проповедях рассчитывать на людей необразованных, ибо любому образованному человеку известно, что мораль в разных местах разная, то, что ужасает одних, другие считают вполне допустимым. Заря взглянула на стоявшего неподалёку от проповедника брата Томаса и по его лицу поняла, что он со сказанным тоже не вполне согласен, но молчит. Потом оглядела зал, уловив на лицах нескрываемое разочарование. Такая примитивная проповедь едва ли была кому по вкусу. Андреас тем временем продолжал.
— Да, все находят нравственный закон в своём сердце, но мало кто следует ему. Почему? Потому что человеческая природа испорчена и склонна ко злу. Например, украдёт человек поначалу какую-нибудь мелочь, залезет, скажем, к ближнему в карман — и почувствует: ага, есть доход! — в зале кто-то, по голосу похожий на Якоря, довольно громко шепнул: "Интересно, это он по себе?", но на этот нарочито громкий шёпот Андреас не обратил никакого внимания, продолжив — Потом начнёт красть всё больше и больше, а потом и прольёт кровь ближнего своего. Зло идёт по нарастающей, и только смерть способна злодея остановить. Да, только смерть способна остановить злодея в мире без Христианской Церкви, оттого так и ненавидит дьявол Церковь Христову. Только она способна приводить грешников к раскаянию! А у вас, в мире без Христа, чтобы страну не захлестнула волна зла, всех преступников да и просто оступившихся приходится казнить. Вы, язычники, просто вынуждены быть жестокими.
