По собранию прокатился смешок: все представили эту сцену.
"И принц никаких обещаний с меня не взял. Тут я вам врагом быть перестал. А потом посмотрел ещё раз на Суя и понял, что не позор был, а просто он сильнее и ловчее. Решил я пока что послужить Сую".
"Сначала казалось мне, что он бесстыдный. Каждый день раздевался у всех на глазах догола и чего-то вихлялся. А потом понял, что он не вихляется, а драке учится. И на мою жену не то, что не смотрел. Смотрел. Но никогда не как козёл вонючий: как на человека, а не бабу. А ведь она красивая у меня. В уродину бы я не втюрился по уши. А это труднее, чем просто не смотреть на чужую жену. А по ночам метался, и порою её имя во сне говорил. Но спал всегда отдельно от нас. Сначала мне обидно было, ревновать думал, а потом стало любопытно. Ведь не лезет, и никогда не показывает, что ему хочется. А во сне все равно ведь не укроешься, от снов не убежишь".
"Стал я с ним вместе драке учиться. Побил он меня, а потом жена нас обоих лечила. У него синячочек, а я весь синий ходил. И понял я, что если бы мы с ним десять раз сражались, он бы десять раз меня побил. Ещё сильнее вас зауважал".
"И ведь не только смелый и ловкий, а умный и работящий. Не брезгует всё делать, только от грязной работы сторонится, и правильно: нельзя себя позорить, для этого рабы и месепе есть. Пишет такими знаками, что я отродясь не видел. И рисует классно. И всех птиц и зверей знает. И умная птица его слушается. И сам красивый. А каждый день купается, хоть бы даже вода была ледяная. Попытался я с ним искупаться, так выскочил с визгом. Но стал после этого сам тоже купаться. И когда моя жена тоже пошла купаться, он глаз не отводил, но ведь опять не соблазнился. Только нарисовал нас с ней и сказал, что мы оба красавцы".
"Так стал я мечтать, чтобы у меня сын такой же вырос. И по дурости, а, может, и по уму сболтнул это жене. А она ведь, оказывается, тоже на него заглядывалась, и тоже ведь вида не показывала. Кремень, а не женщина. А когда я это ляпнул, она вышла ночью, видит, Суй раскутался и во сне говорит: "Каринэ, нельзя!" Она и не выдержала. Я проснулся. Увидел их вместе и не знаю, что на меня напало. Джигит должен был ей в сердце кинжал всадить, а с любовником подраться и помириться, или тоже убить. А я взял лук и пошел в лес охотиться. Так что джигитом я перестал быть".
Народ зааплодировал.
"А потом я понял, что по понятиям поступил. У вас, оказывается, детей принято заводить от лучших граждан. Так что я теперь ваш родственник по сыну, что ещё в животе моей Кариссы. И хочу стать совсем вашим. Ведь я стал вести себя по-вашему. И теперь всё время стараюсь таким, как вы, быть".
А вот горожанина Корсатина, которого Лассор женил на своей бывшей рабыне и сделал фактическим управляющим одного из своих поместий, в гражданство не приняли. Вышел франтовато одетый купчишка по виду и попытался заговорить, как другие.
"Чего там болтать зря, я человек простой. Жили мы здесь плохо. Потом вы пришли. Побили всех, и порядок навели. Жизнь стала лучше, жизнь стала веселей. Души у вас прямые. Нравится мне это. И спины прямые, ни перед кем не гнётесь. И руки крепкие. И души сильные".
— Ты что, на нас проклятия навлечь хочешь, что так расхваливаешь? — вдруг раздался вопль из толпы граждан.
Претор сделал замечание, что перебивать выступающего нельзя. А Корсатин решил поправиться.
"Не нравилось мне, что вы каждый день моетесь. Как будто дел других нет. А потом и сам стал так мыться. Не нравилось, что женщины у вас бесстыдные. А потом оказалось, что стыд знают. И в военном строю все стоят".
— Даже гетеры? — раздался ехидный голос.
— Даже младенцы? — прибавил еще один.
— А ты стоял-то? — прозвучало как стук молотка, забивающего гвоздь.
— Стоял, — пояснил один из "алазанцев". — В строю ведь безопаснее по опасным местам ходить. И даже из пращи пытался пулять, только всё мимо летело.
— А чего этот хитрюга говорит, как будто он солдат? Ну торгаш и есть. А сам выпендривается, — раздался ещё голос. — Говорил бы по чести, а то врать и льстить пытается.
И незадачливого кандидата в граждане прогнали с трибунала, не дослушав.
Отплытие царской флотилии с ответным визитом в Агаш чуть задержалось из-за противного ветра, но в шестнадцатый день пятого месяца года жёлтого угря она благополучно вышла в море и через неделю спокойного плавания достигла Калгашта.
* * *
Ласковый (сейчас) океан нес корабли агашцев к столице. Тлирангогашт ежедневно проводил по крайней мере полдня со Штлинарат. Как-то утром, зайдя к ней в каюту, он застал невесту еще спящей, и во сне девушка прошептала: "Арс, мне так стыдно!"
Царевич улыбнулся про себя: обычный агашец снес бы голову невесте либо, по крайней мере, с позором прогнал бы её. А Тлирангогашт воспринял такое лишь как еще одно свидетельство, насколько трудную задачу он решил и какую верную цель выбрал. И днём он стал еще ласковее и обходительнее с невестой, вместе с тем не выпуская её из-под своего духовного пресса. Она улыбалась и выглядела счастливой.
Через три дня плавания царевич, посоветовавшись с капитаном, приказал сделать остановку около двух бухточек. Одна из них была с деревушкой, там стали на якорь почти все корабли. Вторая пустынная. Там остановился флагманский корабль, сошли на берег друзья царевича, прогнали трёх перепуганных крестьян, оказавшихся поблизости, и окружили пляж бухты цепью, После этого высадились царевич и невеста. Царевич предложил невесте поплавать в море, поскольку в Калгаште или поблизости это будет невозможно. Та с радостью согласилась, и они стали наслаждаться прохладным морем и качаться на волнах. Штлинарат смеялась от радости: она успела полюбить плавание и купания за время пребывания у старков, и нагота в этом случае ее не смущала. Тлирангогашт развлекался с невестой, затем сам сплавал подальше, но всё время бросал взгляды на цепь друзей и на остановившийся в полуверсте корабль.
Выйдя на берег, он взял захваченный с собой деревянный планшет, прикрепил на него лист отличной бумаги и набросал пару рисунков прекрасной нагой девушки, сидящей на камне у моря. Один он немедленно подарил невесте, которая была покорена и так на него посмотрела, что осталось лишь поцеловать (конечно же, по обычаям старков, без всякого возбуждения; непорочность невесты царевич строжайше сохранял до свадьбы, понимая, что опасность в этом смысле грозит лишь от него: ему бы у Штлинарат не хватило воли воспротивиться).
Затем, когда принц и невеста искупались ещё раз и оделись, принц помахал платком, и с корабля прислали шлюпки за царственной парой и за друзьями принца. Когда шлюпки подошли, принц стал обходить друзей и каждого из них благодарить за службу, пока не приблизился к Таринголакту. Его он не стал удерживать, когда тот пал ниц, а вместо этого шесть раз как следует вытянул плетью по спине:
— Говорил же я всем, больше общайтесь со старкскими свободными женщинами и с цветником Иолиссы! А ты не удержался и бросал на невесту жадные взгляды!
Такое решение было крайне необычным: за это полагалось немедленно снести голову. А тут лишь наказали за нерадивость и несдержанность. Ещё одному другу тоже досталось, но послабее, с подобным же выговором. А третьему царевич заявил:
— Тебе велели охранять нас и не допускать опасности ни с какой стороны! А ты, бросив один взгляд в сторону невесты и перепугавшись её красоты и собственной несдержанности, больше не смотрел внутрь оцепления и мог бы пропустить угрозу.
После такого выговора царевич снёс голову нарушившему приказ и велел отнести тело на корабль, забальзамировать и в Калгаште с почестями похоронить.
Вернувшись на корабль, принц подошёл к капитану и пригласил его в свою каюту.
— Ты подглядывал за нами?
Капитан решил, что, если уж умирать, то с честью.
— Я наблюдал за морем около вас, чтобы в случае чего защитить, а потом уже не мог отвести взгляда от тебя, властитель, с прекрасной невестой.
— Я видел зайчики подзорной трубы и ложь привела бы тебя к позорному концу, — сказал Тлирангогашт, десяток раз проехавшись плетью по спине капитана. — А сейчас возьми кошель с золотом, и чтобы больше в публичные дома и к шлюхам не ходил. Ухаживай за свободными женщинами, чтобы больше не приклеиваться к чужой красоте.
— Но ведь их за золото не купишь, — уныло сказал капитан, все привычки которого принц сметал, как волной цунами: теперь не выпьешь в трактире с подобными себе, не погуляешь вместе с ними, придётся идти в компанию высокородных, пить это кислое вино вместо водки и рома, пытаться улестить капризных красавиц, вместо того, чтобы просто ухватить за грудь девку и засыпать ей в подол несколько сребреников.
— А без золота тебе до них тоже не добраться, — улыбнулся принц. — Тренируй дух свой и волю, и будешь среди моих друзей, и кошель будет отнюдь не последним.
Во дворце Тлирангогашт представил невесту отцу и попросил у него прощения за самовольство. Ашинатогл с удовольствием простил его, понимая, что такая свадьба сделает больше для блага царства и династии, чем любой самый выгодный политический брак. Царь был крайне доволен решением наследника: теперь очень многие должны были начать его воспринимать как настоящего агашца. Штлинарат была ошеломлена стремительным ходом событий и железной волей мужа, который совершенно подчинил её себе, но так, что ей было приятно.
Штлинарат на три дня подготовки к свадьбе поступила в распоряжение дам и родственниц. Ее поселили в гареме царя. Мать и дамы всячески давали ей советы, как вести себя с мужем, а она вежливо соглашалась с ними и поражалась их наивности и часто глупости по сравнению с тем, как её обучали в "школе невест" у старков.
Затем три дня гуляла свадьба. Отца невесты Турнготлина привезли во дворец, и царь объявил ему свое полное прощение. Слепец плакал от радости за дочь, а на следующий день после свадьбы объявил о своём желании уйти от мира. Царь расцеловал брата и сказал, что по достоинству ему нужно уходить в Великий монастырь. Через месяц в Лангишт пойдут корабли с дарами царя монастырю и с вестником, который должен будет задать монахам несколько вопросов. С ним и отправится Турнготлин.
Ночью, после жарких объятий, Тлирангогашт вдруг проснулся. Жена обнимала его и говорила во сне: "Милый Арс, наконец-то мы с тобой до конца вместе. Теперь нас никакой царевич не разлучит".
"Ну что же, задача ещё труднее и интереснее, чем я думал. Сознанием жены я уже овладел, а вот подсознанием отнюдь нет" — улыбнулся царевич, переборов мгновенное желание убить непокорную. — "Ничего. Скоро и им овладею".
Утром он подарил жене свою картину, изображавшую Калгашт, как его видно с моря. Штлинарат была поражена. Над светлым и радостным морем с красивыми парусами кораблей протянулась тёмная полоса, как будто гнойный струп, нижнего города черни. Эту рану ограничивает мощная стена столицы, за которой купола храмов и башни дворцов. В верхнем городе всё как будто светится изнутри, а на нижний наползла тень тучи.
— Ты намерен выжечь гнойник?
— И сделать город ещё красивее, — подтвердил царевич.
Вдруг лицо царевича потемнело.
— Жена моя любимая. Всякое может быть. Если меня убьют, немедленно уезжай в Лиговайю и выходи замуж за Арса!
— Муж мой, ты зачем такое говоришь? — остолбенела Штлинарат.
— Надо, чтобы ты это знала и на всякий случай была готова. Я скажу точнее. Если у нас ещё не будет сына, уезжай немедленно, как бы тебя ни уговаривали. Если же он будет, то я перед смертью попытаюсь тебе сказать, оставаться ли, но ты знай: оставаться можно, лишь если он будет царём. Надо быть или царём в Агаше, или гражданином в вайе.
— Гражданином? Но ведь мы обвенчались не по старкскому обряду.
— Мы оба граждане, наш сын или дочь будут гражданами. И ещё раз повторяю, в этом случае выходи замуж за Арса.
Жена неожиданно обняла и поцеловала своего мужа, а Тлирангогашт понял, что он выиграл её сердце и на другом уровне тоже.
И тут Штлинарат запела припев из своей песни, глядя ему в глаза:
Слились наши души воедино:
Даже смерть теперь не разорвет.
Впереди единая судьбина,
Вечная любовь и общий род.
И вновь её шокировал муж.
— Ты неправа, жена. Смерть нас разлучит. Я уже не перерожусь как человек.
Страшный смысл этих слов дошёл до Штлинарат лишь намного позже.
А через пару дней царевич застал свою жену, которая напевала новую песнь, как люди не могли разбить любовь юноши и пери, но пришел демон, очаровал и перехватил чувства пери, и умчал её к себе во дворец.
В серебряном свете луны пери в лес волшебный слетела,
В прохладной потока струе обмыла изящное тело,
И вдруг ненароком она на мшистых камнях поскользнулась,
В пучину её повлекло, лишь ойкнуть один раз успела.
Охотился там богатырь, стан стройный и ликом прекрасный.
Услышал боец молодой крик девы почти что безгласный,
Увидел в коварных волнах молящую белую руку,
И бросился в реку герой, поток презирая опасный.
На крепких руках молодца пери незаметно очнулась,
К лицу того, кто её спас, с опаской она обернулась,
Горящие взоры двоих вдруг накрепко души связали,
И губы невинные их вдруг в чистом лобзаньи прижались.
Надела небесная дщерь крылатое белое платье,
Сказала она про себя великого неба заклятья,
Рукою махнув жениху, в мир горний она улетела,
А витязь к царю своему, просить разрешенья на свадьбу.
И дали влюбленным цари на вечный союз дозволенье,
И свадебный пир на весь мир готовить пришло повеленье,
А лебедь с лебёдкой своей, сгорая в огне ожиданья,
За сладкую муку свою Судьбу восхваляли в моленьях.
И прибыл на свадебный пир принц-демон, коварный, могучий,
Чьё пламя великих страстей способно рассеивать тучи,
Кто может и путь осветить, и сжечь тебя вдруг одним взглядом,
Блистая красой неземной, он стал вдруг грозой неминучей.
В живительном ветре любви красою пери наливалась,
И злые подруги её от зависти уж задыхались,
Не видела дева вокруг недобрые, лживые взоры,
И слушала старых подруг, коварным речам поддавалась.
Сказали гадюк языки, что милый других привечает,
Что смотрит со страстью на них, обнять их, разлучниц, желает,
И дева в безумье своем любимого тяжко винила,
И царь, чтоб любовь сохранить, до свадьбы бойца отсылает.
Пленился великий ифрит пери, даже в грусти прекрасной
Любовью всесильной объят, её соблазнил речью страстной,
В глазах его огнь и напор, в глазах её страх и желанье,
И свадьбу принц-демон сыграл с пери, что вдруг стала согласной.
Залил он супругу свою любви обжигающей влагой,
Дарами её задарил, умом поразил и отвагой,
Но боль в сердце не утолил великий её соблазнитель:
В укромном его уголке тот витязь пронзил душу шпагой.
— Ошибаешься ты, любимая, — со вздохом произнес Тлирангогашт. — Я не демон. С демоном я обнимался, сидел рядом на пиру, скрещивал оружие в оружейне, вместе защищались в Кругу Философов. Я чуть-чуть не дотянул, но здесь "чуть-чуть" — целая пропасть. Мне никогда не летать к звёздам, да и многое другое недоступно. И мой век — человеческие семьдесят солнечных лет, а не демонские тысячи. Да, я переговорил с отцом. Мы дарим тебе ту бухту, где мы купались. Там будет построен маленький дворец, и ты сможешь там отдыхать и купаться без моего гарема, лишь со своими лучшими подругами или же с любимым мужем. Охрану я там тебе наберу из самых верных людей. А песня прелестная, я буду рад её услышать еще много раз.
