— Я оставляю тебе свою Тетрадь, — сказал мне Барон, бережно передавая ее мне. — Даже не знаю, зачем. Там записаны все мои самые сокровенные мысли, что приходили мне в голову. Не знаю, стоит ли тебе их читать — это ты для себя решишь сам. Захочешь — прочтешь, не захочешь — не надо. Просто, пусть она останется у тебя. Мне бы не хотелось, чтобы она вот так вот взяла и просто пропала.
— А почему свои мысли ты не поместил в Компьютер? — спросил я.
Он усмехнулся:
— Считай так, что я Компьютеру не доверяю. Может быть, это покажется глупым, но это так. Ничего поделать с собой не могу! Компьютер — он... не знаю, как это толково объяснить... Он, как будто убивает мысли.
Он еще раз усмехнулся.
— Понимаешь, эти мысли нельзя получить по заказу. Они почему-то всегда приходят спонтанно, когда ты их совсем не ждешь. Придет вдруг к тебе в сознание некая идея, озарит, и лишит душевного равновесия. Я и не записывал их раньше, но оказалось, что пока они в тебе, они не дают тебе покоя. Только когда записываешь, изливаешь мысли на бумагу, чувствуешь некоторое облегчение, и мысли эти перестают тебя мучить, перестают жечь изнутри.
— Если что-то написано, значит, должно быть кем-то прочитано?
— Вот как раз этого я не советую никому! Я записывал свои мысли совсем не для того, чтобы их читали. И тебе крайне не рекомендую этого делать. Хотя только прочтя эту тетрадь, ты сможешь понять — почему.
Вот так и закончился наш с Бароном последний разговор.
Глава 6.
В субботу утром я, чуть только проснулся, сразу же поспешил к комнате Барона. Подойдя к двери с номером "2115", я в нерешительности остановился, не зная, как поступить дальше. В комнате Барона было абсолютно тихо. Я осторожно постучал в дверь, и снова прислушался. Ответом мне опять была одна лишь тишина. Я нерешительно взялся за дверную ручку, и, немного помедлив, попытался толкнуть дверь. И тут меня ждала неудача — дверь оказалась заперта!
Еще несколько минут я просто стоял возле двери в комнату Барона, и мне отчаянно не хотелось верить, что Барона там уже нет. Ни там, ни где-либо еще на необъятных просторах этого мира. Нет этого доброго, умного человека, который так много для меня значил. Который так много сделал для меня, ни разу ничего не попросив взамен!
Всегда, когда мне нужна была его помощь, я, нимало не стесняясь, прибегал к ней. Всегда я готов был обрушить на голову Барона все свои жизненные проблемы, вопросы, в жадном стремлении их разрешить, как можно быстрее и проще. И Барон никогда в своей помощи мне не отказывал. Вот только сейчас — ушел вдруг, не считаясь с моими желаниями, и оставил меня один на один с этим миром. Ушел, а я ведь так и не сумел, не смог, не успел ничем достойным ответить ему на его обо мне заботу...
Какая тоска на душе! И кто сможет снять ее с моей души? Барон бы смог...
Я все так же стоял перед совершенно уже равнодушной ко мне дверью с номером "2115", пока вдруг не ощутил прикосновение чьей-то руки к своему плечу. Обернувшись, я увидел рядом с собой Священника. Одетый, как обычно, в черные свои одеяния, он стоял рядом со мной, и взгляд его черных глаз был печален и полон сочувствия.
— Крепитесь, друг мой! — сказал мне Священник, ободряюще сжав мое плечо своей рукой. — Такова судьба уготована всякому персонажу Пьесы, а тем более — всякому актеру!
И снова посмотрел мне прямо в глаза — так, как будто все мои чувства были ведомы ему.
Священник до сих пор оставался для меня фигурой во многом таинственной. За все свое время пребывания здесь я видел его только мельком, в основном за обеденным столом, где он вел себя весьма непримечательно. На Сцене, кроме последнего Акта Пьесы, он не появлялся. Да и в краткий момент своего участия в Спектакле никак не старался чем-то выделить свою скромную роль. В общественной жизни его участия я также не замечал. Ни в игре в "Биржу", ни в хоккейных турнирах, Священник не участвовал.
Единственной его заметной общественной ролью было традиционное выступление перед торжественным пятничным банкетом в честь очередного удачно сыгранного Акта Пьесы. Когда он, Священник, в благоговейной тишине всех собравшихся за столом Обеденного Зала, воздавал хвалу неким неведомым мне доселе Создателям — за то, что они создали этот мир, поселили нас в нем, придумали для нас Пьесу, и за то, что доверили нам право участвовать в ней. Не далее, как вчера, я вновь стал свидетелем этого ритуала взывания к Потолку, который я, честно говоря, всегда считал какой-то малопонятной и совершенно абстрактной церемониальной формальностью.
Но сегодня мне вдруг захотелось побеседовать с этим загадочным человеком поподробнее. Наверное, из-за того, что он проявил ко мне столько сочувствия. И, тем самым, невольно напомнил мне собой отсутствующего Барона. А еще — из-за той тайны, которой он, вполне вероятно, обладает. Той тайны, в которую мне всегда хотелось проникнуть.
— Спасибо, Святой Отец, — поблагодарил я его, и, выждав небольшую паузу, снова обратился к нему. — Мне хотелось бы поговорить с Вами, Святой Отец. У меня есть к вам несколько вопросов...
Он с великой готовностью кивнул мне в ответ своей головой.
— Конечно! — произнес он. — Всегда готов к беседе, и со всем своим вниманием отнесусь к Вашим вопросам. И непременно дам ответ на любой из них, в меру разумения своего!
Жестом Священник пригласил меня пройтись вдоль коридора. Так мы и отправились с ним в неспешное путешествие. Он шел молча, ни о чем меня не спрашивая, предоставив мне полную возможность собраться с мыслями. Наконец, я почувствовал себя готовым задать первый свой вопрос:
— Куда, все-таки, ушел Барон? — спросил я. — Куда уходят актеры после смерти своих сценических персонажей?
Священник, насколько я мог видеть, чуть заметно улыбнулся — одновременно и весело, и печально.
— Хороший вопрос! — прокомментировал он. — Очень тонкий вопрос! Вы, я вижу, уже размышляли на эту тему?
Я ответил лишь пожатием плеч. Может быть, я и думал на эти темы, но плоды моих собственных размышлений меня категорически не удовлетворяли.
— Очень правильно замечено, — продолжил Священник. — Что умирают именно сценические персонажи. Именно персонажи Пьесы, но не сами актеры! Актеры не умирают, они, сыграв свою роль, просто уходят. Уходят из этого мира!
— Куда? — спросил я Священника.
Священник продолжал неопределенно улыбаться.
— Все проходит, и все завершается! Актеры уходят, поскольку их роль в данной Пьесе сыграна до конца. Но ТАМ... — и он указал своей рукой куда-то вверх, в сторону зеркального потолка, — для них уже готова новая роль, в иной Пьесе.
— В иной Пьесе? — переспросил я. — Так что же, выходит, наша Пьеса не единственная?
— Не только не единственная, но и не самая главная!
На это заявление у меня вообще не нашлось никаких слов. Священник, выдержав некоторую паузу, продолжил раскрывать передо мной сокровенные тайны мироустройства:
— Редко кто задумывается об этом в суете текущего дня. Однако от взора пытливого, не обремененного сиюминутными страстями, становится очевидным, что мир этот создан несовершенным...
— А... — не слишком вежливо, но настойчиво перебил я ход его мыслей. — А кем создан этот мир?
Священник остановился на полушаге, и с интересом посмотрел на меня. Потом, все же, ответил:
— Мир наш, и Сцена, и Пьеса, в коей счастье имеем мы участвовать, — все это создано по милости, воле, уму и умению Создателей наших.
— А кто такие — эти самые Создатели? — понимая всю бестактность этого вопроса, я не мог удержаться от того, чтобы не задать его. Ибо — когда еще?
И снова Священник не стал пенять мне за мое вопиющее невежество, и даже попытался удовлетворить мое так внезапно проявившееся любопытство.
— Создатели — это те, кто создал наш мир! — пояснил он мне, и неспешным жестом своей правой руки объял все окружающее пространство. — Все, что ты видишь вокруг себя, создано Ими.
— Создано?
— Конечно! Или ты думаешь, что мир мог возникнуть сам по себе?
Я замялся с ответом. Честно говоря, у меня не было твердого мнения на этот счет. Священник не стал ждать моего ответа. Он жаждал объяснить мне все сам.
— Ты только посмотри на этот мир! — и он вновь совершил обеими руками своими пространный жест. — Обрати внимание, как гармонично в нем все устроено. Эти просторные Залы, эти уютные комнаты, эти ровные стены, этот зеркальный Потолок! Вдумайся, какой разум мог спланировать все это, и осуществить? Кому под силу было создать такое? А знаешь ли ты, откуда берется еда в Холодильнике? Кто обеспечивает нас нашими сценическими костюмами? Как, спрошу я тебя, мог появиться Бассейн? Кто делает возможным Телевизор?
Задав эти вопросы, он замолчал, предоставив возможность высказать свою версию. И совершенно напрасно. У меня не было ответов на эти вопросы, и я с нетерпением ждал продолжения.
— Только Создатели! — провозгласил Священник весьма торжественно. — Только их непостижимый разум мог предвидеть все то, что потребуется нам в нашей жизни, и только их стараниями мы обеспечены всем, что нам необходимо! Скажи — есть ли что-нибудь, в чем бы ты испытывал бы потребность, и этого невозможно было бы осуществить?
Я попробовал крепко задуматься, но Священник не оставил мне слишком много времени для размышлений.
— Все, что требуется нам для исполнения Пьесы — все блага, которые мы только можем себе вообразить, ниспосылаются нам Создателями! С тем, чтобы не испытывали мы ни в чем препятствий в деле раскрытия своих творческих талантов и способностей!
— И саму Пьесу придумали Создатели? — кротко спросил я.
— Не саму Пьесу, но идею Пьесы! — веско ответил Священник, назидательно подняв вверх указательный свой палец. — На самой заре времен они объяснили нам, что такое Пьеса, и в чем заключается весь великий смысл ее. Что Пьеса — это объект реализации наших высших творческих проявлений! Что Пьеса — это мерило наших талантов и способностей! Пьеса — это испытание наших возможностей и наших духовных устремлений! Понимаешь?
Этим похвастать я пока не мог. Зато у меня появилась возможность задать свой следующий вопрос.
— Так это Создатели утверждают Сценарий Пьесы? — затаив дыхание, тихо спросил я, внутренне холодея от близости к разгадке этой священной тайны.
Священник авторитетно кивнул в ответ.
— Да, это Они! Это Они оценивают наши скромные творческие потуги, в деле созидания Пьесы. Это Они поощряют талантливых, и посрамляют бесталанных. Это Они вознаграждают достойных, и оставляют прозябать тех, кто не достоин их милостей.
Видя написанное на моем лице великое сомнение, Священник поспешил его развеять.
— Я понимаю так, что ты знаком с иными точками зрения? — спросил он у меня, почти утвердительно. — Что, якобы, сами актеры пишут Сценарий Пьесы, и каждый волен определять судьбу своего сценического персонажа?
Сглотнув, я согласительно кивнул головой. Священник только печально покачал своей головой.
— А что, разве не так? — вопросил я, пытаясь всем своим видом продемонстрировать все свое желание познать истину.
— Не совсем так. Если бы это было так... — он немного помолчал, продолжая скорбно покачивать своей головой. — Если доверить актерам самим определять ход Пьесы, то никакой Пьесы уже и не было бы! Весь великолепный замысел Пьесы давно бы сгубили наши пороки — жадность, алчность, гордыня, тщеславие и эгоизм, чрезмерное стремление к власти и дешевой популярности. Наши дурные, недалекие помыслы давно бы превратили великую идею Пьесы в балаган. Но — нет же! Торжествуют в мире справедливые принципы, и царствует в нем порядок. И Пьеса продолжается, и всем актерам определены в ней роли, каковых они заслуживают по стремлениям и способностям своим! И торжествует одна единственная идея всеобщего блага, в ущерб чьим-либо непомерным личным амбициям!
Было, над чем призадуматься! Впрочем, пользуясь моментом, стоило задать Священнику еще какой-нибудь вопрос, касающийся мироустройства.
— Так почему же тогда этот мир — несовершенный? — вопросил я.
— Мир, сам по себе, совершенен, — ответствовал мне Священник. — Несовершенны в нем только мы сами, его обитатели. На долю которых выпала великая миссия воплотить грандиозный и непостижимый замысел Создателей. Но каждый ли из нас достоин такой почетной миссии? Вы, Рыцарь — считаете ли Вы себя готовым проникнуть в замыслы Создателей и воплотить их в жизнь, во всем блеске их несомненного величия?
Я не нашелся с ответом, что, судя по реакции Священника, им было вполне ожидаемо.
— Вот так же всякий из нас, — сказал он печально-констатирующе, — не ведает глубинного смысла, не видит уготованной ему сияющей перспективы.
— А она — есть? — промолвил я, едва справившись со своим внезапно сбившимся дыханием.
— Конечно! — ответствовал Священник, устремив свой взор к потолку. — Ведь все в этом мире не просто так! Ведь недаром мы пишем свои послания Создателям, и недаром играем мы эту Пьесу. И не только на Сцене мы в ответе перед Ними. И вообще каждый шаг наш, каждое слово наше, и каждый помысел ведом им! Создатели постоянно наблюдают за нами, взыскательно оценивая каждое наше действие, каждое наше слово, и каждую нашу мысль.
— Наблюдают? — я недоуменно оглянулся вокруг себя, но на меня смотрели только мои же отражения в зеркалах коридора и потолка. — Наблюдают? Как? И зачем?
— Затем, чтобы выбрать среди нас лучших! — ответил Священник на мой последний вопрос, полностью проигнорировав предыдущий. — Вся наша жизнь — это всего лишь "кастинг"!
В который уже раз я обнаружил скудость своего словарного запаса!
— Кастинг? — переспросил я, — Что такое — "кастинг"?
Священник снова посмотрел на меня с некоторой укоризной. Я понял, что незнание такого важного понятия было явным упущением с моей стороны. Но тем важнее для меня было получить на него ответ! Наконец, Священник снизошел до разъяснения.
— "Кастинг", — со всей возможной значительностью изрек он. — Это отбор актеров для исполнения ролей!
— Но ведь роли уже...
Священник решительным жестом прервал меня. Остановившись прямо посреди коридора, он вдруг внимательно посмотрел мне в глаза, и его взгляд поразил меня своим неестественным блеском.
— Не в этой Пьесе! — сказал он мне со значением, и долго еще вглядывался в мои глаза, пытаясь отыскать там отклик.
Наверное, нашел. Наверное, смог прочитать тот ворох совершенно невероятных мыслей, что пронеслись в моем сознании.
— Иные, — продолжил Священник, внимательно следя за моей реакцией. — Действительно, полагают, что кастинг — это то, что с ними уже было. Тот этап, который они успешно миновали, получив роль в этой Пьесе. Что их актерская состоятельность уже в полной мере доказана самим фактом их участия в Пьесе. В этом есть истина, но только лишь малая ее часть! В действительности, наша Пьеса — это всего лишь некоторая проверка нашего актерского мастерства! Ведь только так можно установить не просто наличие у актера способностей, но и умение ими распорядиться! Наша жизнь — это такая репетиция. Подготовка к чему-то еще более грандиозному...
