— С добрым утром, — улыбнулся мужчина, прижимая к себе юношу и слегка поглаживая. — Кажется, так принято приветствовать тех, кого видишь в первый раз после того, как проснулся. Нужно проявлять вежливость, даже если и спал с этим человеком всю ночь в одной постели. Особенно если спал... — король коснулся легким поцелуем губ Луиса. — В одной постели... — поцелуи продолжались, а мужчина думал, покажут ли ему сегодня зубки или этот цветочек так и останется сладким.
— Зачем вы продолжаете? Вы же знаете, я... — ладони упирались в грудь, юноша попытался отстраниться от поцелуев. — я сказал, что не намерен быть с вами. Вы... я... — жар пробегал по ногам от ласк, — ваше величество, я не буду спать с вами. Я... — поцелуй за поцелуем, сводящие с ума.
— Да... Помню... Не собирайся... — поцелуи становились все настойчивее, руки все наглее. Фернандо ласкал мальчика, чувствуя, как тот возбуждается все больше, видя, как кровь приливает к его лицу, и ощущая собой, что не только к лицу. Он слегка повернулся, навис над Луисом.
— Сними рубашку, — пробормотал он в губы герцога между поцелуями. Неужели и сейчас не взбрыкнет? Король не верил, что так быстро удалось объездить этого молоденького жеребца.
— Рубашку? — сглотнул Луис... и вспыхнул. Глаза его часто заморгали, дыхание стало частым, словно ему предложили что-то ужасное. Юноша дернулся бежать прочь из-под Фернандо.
— Куда же ты? — мужчина прижал его к кровати и спросил почти весело, — герцог, я не понимаю, неужели все твое воспитание пропало за какие-то два месяца жизни в этом монастыре? — Он опять начал легко целовать лицо мальчика. — Не здороваешься... Обманываешь сюзерена... Не хочешь менять грязную одежду... Или тебе нравится кровь на одежде?
-Ваше величество, дайте мне встать. Сейчас... Я не могу... Мне претит... — Губы полуоткрылись, и Фернандо посмел их опять коснуться. Его руки проникали под рубашку... — Я буду хорошим подданным, но ... ах... не просите больше.
Мужчина с удовольствием продолжал целовать Луиса, слушая его лепетание. Поцелуи сместились на шею. Нежные поцелуи сменялись грубыми, опять становились легкими, невесомыми. Фернандо изучал реакции мальчика, его трепет, ответы его тела. А потом вдруг отстранился, сел рядом и спросил спокойным голосом:
— О чем не просить?
Пальцами он продолжал гладить руку Луиса.
— Просить? — юноша сразу пополз к краю кровати, намереваясь ее покинуть. — Я не понимаю вас, ваше величество.
Мужчина цепко схватил его за руку.
— Луис, — в голосе появилась сталь, — мальчик мой, нужно отвечать за свои слова. Ты только что сказал, что будешь мне хорошим подданным, только мне не следует просить тебя больше, — слова "мне" и "просить" Фернандо выделил голосом. — О чем именно? — В голосе короля был холод северных королевств.
— Да, я обещал, ваше величество. Я буду беречь вам верность как подданный, — Луис отвернулся. — Но я не буду с вами спать, и не просите. Позвольте мне... — дрожь в теле, желание, расползающееся по телу, — одеться.
— Луис, — скучным голосом сказал Фернандо, продолжая держать юношу за руку и рассматривая как какого-то забавного зверька, — короли не просят. Короли приказывают. И долг хорошего подданного — подчиняться приказам. Помни об этом.
После этих слов он отпустил его, подошел к креслу, на котором вчера оставил всю одежду, вытащил новую рубашку и кинул ее юноше.
— Переодевайся.
Грубость короля, которая перемежалась с поцелуями и страстью бесовщины в глазах и касаниях, вынуждали Луиса задумываться о том, как вести с ним диалоги. Каждый раз, когда герцог говорил определенные фразы, мужчина моментально напрягался и становился зверем, у которого начинала топорщиться шерсть. В юноше он видел забавную зверушку. Такую же, коих при его дворе немало. Ведь всем давно известно, что Фернандо меняет любовников очень часто, и лишь последний задержался уже больше года.
— Вам надоел ваш мальчик? — в голубизне глаз теперь вновь появилась угроза. Но лучше немилость, чем эти ласки. Юноша демонстративно встал, потянул с себя рубашку. В свете солнца он был похож на неземное существо. Светлая кожа золотилась, волосы стекали по спине.
Фернандо спокойно смотрел на юношу, а внутри довольно улыбался — удалось. Щенок опять показал свои зубки.
— Ты хотел бы его заменить? — спросил король благожелательным тоном и демонстративно взглянул на пах юноши. Было понятно, что Луис еще возбужден от недавних ласк и поцелуев короля. Подняв глаза к лицу юного герцога, мужчина мягко улыбнулся.
Герцог развернулся к королю. Сложил руки на груди.
— После ночи в одной кровати. Да, я забыл вам сказать "доброе утро, ваше величество"! Так вот, ваше величество, заменять я вам никого не собираюсь. Я с вами одной крови. Мои предки, как и ваши, были родоначальниками королевского рода, так кажется? И если вы помните, то я ваш двоюродный племянник.
— Если ты помнишь, — продолжил Фернандо так же благожелательно, — именно древность твоего рода и привела тебя к этому, — он указал пальцем на следы синяков на бедрах юноши. — Или это, все-таки, было добровольно?
Дьявол внутри довольно облизывался, глядя на побледневшее лицо мальчика.
— Вы решили повторить допрос? — Луис накинул рубашку, которая закрыла его до щиколоток. — Вы так будете держать меня в заточении? Дайте мне нормальную одежду... Или предъявите обвинение, ваше величество. На каком основании вы удерживаете меня? — Луис не собирался сдаваться теперь, но отошел подальше. Фернандо так легко меняет спокойствие на ярость.
— Герцог, почему же тогда тебя интересует, не надоел ли мне мой, как ты выразился, мальчик? — король поднял изучающий взгляд к потолку. Вопрос юноши он опять проигнорировал. — М-м-м?
Мужчина перевел взгляд на Луиса. Прекрасная смена эмоций, просто прекрасная.
— И если бы ты хоть чуть-чуть интересовался жизнью двора, к которому тебя отправил отец, то знал бы, что этот "мальчик" — герцог Фредерик Монтсени. Знакомая фамилия? Тоже ведь твой родственник? — участливо поинтересовался король.
— Я рад вашему выбору, ваше величество, — Луис изящно и театрально поклонился, приподнимая полы белой рубашки. — Но я не смею лезть в чужую личную жизнь в отличие от вас. — Еще большая желчь.
Юноша вспомнил, как проваливается в прорубь, как ноги уходят в вязкий холод. Ему навстречу тянулась огромная рука. Рука ангела. Серафима. Михеля— воина, который вдруг стал обычным стражником. Утонуть бы в той проруби. Уйти на дно... Не стать марионеткой чужих игр
— Прошу ваше величество, — переход к стали в голосе. — отбыть в город Алантию. К дяде.
Фернандо откровенно изучающе смотрел на мальчика. Что же его так зацепило? Стоит понять — еще один хороший рычаг управления.
— Знаешь, Луис, — задумчиво проговорил он, — я и не думал, что ты так легко можешь отказаться от своего слова. Печально.
— Быть добрым вассалом? — герцог прищурился. — Я не перестану быть вам добрым вассалом, занявшись своими делами. Это лишь послужит в будущем добрую службу вашему величеству.
Герцог продолжал следить за каждым жестом короля. За каждым движением.
Это были уже не зубки. Это была прямая дерзость, а дерзости король не спускал никому. Осталось только выбрать наказание. Взгляд Фернандо стал уже недобрым.
— Тебя плохо учили, Луис. Дипломат не должен перевирать слова, он должен ими играть. "Добрый" и "хороший" — разные слова, не находишь?
— Нахожу, — кивнул герцог. — Хорошим подданным и добрым вассалом... Я четко вижу разницу, ваше величество, — юноша направился к столу за водой, но вдруг вспомнил, что вчера... Как опасно становится здесь и есть, и утолять жажду. — Вы ищете во мне изъяны, — отвернувшись, Луис рассматривал тени на стенах, все лучше, чем видеть эти глаза. — Вы не ответили на мой вопрос уже в который раз?
— Луис, ну тогда ты не обещал мне быть добрым вассалом, — губы мужчины исказила бледная улыбка. Наказание придумано. Дьявол внутри довольно соглашался. — Только хорошим подданным. Присяга твоей семьи обязывает тебя быть вассалом. Но я разрешаю быть тебе недобрым вассалом. Итак, — шаг к юноше, — как недобрый вассал, что ты можешь сказать своему сюзерену?
— Все сказано уже, — Луис не видел, что король встал и направился к нему. Он просто стоял, склонив голову и разглядывая кувшин с водой. — Нечего мне говорить. Ваша очередь, ваше величество.
Еще два шага — и рука мужчины зарывается в волосы юноши. Нежно. Так же, как и ночью.
— Мой недобрый вассал, — король проследил, куда смотрит юноша. — Хочешь, я первый выпью?
— Выпейте, будьте любезны. — герцог не шелохнулся. — Наверное, вам приятно испытывать жажду другого свойства... И помыслы ваши направлены на правильное русло. Владение властью — тяжелая ноша, ваше величество. Я преклоняюсь перед вашей жесткостью в решении вопросов государственных дел.
Фернандо отпустил Луиса и встал рядом с ним, почти вплотную, но не касаясь. Задумчиво налил из кувшина воды в бокал, отпил, покатал в руках и протянул Луису, не глядя на него. Мальчик пытается закрыться. С таким темпераментом надолго его не хватит.
— Я слушаю дальше, мой недобрый вассал.
— Вы ответите на мою просьбу? — юноша знал, что вода стояла здесь со вчерашнего вечера. Но сделал глоток. Он повернул голову к Фернандо. — Если нет, объясните причину, по которой я должен оставаться подле вас.
— Причина? — король помолчал чуть-чуть, а потом продолжил задумчиво. — У дяди тебе не будут рады, поверь мне. Луис, своим бегством ты не спас себя, но ты причинил боль и беды многим. Подумай, ты же умный мальчик.
Мужчина отобрал бокал у юноши, отпил и отдал обратно.
— Тебе есть еще что сказать, мой недобрый вассал?
— Я в опале, ваше величество... — понятливо кивнул герцог и теперь развернулся и посмотрел на Фернандо прямо. — Что же я должен сделать, чтобы опала прекратилась?
Король оценивающе смотрел на юношу. Теперь бы не перегнуть палку, не сломать. Поломанные игрушки не интересны. Но вряд ли можно перегнуть палку, мальчик быстрее вспыхнет.
— Для начала просто честно отвечай. С какой стати ты вспомнил герцога Фредерика Монтсени?
— Все, знают, какой вы, — прищурился Луис, изучая лицо короля. Он разглядывал того второй день и находил, что внешняя красота действительно может прятать за собой множество изъянов. Но как приятно лицезреть именно красоту? Не так ли, Фернандо? Вы ведь умеете прельщать красотой и хорошими манерами. Да умеете... Внутренний голос затих, юноша заговорил сам: — Слухи не бывают беспочвенными, ваше величество. Вас называют при дворе и за его пределами нелестными словами. И всякому известно, что в вашей спальне... — герцог был откровенен, — есть место боли, которую приходится испытывать вашим избранникам. По доброй воле на такое вряд ли кто-то согласится. Вы хотели причину, почему я покинул столицу? Вы ее услышали. А до Фредерика, как его там? Мне нет никакого дела.
— Мальчик мой, ты не прав, — спокойным тоном ответил Фернандо. — Доверять слухам очень опасно. Боль испытывают только те, кто забывается, и не у меня в спальне.
Король вытащил бокал рук Луиса, выплеснул воду на пол и налил вина из бутылки, которую он принес накануне. Смахнув с кресло одежду, мужчина устроился в нем, а бокалом указал Луису на постель:
— Садись.
Юноша вернулся к кровати и присел на краешке.
— Прошу, ваше величество, я не хочу ничего знать, — попросил он. — Меня не касается это. И Фредерик — тоже. Я не имел права... Простите.
— Знаешь, мой мальчик, — начал Фернандо, глядя в стену. Голос опять стал ниже, приобрел бархатистость, и чем дольше мужчина говорил, тем больше казалось, что комнату опутывает ночная чернота, когда свеча, стоящая на столе, лишь только подчеркивает тьму, шевелящуюся по углам, когда невольно ждешь, что случится что-то страшное и страх ледяным ветерком пробегает по ногам, заставляя сжиматься все тело.
— Боль — она ведь тоже бывает разная. Бывает просто физическая боль, когда поранишься, к примеру. С ней можно справиться сильному человеку. Бывает боль, с помощью которой ломают, превращают человека в воющее животное, готовое на все, лишь бы боль прекратилась. Когда из человека вытаскивают все — силу, слабости, веру, жизнь. Иногда это делают быстро, иногда медленно. Месяцами. Постоянно заставляя человека помнить, каким он был, и чем теперь стал. Редко кто выдерживает такое. У падре Паоло, например, есть очень хорошие специалисты в такой боли.
Мужчина на мгновение замолк, отхлебнул вина и продолжил:
— Бывает боль, которой просто унижают, показывают власть. Она тоже бывает разной, — король странно улыбнулся, и судорога на мгновение исказила его лицо. — Очень разной. Оттенки этой боли даже могут нести удовольствие. Но оно не идет ни в какое сравнение с ласкающей болью, проходящей через тело, голову, душу, которая приносит наслаждение обоим — и тому, кто ее дарит, и тому, кто ее принимает. Она тоже бывает разная. Бывает как медленный поток, который постепенно нарастает, унося прочь все, оставляя только боль и экстаз. Бывает как яркий цветок, как огонь, который вспыхивает, опаляя и сжигая, подчиняя. Про такую боль люди стараются не говорить. Любить ее, стремиться к ней считается постыдным. Мало кто понимает, что на самом деле она несет, и ее зачастую избегают даже те, кому она нужна.
Еще один глоток вина.
— Бывает еще душевная боль. Чаще всего ее испытывают люди, не соразмеряющие свои мечты и действительность. Мечты прекрасны, а действительность жестока, Луис. Она перемалывает мечты, выплевывая окровавленный скелет души. Зачастую души не выживают после такого.
Король медленно повернул голову к герцогу.
— Выпьешь вина?
Глаза, смотревшие на юношу, были страшными — зрачки почти на всю радужку, огромные черные провалы в никуда.
Луис слушал молча, глядя на короля. Лицо его застыло, словно маска. Ни движения брови, ни моргания глаз. Лишь не сползающая и становящаяся все более жуткой полуулыбка. Герцог слушал. Он прекрасно понимал, о чем сегодня говорит Фернандо. Для своего возраста юноша давно опередил подростков по развитию. Его мало волновали игры, он отличал ужасное от плохого. Он очень много читал. И теперь, слушая мужчину, искал совпадений и ассоциаций со своей короткой жизнью. Вспоминал долгую лихорадку, что захватила тело почти на месяц. Ту боль, что не давала подняться. Те адские тени, что ходили по комнате и обжигали чело поцелуями огня. Помнил огни костров, когда в их город пришла инквизиция. Он не испытывал этой боли. Но каждый раз, когда человек корчился в пламени, измученный, израненный, избитый, содрогался от сознания, что и его жизнь — лишь листок на дереве — сорвешь, и тебя ждет конец. Унижение... Лишь в унижении и под властью строгого отца рос Луис все эти годы, познавший и наказания, и даже телесные, для воспитания богопослушного юноши, который ждал бы кару за любую провинность и даже слово. Наслаждение? Герцог чуть сдвинул брови. На щеках его вспыхнул румянец. Та ночь, те объятия, та безумная страсть... нельзя об этом думать.
