Зверь лютый Книга 33. Интриганки

Новая волна болезненного мычания донеслась от носа барки. Квентин инстинктивно рванулся на помощь страждущему и угнетаемому существу, явно нуждающемуся в рыцарской защите, схватил меч. И был остановлен крепкой рукой говорящего немого. Мгновения они молча боролись. Руками — на эфесе меча, глазами — нос к носу. Наконец, юный рыцарь осознал силу хватки этого странного побирашки и отпустил рукоять.

— Взгляни.

Нищий убрал меч подальше и кивнул в сторону носа. Квентин осторожно забрался на гору узлов.

На месте "уютного гнёздышка" где совсем недавно ночевала графиня со служанкой, лежал мешок. Над ним стоял Йо и пинал его ногами. Благородная душа Квентина не выдержала, он бросился спасать благородную даму.

И вот два человека злобно смотрят друг на друга, а между ними мокрый мешок, непрерывно дрожащий и издающий невнятные звуки. Внутри что-то мявкнуло. И издало тоненькую цепочку тресков, завершившуюся затихающим шипением.

Юноша раздражённо фыркнул и, гордо вскинув голову, отправился к облюбованному им месту.

Однако травма, нанесённая его сознанию образом Пукающей Прекрасной Дамы была столь велика, что усидеть на месте он не мог и весьма скоро решил проверить: убедиться в верности увиденного и услышанного, снова выглянуть через эти идиотские мешки.

Теперь на месте их недавней ссоры с Йо лежал тюк тряпья, на нём — на спине, нагое, едва начавшее приобретать намёк на формы, женское тело с замотанной тряпкой головой и сведёнными за спину руками. Подручный Йо держал ноги, а сам Зубастый, приподняв прут, не сильно, но резко щёлкнул даму по груди. Тельце дёргалось, пытаясь свернуться, подручный ругался, удерживая лодыжки дамы в кулаках, новый залп мычания разнёсся в предрассветной тишине над тихой немецкой рекой.

— Голых графинь не бывает! Их не лупят палкой по сиськам!, — в панике возмутилась честная душа благородного юноши.

Да, дядя Людовик однажды похоже наказывал служанку. Та не домыла комнаты, потому что убежала кормить своего приблудного младенца. Так за дело же! По справедливости! Она же — крепостная, должна выполнять волю сеньора. А здесь...?

Его живой ум пребывал в смятении, молодая отвага билась в тенетах сомнений. Квентин вновь впал в "когнитивный диссонанс". Хотя, конечно, название того, куда он впал, оставалось для него тайной.

— Обделалась, сучка. Обильно. Тряпьё выкинуть придётся. Весь тюк.

Вылезший следом за Квентином немой сходу указал решение проблемы:

— Полоскать.

Даму, несколько пованивающую, что особенно резко ощущалось на свежем утреннем ветерке, снова сунули в мешок, старательно завязали и выпихнули за борт. Квентин ахнул и кинулся к планширу. Мешок ушёл под воду. Потрепыхался там. Зубастый улыбнулся во весь свой решётчатый рот, и принялся тянуть верёвку. Вытянув мешок до половины, подмигнул Квентину, от чего тот прямо содрогнулся душой и телом, и снова отпустил.

— Шест! — вдруг резко прозвучало над ухом юного рыцаря.

Помощник кормщика-пьяницы, здоровенный дебил с вечно открытым слюнявым ртом, стоявший на носу с шестом, так увлёкся происходящим внутри барки, что перестал смотреть вперёд. Барку прижало к лежащим на мели у берега деревьям. Нищий хлопнул заглядевшегося Квентина по плечу:

— Помоги.

Хоть и медленно, но мыслительные процессы в голове голубоглазого рыцаря восстанавливались. Он отправился за вторым шестом, который оставался на корме. И замер. Глядя на свой свободно лежащий меч.

Схватить. Обнажить. В три прыжка. Всех этих... Порубить. В капусту. Освободить. Прекрасную даму от злобных драконов. Она, конечно, сразу влюбится. И отдаст. Своё сердце и руку. Благородному ему. Это же по чести! По-рыцарски!

Он уже потянулся у своему оружию, как вдруг вспомнил подробности вчерашней сценки во дворике дворца герцогини. Как эта... издевалась над ним, как подзуживала слуг, как насмехалась над его, пусть бы и небогатой, одеждой. А ещё она кидала камни в его берет! Святыню! Реликвию! Последнее, что осталось у него от отца, от всего рода, от милого сердцу Глена. А как она... выводила заливистые трели и шипение только что?

В памяти всплыл вопрос герцогини: "А она — благородная? Разве благородные дамы ведут себя так?".

Может, она... не-благородная? Может её матушка согрешила с каким-нибудь... свинопасом?

Да, это всё объясняет. И злобный характер, и неприязнь к благородному рыцарю в его лице, и явную развращённость. И запах при её... не-голосовых песнопениях. Голос крови. Против него не попрёшь. Простолюдинка. Свинопаска. Курица, нагло изображающая из себя орлицу. Вот почему берет вызвал у неё такую ненависть — на нём перо настоящего орла! Символ его рода, д'Орвардов. Пятнадцать поколений благородных предков! Это тебе не запаренная мякина в отрубях!

Решив такими суждениями для себя вопрос о Прекрасной даме, которая оказалась не прекрасной и не дамой, а всего лишь отрыжкой похоти какой-то... прелюбодеятельницы и навозокидателя, Квентин повеселел и, подхватив шест, под внимательным взглядом немого нищего принялся помогать дебилу оттолкнуться от берега. Даже принял на себя роль командира:

— Штека! Штека! Ещё раз! Ещё разок! Штека!

Тем временем Зубастый вытащил свою воспитанницу из воды, потыкал мордочкой в свежую лужицу блевотины, уложил носом на обделанный тюк тряпья и достал нож.

— Э... ты чего собрался...?

— Спокуха братуха. Ой. В смысле: благородный сеньор. Обрить надо. А то волосня... ваша милость сама изволит видеть.

Прижатая коленом Зубастого к грязному тюку вчерашняя графиня стремительно превращалась в нечто... более соответствующее её природной сущности.

Конечно, волосы у неё были хороши. Но зачем такая красота дочери свинопаса? А вот Прекрасная дама, являющаяся в юношеских мечтах Квентина всё чаще, будет иметь волосы до пят. Чтобы их можно было свободно распустить. Как последнюю преграду нежно трепещущего обнажённого прекрасного тела перед нескромным взглядом благородного рыцаря. В его лице.

Наконец, барку удалось выпихнуть, и она снова продолжила неторопливое движение по течению реки. Тем временем подручный Йо вытащил из багажа какую-то странную клетку. Похожую, по форме, на те, в которых держат певчих птиц.

— Это... что?

— Это, добрый господин, наше саксонское изобретение. Бабы, знаете ли, такие болтливые. Вот у нас и придумали. Называется: маска злословия. Надел — и не злословит. И вообще — не.

Маска представляла собой клетку их железных прутьев с кольцом наверху, как бывает у многих птичьих клеток. Две половинки её — левая и правая были соединены шарниром. В части, где обычно располагается кормушка, выступала внутрь железная трубка, а внизу — ошейник.

— Открой рот, дура, — вежливо попросил Зубастый и ткнул свинопаску по рёбрам.

Та ахнула, кормушка была вставлена, половинки сведены у неё на затылке и защёлкнуты. После чего толстый кожаный ошейник затянули и заперли замочком. Квентин отметил, что ключик Зубастый отдал нищему.

— Так вот кто здесь главный! — внезапно осознал Квентин.

Глава 674

Манипуляции с бывшей графинькой, оказавшейся простолюдинкой и "отрыжкой похоти", не закончились: толстые и широкие манжеты из бычьей кожи были надеты на кисти рук и лодыжки наглой самозванки, вздумавшей изображать из себя благородную даму, и притянуты к верхнему кольцу клетки. А сама клетка обвёрнута плотной тканью. Наконец, Йо набрал кружку воды за бортом и всыпал туда щепоть белого порошка.

— Эта... сучка вчера стащила у лекарей слабительное. Накормила им своих слуг. Падла. И с собой прихватила. Для нас, наверное.

Снадобье было влито в дырку "кормушки" при отчаянном сопротивлении пациентки.

Йо удовлетворённо вздохнул:

— Ну вот, сща заработает. Где мешок? Надеваем и отправляем. За борт. Очищаться. Снаружи и изнутри.

Понаблюдав как мешок с пациенткой отправляется за борт, ощутив удовлетворение от проявления мировой справедливости в форме наказания негодяйки, попытавшейся присвоить себе честь и титул благородного сословия, Квентин вернулся на своё место и призадумался.

— Послушай. А как же теперь с моим делом? Я же не могу жениться на... этой. Она же, явно, не благородного происхождения. Какая-то... я не знаю... дочь конюха или свинопаса. Я не могу взять в жёны простолюдинку. Нет, только настоящая дворянка. Лучших благородных кровей. Иначе это несмываемый урон моей рыцарской чести.

— Шотландия.

Одно это слово не-немого не-нищего прервало тираду рыцаря остролиста и орла. И погрузило в глубокое раздумье.

Мысли об утрате всего того... блестящего будущего, побед, славы, Глена... ставшего уже привычным, своим, в мечтах последних суток... о милой родине, страдающей от ига, жаждущей воздать жадным и жестоким южанам за века бедствий... о невозможности внести в это справедливое благое дело заметный вклад... в форме собственного хорошо вооружённого отряда...

Удручённость доброго рыцаря была столь видна, что немой продолжил:

— Женись. На графстве. Заделай наследника. И — в Шотландию.

— А потом? Ну... нужно же будет... жить как-то... с нею... целоваться, общаться... моя дражайшая супруга... гости-вассалы... обеды-хозяйство... Спать! С этой... в одной постели, под одним одеялом...

— Люди — мрут. Бабы — особенно.

Да-да, Квентин знал это по своему опыту. Так умерла, от совершенно пустяковой простуды, матушка, так умерли две его родственницы в Нормандии. Женский организм слаб и не выдерживает невзгод. Опять — же роды, разные болезни... Нет-нет! Он даже будет молиться о выздоровлении своей жены, ежели вдруг что, как и положено доброму христианину и благородному рыцарю... Но на всё — воля Божья.

Цепочка событий, представляемая и мечтаемая юношей за последние часы несколько изменилась. Особенно под влиянием зрелища голой бритой графини в процессе усвоения ею лошадиной дозы слабительного.

Мечты, стремление к восстановлению справедливости, к мести убийцам его семьи, к возможности проявить храбрость и заслужить честь, никуда не делись, но...

— Я... я не смогу... после сегодняшнего... да и вообще... влить семя благородных д'Орвардов в эту... мерзавку...

Рыцарь и нищий вполне понимают — консуммация. Отсутствие — основание для признания брака недействительным. Лучшим, а в этой ситуации, когда графиня обладает вздорным, злобным и переменчивым характером, едва ли не единственным способом избежать утраты уже ощущаемого в руках юного патриота Шотландии фландрского графства является рождение наследника. А там, глядишь, и характер переменится.

Нищий хмыкнул. Оглядел юного дворянина.

— Поможем.

И полез обратно через кучу барахла.

Солнышко поднималось, пригревало всё сильнее. С одной стороны храпел кормщик, рядом — то посапывал, то вскрикивал в кошмарах раненый.

Однако! Эта свинопаска оказалась настоящей разбойницей: носила при себе нож, даже в постели, умело им воспользовалась. Ни одна благородная дама не опустится до поножовщины. Да уж, самозванка оказалась хитрой. Но Господь явил правду и воздал по заслугам.

С этой мыслью, с благодарностью ко Вседержителю, Квентин и заснул. Всё-таки, бессонная ночь для его молодого крепкого организма требовала компенсации.

Его разбудил стук. Равномерный стук по борту барки, прижавшись ухом к которому он спал. Равномерный непрекращающийся глухой стук вызвал раздражение.

— Неужели эти бестолковые простолюдины не могут вести себе прилично? Не беспокоить единственного дворянина на лодке? Хотя конечно — откуда у этих скотов навыки благородного общения? Надо указать. Их место.

Квентин чертыхнулся и снова полез через "монблан" старья, сваленный посередине лодки.

Открывшееся зрелище не сразу открыло ему свой смысл. На дне барки стоял на коленях Зубастый Йо, упершись головой в борт, и дёргался. Из-под него по бокам торчали две тощие беленькие ножки в толстых манжетах из бычьей кожи. От них шнурки вели к двум вертикальным брусьям, на которых держались доски борта. Дальше был ком тряпья, который равномерно бился о борт, вызывая тот самый неприятный стук, лишивший смелого рыцаря заслуженного отдыха.

Уловив движение, Зубастый повернулся к Квентину, почему-то встревожился и сразу ускорился. В своём дёргании.

Рыцарь несколько мгновений непонимающе разглядывал наблюдаемую композицию, не улавливая смысла.

Тут Зубастый задёргался сильнее, хекнул и, с лучащейся от довольства физиономией, поднялся. Пейзаж открылся полностью.

Квентин снова впал... куда он непрерывно впадает в этом путешествии — в "когнитивный диссонанс". "Вижу, но не разумею".

— Графиню... употребили? Использовали? Применили? Вот в такой... позиции. Нет! Никогда! Благородная дама — никогда! Вот так растопыренная... никогда! Графинь не применяют! А эта... эта — свинопаска. Шлюшка. Точно! Самозванка! Которую, как и принято у подлого сословия... употребили.

Окончательно решив, на основе фактически наблюдаемого, проблему благородного происхождения особи низкого происхождения и, тут конкретно — низкого положения даже и в физическом смысле, Квентин перешёл к собственно физике.

"Маска злословия" — железная. На ней — тряпки, но не толсто. Поэтому и стучит. Об борт. Отчего он и проснулся.

Убедившись в логичности своего мышления, храбрый рыцарь, "бесстрашно вступающий в жизнь, полную неведомых ему зол и опасностей, для борьбы с которыми у него только и есть оружия, что живой ум и молодая отвага", вспомнил о общечеловеческих ценностях. И покраснел. Как это свойственно милому юноше в его милом возрасте при виде столь милого, но — нескромного зрелища. В смысле: женских половых органов между широко раздвинутых ляжек, обильно увлажнённых кровью и прочими человеческими... проявлениями.

Йо полил себе на... отработавшую часть тела из кружки, опустил рубаху и, радостно улыбаясь, отчего Квентина передёрнуло, широким взмахом руки указал:

— Вот. Теперь для вашей милости все пути открыты.

Видя крайнее недоумение голубоглазого рыцаря, объяснил:

— Целкой оказалась. Курва. Уж я старался-старался, трудился-трудился... и малька запустил. Ну, графёныша. Наследник же нужен?

И столько бесхитростной доброты, искреннего желания услужить благородному сеньору, звучало в голосе закоренелого вора, убийцы и насильника, что Квентина... снова передернуло. И он снова впал. Всё туда же.

— А, может, ваша милость желает? Ну... присоединиться. Внести свой вклад... или влив... Так мы сща подмоем и прополоскнем!

Юноша переводил потрясённый взгляд от нагло предлагающихся и бесстыдно раздвинутых белых, местами замаранных ляжек не-графини на радостное лицо услужливого вора. И обратно.

— Не... не... не.

Он повернулся и заторможено, как сомнамбула, отправился к своему месту.

Жизнь продолжалась: на носу что-то изредка говорили, потом начали смеяться. Проснулся кормщик. Обругал, не открывая глаз, всё и вся. И полез искать похмелиться. Нашёл и даже, на радостях, предложил Квентину. А тот согласился! А почему нет? Когда всё пропало, когда весь мир рухнул...