Воспитатель примчался в швабровку в разгар чаепития, и ему достался стакан с ароматным напитком и куском сахарной плитки. Мэл и виду не подал, что напряжен, но я знала — мне воздастся за безалаберность.

И мне воздалось. Распрощавшись с Капой, мы отправились наверх. Мэл нес тяжелую коробку, а я — легкую и полупустую.

— А теперь ты четко и подробно объяснишь, зачем Рябушкин заявился в общагу, — сказал Мэл, устраиваясь в кресле, и заставил сесть к нему на колени.

Я объяснила. О фотографиях, о просьбе Пети, о моем затруднении и о неожиданно выручившем соседе. Правда, умолчала о попытках чемпиона изобразить сожаление неудавшимися отношениями и о щекотливом эпизоде с библиотечным справочником. Мэл слушал, поглаживая по спине, и его молчание пугало.

— Ты проштрафилась, Папена, — заговорил, наконец. — Во-первых, нарушила инструкцию. "Никому не открывать".

— Я хотела позвонить тебе и предупредить! Петя проходил мимо и предложил занести фотографии. Это преступление?

— И его "проходил мимо" вылилось в конкретную просьбу. До сих пор думаешь, что он пришел случайно?

Я потупилась. Мэл прав. Снимки с приема стали поводом.

— Удивляет совпадение. Рябушкин проходил мимо, когда я уехал из общаги, — задумался Мэл. — Надо же так пролететь. Рано сбросил его со счетов...

— Кто кого бросил? — не разобрала я бормотанье.

— Никто. Думаю, зачем Рябушкину срочно понадобился чистый лист в личном деле.

— Кстати, нашёл источник скрипа?

— Нашел. Не увиливай от темы. Открыв Рябушкину, ты подвергла свою жизнь опасности.

— Петя не такой! — возмутилась я. — Он не поступит подло.

— Какой "такой"?— усмехнулся Мэл. — Люди меняются. Их меняют обстоятельства. Заставляют прогибаться.

— Не верю!

— Во-вторых, вы разговаривали с Рябушкиным за закрытой дверью. Наедине, — продолжил Мэл.

— Неужели ты... — захолонуло меня возмущение. — К-как ты мог подумать?!

— У Рябушкина мог быть диктофон. Или жучок. Он мог инсценировать что угодно, а потом передал бы видеозапись заинтересованным лицам.

Я вознегодовала. Обвинения Мэла — абсурдные и беспочвенные. Петина прямолинейность никуда не делась, несмотря на смену имиджа. Чемпион пришел и, как умел, попросил замолвить на него слово. Он придумал повод с фотографиями не для того, чтобы снять меня на видео в домашних условиях и продать запись журналистам.

— Ты не поняла, — повторил Мэл. — Речь не о конкретном Рябушкине. Он пришел без жучка, потому что разговор был щекотливым. Речь идет о любом другом человеке, который решил бы заработать. А ты, наивная и доверчивая, провалила экзамен.

— Ну, знаешь! — дернулась я, порываясь встать, но он не позволил. — Значит, и Капа разгуливает с жучком по общежитию?

— Чеманцев не разгуливает, — сказал жестко. — Но за чаек вдвоем ответит.

— Мы пили чай — и больше ничего!

— Папена, — перебросил он мою прядку за плечо. — Ты провинилась по самое не хочу. По уши. Тебе придется постараться, чтобы я передумал и оставил Чеманцева живым и относительно здоровым. Однажды вы уже пили чай — и больше ничего. А проснулись в одной кровати.

— Это вышло случайно, — пробормотала я, сконфузившись. И градусы были покрепче.

— И на будущее. На просьбы о помощи отвечай, что теперь я принимаю решения за тебя, — продолжал воспитывать Мэл.

Представив огромную очередь просителей, растянувшуюся от общежития до ворот института, я ужаснулась.

— Ты прав. Наверное, это выход.

— С Рябушкиным я поговорю. Объясню, как устроен мир. Пообщаемся по-мужски. Не бойся, не покалечу, — усмехнулся он. — Он должен был обратиться ко мне, а подставил тебя. Надеюсь, не от трусости, а от незнания.

— Почему важно, чтобы в личном деле не было приводов?

— Потому что каждый привод снижает вероятность устройства на хорошо оплачиваемую работу. Чем больше арестов, тем неблагонадежнее человек. Ему не доверяют и опасаются. В конце концов, на высоких должностях в досье недопустимы отметки об арестах.

— А у тебя были приводы? — прижалась я к Мэлу, забыв о его недавней ершистости.

— Плохого же ты мнения обо мне, — проворчал он.

Мэл категорически порвал фотографии с приема и вдобавок подпалил их igni candi*. От спонтанного костерка потянулся вонючий дымок. Я поспешно затворила дверь в комнату и открыла на кухне окно для проветривания.

— Обязательно жечь? Почему бы просто не выбросить?

— Потому что, — ответил Мэл. Закрутил пальцами воздушный смерчик и направил к окну, чтобы вместе с aireа candi* вытянулись на улицу остатки неприятного запаха. — У меня уже изжога на Рябушкина. Не усугубляй.

Я извлекла часть вещей из коробок.

Мэл глянул мельком на плафон, и его равнодушие кольнуло обидой. Ну, и пусть ему не нравятся вырезанные фигурки. Главное, что нравятся мне.

Рулончик с карандашным портретом, дожидаясь подходящей рамки, занял место в тумбочке. По сравнению с калекой, оставшейся в швабровке, красавица с четвертого этажа не кособочилась и плотно закрывалась, а внутри имелись в достаточном количестве полки и ящики.

После того, как в будущем Капы на неопределенный срок засияло солнце, и отступила угроза членовредительства, Мэл лениво поинтересовался:

— Представь, что у тебя появилась возможность убрать отметку о приводе из личного дела Рябушкина. Ты помогла бы?

— Не знаю, — растерялась я. — Дай подумать.

Я думала, думала. Чуть мозги не вывихнула. Странная штука совесть. В ответственный момент маленькую шестеренку намертво заклинивает, и выясняется, что сложный механизм проще выбросить, заменив новым, нежели чинить долго и безнадежно.

— Да, помогла бы, будь помощь честной. Например, аннулирование привода в обмен на уборку улиц или волонтёрство в госпитале для жертв вис-воздействий. Не смейся! — воскликнула, заметив улыбку Мэла. — А чтобы стереть строчку из досье баш на баш, по принципу "свои люди, сочтемся"... Нет, так не хочу.

— Волонтёрство — это актуально. Если учесть причину, по которой Рябушкин попал в отделение, — усмехнулся Мэл.

— Да ведь и ты мог попасть! Но не у всех отцы — начальники ДП*, — разгорячилась я.

— Всё, Эвка, закругляйся, — посмурнел он. — Утомил меня Рябушкин. Много чести трепаться о нем.

Сам же вернулся к заезженной теме и заставил меня заняться самокопанием, а теперь выговаривает.

И пусть Мэл сделал вид, что отрубился через пять минут, я знала, что он долго лежал, уставившись в потолок, прежде чем закрыл глаза. Потому что тоже не могла уснуть.

На следующий день справочникам-сироткам предстояло вернуться на библиотечный стеллаж. Я перетрусила при входе в институт, испугавшись, что Монтеморт впал в глобальную амнезию и не узнает подельницу — честную-пречестную и всегда возвращающую экспроприированное имущество. Мэл недоумевал, видя мою нервозность.

Страж, положив морду на лапы, проследил за нами красными угольками глаз, а потом сомкнул очи, всхрапнув. Исполнившись оптимизма, я послала псу мысленную благодарность: "Спасибо за доверие!"

Увольнение по всем правилам завершилось после обеда, когда на смену заступили охранники. Мэлу незачем знать о библиотечных справочниках, циркулирующих туда-сюда мимо Монтеморта. К чему загружать человека ненужностями? Пусть спокойно едет на работу и прислушивается, скрипит в салоне или нет.

Увидев книжки, Бабетта Самуиловна заворковала над ними, забыв обо всем на свете, в том числе и о телохранителях, застывших соляными столбами. Ей и в голову не пришло поинтересоваться, где хранились справочники во время моего лечения, хотя я придумала легенду на случай расспросов.

Убедившись в чистоте и сохранности возвращенных книг, библиотекарша счастливо вздохнула и поставила закорючку в обходном листе, который перекочевал в отдел кадров. Нинелла Леопардовна самолично поставила в моей карточке штампик: "Уволена по собственному желанию", с несходящей приторной улыбкой и угодническими ужимками. Вместо боязникуса прямотянущегося в углу кабинета поселился новый экзот с оранжево-лимонными дырчатыми листьями — попугайник словоохотливый. Название растения точно отразило суть.

Шестьдесят три с половиной висора легли в карман, и дверь кассы закрылась за спиной, поставив точку в увольнении. Институт мне ничего не должен, и я ничего не должна альма-матер. Мы в расчете.

Мэл обрадовался закончившейся истории с подработкой в архиве.

— Нужно отметить, — сказал, достав из шкафчика бутылку вина и пару бокалов. И когда успел купить? Вино, а не шкафчик. Шкафчик приобрела я в последней вылазке по магазинам на машине дэпов*. Охранники стали моими неизменными спутниками в торговых точках, потому что Мэла не заманил бы и румяный калач.

— За свободу, — провозгласил Мэл, подняв бокал с багровой жидкостью.

— За новые свершения, — добавила я, дзынькнув тонким стеклом.

Зачем нам два бокала? Мы пили из одного.

Наутро меня разбудил настойчивый стук в дверь. Стучали долго и терпеливо. Чертыхнувшись, Мэл побрел с полузакрытыми глазами, чтобы потрясти за грудки наглеца, посмевшего разбудить в несусветную рань.

— Эва, вставай, — сказал через минуту тревожно и откинул край одеяла, заставляя проснуться. — Тебя вызывают в институт. Срочно. Что-то произошло.

___________________________________________________

ДП, дэпы (разг., жарг.) — Департамент правопорядка

igni candi*, игни канди (перевод с новолат.) — огненный сгусток

aireа candi*, аиреа канди (перевод с новолат.) — воздушный сгусток

defensor * , дефенсор (перевод с новолат.) — защитник

-3-

Кто приходил? — Новый комендант.

Зачем? — Передал телефонограмму из института.

Плохую или хорошую? — Непонятную. Приглашают в ректорат. Срочно.

Что за привычка к официозу? К чему гонять дяденьку по этажам? Стопятнадцатый знает номер моего телефона. — Так принято. Это устная повестка с уведомлением о вручении.

Мамочки, о чем? О нарушениях при увольнении? О библиотечных справочниках, вынесенных из института? О смертельном вирусе Некты, гуляющем в крови? О тайных встречах с горнистами и о подпольно приготовленной мази? О невиновности Штице? О троице, посмеявшейся над Радиком? О ненавязчивой просьбе к папеньке по дополнительным финансовым вливаниям? О чем?!

— Не нервничай, — сказал в сотый раз Мэл, когда я, не снимая плаща, сунула ему мокрый зонтик и побежала наверх, на полуторный административный этаж. — Стоило перекусить дома, — посетовал, шагая рядом. — С полным желудком меньше психуется.

— Я не психую! Как думаешь, зачем вызвали?

— Скоро узнаем, — ответил он в тысячный раз на один и тот же вопрос.

Надо ли говорить, что от волнения, помимо неприятия пищи мне не удалось навести утренний марафет? Из рук валилось всё, что в эти руки попадало. Без достойного макияжа, худо-бедно причесавшись и наскоро одевшись, дочь министра отправилась на эшафот.

В кабинете проректрисы нас ждали: проректриса, Стопятнадцатый, Михаслав Алехандрович и Миарон Евгеньевич — три декана трех факультетов — с лицами серьезными и хмурыми. И то славно — ни куратора из первого отдела, ни дэпов*, ни прессы.

Короткий обмен рукопожатиями — между мужчинами, кивки, адресованные мне.

Я рухнула на предложенный стул, Мэл сел рядом. Собравшиеся не стали тянуть с долгим вступительным словом.

— Итак... — оглядел представителей администрации Михаслав Алехандрович. Почему-то ни проректриса, на Стопятнадцатый не взяли инициативу в свои руки. — Вы узнаете это?

— Резинка для волос, — ответила я удивленно.

Растянутая, полосатая. Похожая на мою, брошенную за ненадобностью на подоконнике в швабровке.

— Она знакома вам?

— Точно такая же есть у меня.

Волосы, конечно, отросли, но недостаточно, чтобы собирать их в куцый хвостик. Поэтому резинка прозябала в бездействии.

— Значит, вы утверждаете, что это ваша резинка для волос?

— Ну... возможно.

— Эва, молчи, — вклинился Мэл. — Прежде всего, я хочу знать, в чем дело. Ваши вопросы провокационны. Здесь находится немало свидетелей, которые могут по-разному истолковать ответы. Сформулируйте обвинение, — повернулся он к проректрисе, — и если таковое озвучится, Эва будет отвечать в присутствии адвоката.

Царица не ответила. Она передала полномочия первому по старшинству в этой комнате.

— Деликатность ситуации предполагает попытку ее решения в узком кругу, — продолжил седовласый декан. — Поверьте, это в наших общих интересах. По уставу администрация института обязана сразу же поставить первый отдел в известность, чего мы не сделали.

Мол, оцените, чем рискуют умудренные опытом дяденьки с тётенькой, чтобы увидеть нас с утра пораньше. Они пожертвовали должностным благополучием, пойдя против правил.

— Хорошо, — кивнул Мэл. — Случившееся касается нас обоих?

— Нет. Только Эвы Карловны.

Мэл бросил на меня быстрый взгляд: "Во что и когда ты успела вляпаться?"

Почем я знаю? Чиста как стеклышко, правда, слегка закопченное.

— Итак, повторюсь... Можете утверждать, что это ваша резинка для волос? — обратился ко мне Михаслав Алехандрович.

— Наверное...

— Эва не может утверждать. Резинка для волос похожа на ту, что она когда-то носила. Так, Эва? — обратился ко мне Мэл.

— Ну да, — ответила я неуверенно. — Она похожа.

— Причем здесь какая-то резинка? — поинтересовался раздраженно Мэл. — Из-за нее нас вызвали в институт, не дав позавтракать?

— Эту резинку обнаружили сегодня в кабинете декана нематериального факультета, — сказал Михаслав Алехандрович. — Оттуда пропал артефакт. Древнейший, уникальный. Генрих Генрихович обнаружил пропажу, — кивнул он на Стопятнадцатого. Тот сидел с убитым видом. — Мы провели предварительное расследование. В похищении участвовал один человек: невысокого роста, темно-русый, пол не определён. Он беспрепятственно проник в кабинет и вынес раритет. На месте преступления осталась улика, — мужчина потряс резинкой для волос.

Я обомлела. Меня обвиняют в краже?! В краже артефакта из кабинета Стопятнадцатого?!

— Вы, наверное, смеетесь? — спросил с ноткой высокомерия Мэл.

Люди, собравшиеся в кабинете проректрисы, не смеялись.

— Любопытное единодушие, — протянул Мэл. — На основании некоей вещицы вы сделали вывод о причастности Эвы к преступлению. Интересно, как ей удалось совершить кражу при наличии охранных заклинаний помимо подбора двух отмычек — в приемную деканата и в кабинет? Эва не видит волны!

Михаслав Алехандрович объяснил.

Сегодня Стопятнадцатый собирался в Министерство образования за утверждением учебных планов на следующий год. Соответственно, лекции перенесли на другие дни. Получается, об отсутствии декана знали студенты всех трех факультетов, где отменили занятия по теории заклинаний. В последнее время Стопятнадцатый вел себя невнимательно, стал рассеянным. Ничего удивительного, что Генрих Генрихович забыл закрыть кабинет иными способами помимо обычного поворота ключа в замочной скважине. Рано утром Стопятнадцатый вспомнил, что оставил часть документов в институте и вернулся за ними. Так он обнаружил пропажу артефакта и полосатую резинку на полу у стола. Объявили внутреннюю тревогу. Призванный Михаслав Алехандрович показал недюжинные способности ясновидца. Детали похищения не успели выветриться в полной мере, и худо-бедно были восстановлены.