Плакальщик

Самовнушение слабо помогло в деле по борьбе со страхом, что оккупировал трепещущее сердце. Именно по этому, мне так и не удалось убрать руку с рукояти синая. Пальцы до боли сжимали эту единственную соломинку, способную выручить меня если что-то все же пойдет не так. А о возможных последствиях мне и думать не хотелось.

— Прими и раздели — до этого, чужая боль была лишь фоном свободно скользящим мимо моего сознания. Я отстранялся от нее, закрывался в коконе собственной воли. Ну а сейчас... видимо настало время раскрыться, позволить чужим душевным мукам свободно течь сквозь меня. Перспектива пугающая, если вспомнить, что было в самом начале, во время первого столкновения. Остается лишь надеяться, что Мироздание не позволит без толку сгинуть своему возможному слуге.

— Остается надеяться... — тяжко вздохнув напоследок, я наконец-то сделал, фигурально выражаясь, этот последний шаг, распахивая свой разум. Подставляясь его под неистовую атаку чужих всеразрушающих эмоций.

"— Наверное нужно было делать это постепенно" — успела промелькнуть короткая паническая мысль, прежде чем меня накрыло волной. Ничего более ни стало. Лишь абсолютная, непроглядная тьма... и чужая боль.

Интерлюдия Vӏ

— По чему же ее телефон не отвечает — молодая женщина металась по комнате не находя себе места. Изводимая беспокойством за свое любимое, непоседливое и... единственное чадо она раз за разом набирала один и тот же номер. И все безрезультатно.

— Темень на улице! Первый час ночи! Где же она бродит? Почему не отвечает? — длинные, бесконечно длинные гудки лишь были ей ответом. Не было ни каких мыслей, лишь всевозрастающая тревога, страх и... надежда. Робкая надежда на лучшее.

* * *

Пожилой мужчина довольно интеллигентного вида поднял трубку своего допотопного телефонного аппарата, по старой привычке дождавшись очередной дребезжащей трели.

— Ало — стандартное начало, но вот ответа с той стороны он так и не дождался.

— Ало. Я вас слушаю — слегка раздраженно повторил старик, решив что это очередная шалость ребятни. Но увы ошибся. — Михаил Витальевич. Это вас Дмитрий беспокоит — донесся из динамика едва слышимый мужской голос.

— О! Зятек? — моментально узнав говорившего, удивленно воскликнул тот — А чего так официально? И где Ксюша. Почему ты мне звонишь, а не она — моментально насторожившись и заподозрив что-то неладное поинтересовался дед и через пару мгновений оказалось, что не зря.

— Она не может подойти к телефону. Ей сейчас не хорошо. Как и мне — голос на том конце провода был спокоен и безмятежен, но это было спокойствием смертника, окончательно примирившегося со своей нелегкой судьбой.

— Собственно поэтому и звоню. Хотел попросить вас приехать, поддержать Оксану... по отцовски — непонятные слова слегка напугали Михаила Витальевича, но тот, загнав бесполезное волнение как можно дальше все же уточнил.

— Но что случилось? Объясни! Что происходит? Скажи толком что с Ксюшей. Что с...

— Да все в порядке с вашей дочерью — едва не сорвался на крик Дмитрий — Вон она сидит на диване рыдает... Нашего Егорку оплакивает. Сбила его ночью машина. Насмерть — последнее слово мужчина выдавил из себя с огромным трудом и прозвучало оно очень тихо, но все же было услышано.

— Приеду — сказал коротко зятю Михаил Витальевич, после чего телефонная трубка все же выскользнула из его, в раз ослабевших рук, громко прогрохотав по деревянному полу.

* * *

— Выдеру этого паршивца как только вернется — зло процедил Дмитрий глядя на свою не на шутку взволнованную жену — Любовь эта ему все мозги напрочь вышибла. Ну ничего, я ему их обратно вправлю. Взял моду до полночи шляться, а мы тут ждем его, беспокоимся. Нет, это ему даром не пройдет. За то что телефон выключил, я ему вообще рожу разобью, гаденышу. Да так что бы эта девка его не сразу и распознала. Ох и доигрался щенок. Ох и доигрался. Даже мать свою не пожалел. Если не хочешь что бы от любви своей отвлекали, мог бы и сам позвонить, успокоить. Я все понимаю, дело молодое, сам таким когда-то был. Но вот так мучить нас из-за своей глупой прихоти — это уже чересчур. Ох вернешься Егорка только домой, я тебе очень доходчиво разъясню, почему родителей нельзя огорчать.

* * *

Глубокая ночь. Женщина уже устала бояться. Нервотрепка последних часов и ожидание выпила из нее последние силы. Усталость перемешавшаяся с апатией в ядовитую смесь заставила рухнуть на диван бедняжку. Недвижимая она сидела, безвольно свесив голову и мало осмысленным взором глядя на телефон. Одинокий номер выведен на самом центре экрана. Пятьдесят четыре безуспешных попытки дозвониться до абонента "Дочка", гласили неумолимые цифры, перечеркивая все, едва-едва теплящиеся надежды. Большой палец бесцельно царапает, давно уже ввалившуюся в корпус кнопку звонка. Страшно нажать на нее и вновь услышать эти леденящие душу, длинные гудки без ответа. Страшно. Очень страшно... но нужно!

С силой она давит на "Вызов" утапливая клавишу еще глубже прежнего. Капризная техника, словно чувствуя всю серьезность ситуации, все же срабатывает, берясь за очередную попытку дозвониться до "настойчиво" требуемого абонента. Нет надежды на ответ, просто бессмысленное ожидание и неизвестность.

Третий гудок, пятый, восьмой — все бесполезно и видимо суждено было женщине потерпеть еще одну неудачу, но к ее неописуемому удивлению трубку все же взяли. Не веря своим глазам и наверное думая что это мираж навеянный помешательством она смотрела на сменяющиеся секунды разговора и лишь когда из динамика раздалось стандартное "ало" женщина опомнилась и поспешно поднесла телефон к уху.

— Настя! Настя! Ты где? Что с тобой? — кричала и требовала разъяснений взволнованная мать, просто пропустив мимо сознания тот факт, что голос этот был мужским — Настя! Настя! Ответь! Что с тобой!? — почти рыдая кричала она в трубку, надеясь услышать ответ. Который вскоре и последовал, но был он увы мало утишающим.

— Это не Настя — вновь донесся до измученного сознания женщины громкий, но в то же время слегка осипший голос мужчины — Боюсь огорчать мамаша, но поговорить у вас с дочкой ни как не получиться.

— Что? Почему? Не понимаю! Я хочу поговорить с моей Настенькой! Почему вы не даете мне с ней поговорить!? Да и вообще, кто вы такой? — сбивчиво и в то же время возмущенно закидывала она неизвестного "негодяя" вопросами.

— Ох... Не повезло же вляпаться в это... — что-то не очень понятное пробубнил мужчина, после чего с тяжким вздохом все же взялся за объяснения — Кто я, спрашиваете...? Да простой прохожий. Звать Гришкой если вам так хочется знать. Решил вот пробежаться до ларька, а то трубы горят, спасу нет. Ну и пробежался... На свою голову, спортсмен

* * *

*! — похмельному мужчине явно не нравилась ситуация в которую ему не посчастливилось попасть, о чем он собственно и заявлял без малейшего смущения — В общем иду я себе иду, ни кого не трогаю и тут слышу... мобильник где-то поблизости орет. Осмотрелся — людей поблизости вроде бы нет. Ну и пошел, в общем, искать. Темень

* * *

* * *

, фонари через один работают, чуть ноги себе не переломал пока в кустах искал. А когда нашел и обочину экраном подсветил... Оказалось что у телефона есть хозяева. Девка с парнем в траве валяются и оба "вне зоны доступа". Не знаю что случилось, но потрепало их знатно. Все вокруг кровью залито. Пара литров, не меньше... В общем оба не жильцы. А тут еще и вы, очень вовремя, позвонили. Я чуть сам тут к ним не прилег. Ну немного подумал... и решил ответить. Дело виш неярденарное все-таки. Взял, короче, трубку, теперь вот с вами разговариваю, а точнее крики ваши выслушиваю. Кстати... Может я мобилу все-таки себе возьму, так сказать на возмещение морального ущерба? Все равно она хозяйке уже не пригодится. Хотяяяя... Нет! Чего это я, головой тронулся? Дело тут явно сто пятой пахнет, так что лучше в эту

* * *

** не соваться. А то из-за этой пластмассовой брынчалки менты на меня всех собак повесят. В общем дамочка, связь я обрываю. Пошел я дальше, так сказать. И это самое... Мамаша, крепитесь в общем! Ну а я побежал отсюда, да подальше — на этом, оказавшийся не таким уж и бессердечным, простой прохожий Гришка оборвал свой печальный рассказ. Не став дожидаться ответа, он опытными движениями вытер уже испятнанной кровью майкой отпечатки пальцев с телефона и не нажимая кнопки "Отбой" отбросил его в сторону. После чего, не теряя ни мгновения, поспешил затеряться в непроглядной ночной тьме. Тихую провинциальную улочку вскоре вновь своим покрывалом накрыла тишина. Лежащий в кустах мобильник продолжал исправно отсчитывать минуты, уже давно прекратившегося разговора. Некому говорить — более не было вокруг прохожих падких до "бесхозных" телефонов. Некому больше слушать — бедная женщина услышав ужасное известие, почти на середине Гришкиного рассказа, не вынесла подобного знания и поспешила скрыться от него в спасительном, но увы, кратковременном забытье.

* * *

Школа в предвкушении летней передышки гудела, словно трансформаторная будка, порой фонтанируя целыми снопами "искр" радости и нетерпения. Прозвенел лишь только первый утренний звонок, а нетерпеливая ребятня уже начала высчитывать минуты, оставшиеся до окончания этого бесконечного учебного дня. Подобное нетерпение охватило даже старшеклассников в эти минуты ни чем ни отличающихся от веселой малышни.

Как только в кабинет номер пятнадцать вошел высокий мужчина с большим классным журналом под мышкой, девятиклассники тут же притихли словно в ожидании бури, которая вот вот должна разразиться.

— Что, ждете оценок за контрольную? — с легкой усмешкой в голосе спросил учитель, окидывая взглядом учеников — Ну ничего, потерпите еще пару минуток. Вижу сегодня вы собрались в усеченном составе, поэтому давайте сперва отметим отсутствующих — отсрочка оглашения результатов не очень сильно огорчила притихших в нервном ожидании ребят и девушек. Видимо контрольная была очень сложной и мало кто надеялся на хорошие оценки.

— Таааак. Не вижу четверых. Жигалов помнится на соревнования уехал, а Тимов в больнице с аппендицитом загорает — причина вроде как уважительная, так что их пропускаем. Значит что остаются у нас... Ильина и Серов. И вот где они мне непонятно — когда же учитель занес свой карандаш, что бы отметить прогульщиков, дверь кабинета вновь открылась и в нее вошел один из них. А если быть точнее одна. Высокая девушка с копной длинных черных волос, словно призрак, вплыла в кабинет и ни на кого не обращая внимания, направилась к своему месту. На ее бледном, без единой кровинки лице, была непонятная трудночитаемая гримаса. Слегка удивленный подобным зрелищем учитель не сразу решился задать свой, жгущий язык вопрос, но дождавшись пока девушка сядет за свою парту он все же осведомился.

— Ну и где же ты была Ильина, если это конечно не секрет? И где Егора потеряла? Помнится вы с ним по соседству живете. Могла бы и этого прогульщика заодно притащить в школу если он, такой лентяй, сам идти не желает — не очень натурально изображая любопытство, спросил учитель, подперев кулаком подбородок и пристально глядя на вошедшую. Та видимо не торопилась отвечать и пауза слегка затянулась, но так как все ждали от девушки хоть какой-то реакции она все же решила объясниться.

— Извините Вениамин Степанович. Я задержалась у директора. Нужно было к Ирине Дмитриевне зайти по очень важному вопросу — не без труда разлепив пересохшие и слегка потрескавшиеся губы тихо проговорила девушка — А Егор... На счет него мне нужно было поговорить с директором — голос и без того негромкий с каждым мгновением становился все тише и тише, но в звенящей классной тишине ее все равно было слышно. Все словно затаили дыхание в ожидании продолжения неожиданного, а главное непонятного, известия.

— Ну не молчи Ильина. Говори что вы там с директором "нарешали". Не затягивай начало урока — не выдержав затянувшегося молчания, влез со своими вопросами учитель.

— Ирина Дмитриевна сказала что на большой перемене будет педагогическое собрание и там она объявит... Егор больше не придет, поэтому можете не ставить прогул.

— Что случилось? Его семья переезжает? Если так, то почему так неожиданно? Даже не попрощавшись с одноклассниками — закидывал он девушку вопросами, а в голосе то и дело проскальзывали легко заметные нотки обеспокоенности.

— Ему просто не дали попрощаться. Ни с друзьями, ни с родственниками... ни даже с родителями. Вот так вот раз... и все! Он переехал. Но только не в другой город, а... а... на тот свет! — пытавшаяся казаться циничной и сдержанной девушка, произнеся последние слова, все же сломалась. Скорбное известие волной осознания прошлось по притихшему классу. Ученики пытались как-то втиснуть это неожиданное известие в рамки собственного разума, вот только мало у кого это получалось. Да что там — было трудно даже поверить. Одноклассники лишь переглядывались, будто бы молчаливо спрашивая друг у друга "Что происходит?". Но в конечном итоге они вновь поворачивались к опоздавшей девочке и видя на ее, до этого бесстрастном лице, крупные капли слез, понимали что все сказанное ею, увы, является правдой. Даже учитель, ни как не ожидавший подобного поворота событий впал в некоторый ступор, так и застыв с раскрытым ртом, забыв про все свои уточняющие вопросы. В общем-то урок можно было уже считать сорванным, но ни кто из присутствующих в кабинете не был рад этому обстоятельству.

Конец Интерлюдии Vӏ

Я жадно хватал ртом воздух, словно человек чудом вырвавшийся из цепких лап глубины и до сих пор не верящий в собственную удачу. Волна воспоминаний схлынула так же внезапно как и пришла, оставив меня снулой рыбой валяться на берегу. Я лихорадочно проводил ревизию организма, а главное целостности собственной головы. Казалось что боль от пропущенных сквозь собственный разум душевных терзаний оставила не только эфемерные шрамы в душе, но и парочку вполне материальных на мозге. Малоприятное чувство, хотя как раз оно позволило мне убедиться в том, что мне все же посчастливилось выжить. Я схватился за свою многострадальную голову и издал громогласный протяжный стон, да такой что мне наверное даже опытные стенающие призраки позавидовали бы.

— Ох, как же фигова то. Что-то я переоценил свои возможности. Нууу хотя бы выжил и это, наверное, уже можно назвать победой. Или нет...? — неуверенный взгляд метнулся в сторону скорбящей толпы. Я заглядывал в их лица, в их глаза более не встречая давления. Вот только это, увы, не было той самой победой. Мой самоубийственный поступок не принес им облегчения. Они все так же продолжали испускать могучие волны коллективной скорби, вот только я для них перестал быть целью. Словно бы стал одним из них. Помнил каждый момент трагедии. Помнил каждую пролитую слезинку над двумя истерзанными детскими телами. Помнил ярость при виде убийцы. Помнил, страх, растерянность, ненависть, боль, холод и... безысходность. Смотрел чужими глазами, чувствовал неровное биение чужих сердец, думал чужие мысли, выслушивал слова соболезнований. Я стал их частью. Я смог понять их всех.