Сам адмирал, несмотря на усталость, тоже не был настроен на отдых. День кончился совсем не так, как он предполагал, но есть еще возможность поправить дела. Да, Объединенный флот практически прекратил существование, но и русская эскадра может не дойти до Владивостока. И если тяжелым японским кораблям сейчас нужно думать о самозащите, то у Ямая оставалось еще два легких крейсера и восемнадцать эсминцев. Этого вполне хватало, чтобы отыскать и отправить на морское дно поврежденные русские дредноуты. К тому же Ямай предполагал, что атакуя линкоры Колчака, японцы заставят русских стянуть для их защиты все свои эсминцы, которые вынуждены будут отказаться от поисков "Исэ" и "Хьюга". Стоит вспомнить древнее правило воина: нападение — лучшая защита!
"Исэ" было приказано замедлить ход, чтобы к борту смог подойти крейсер "Тацуту", куда и перебрался адмирал с уцелевшими офицерами штаба. На прощание командирам дредноутов были даны указания следовать в Майдзуру, сохраняя строжайшую светомаскировку. Командующий не мог отказать себе в удовольствии лично координировать действие своих легких сил в ночной битве. Общая диспозиция представлялась ему следующим образом. Если не считать пропавших куда-то "измаилов", у русских было два отряда больших кораблей. Сильно поврежденные в самом начале боя два линкора и тяжелый крейсер, отвернувшие на запад еще задолго до заката, следовало считать второстепенной целью. Главной была собственно эскадра Колчака, с которым Ямай сражался до сумерек — четыре линкора и линейный крейсер. Тут же рядом группировались и русские легкие крейсера, так что атаковать предстояло весьма сильного противника. Пока под рукой у Ямая был только остаток 1-й минной флотилии — легкий крейсер и четыре эсминца. Зато на этих пяти маленьких японских кораблей было целых три адмирала! Помимо самого командующего, поднявшего флаг на "Тацуте", был еще вице-адмирал принц Хироясу на эсминце "Кавакадзе" и начальник флотилии контр-адмирала Сато на "Хамакадзе". Только "Амацукадзе" и "Умикадзе" шли без адмиральских вымпелов. Ямай ожидал подкрепления из эсминцев 2-й минной флотилии. Ее начальник контр-адмирал Тацио, следовавший весь вечер за слабейшим русским отрядом, был отозван для атаки главных сил Колчака
Пока Ямай принял меры к поиску противника. В ночном море командирам кораблей приходилось соблюдать максимум внимания, чтобы не только найти врага, но и не потерять в темноте друг друга. Отряд двигался в секторе от вест-норд-веста до вест-зюйд-веста, ожидая встретить там русских. Действительно, ближе к полуночи с "Тацуты" были замечены идущие южнее в охранении русской эскадры легкие крейсера "Адмирал Бутаков" и "Адмирал Грейг". Японцы в этот момент оставались необнаруженными. Рассчитывая, что крейсера прикрывают находящиеся за ними русские дредноуты, Ямай отдал приказ дать в торпедный залп. Японские крейсер и эсминцы выпустили с предельной дистанции по несколько торпед, в том числе 21-дюймовые с "Тацуты" и "Кавакадзе", но не добились попаданий. "Бутаков" и "Грей", заметив вспышки торпедных выстрелов, включили прожекторы и открыли огонь, но не смогли попасть в быстро отошедших японцев. Ямай готовился повторить атаку, когда прямо перед "Тацутой" неожиданно возникли вздымающие белые буруны низкие силуэты. Комендоры бросились к орудиям, предполагая, что видят русские эсминцы, идущие на помощь своим линкорам. На всякий случай неизвестным кораблям просигналили ратьером запрос о принадлежности. В ответ там высветили нужный условный сигнал. Оказалось, что Ямай встретил 2-ю минную флотилию. Контр-адмирал Тацио перенес свой флаг на эсминец "Наси". Вместе с "Наси" шли однотипные новейшие "Нире" и "Кая", а также менее быстроходные "Момо", "Нара", "Кува", "Эноки" и "Цубаки".
Теперь у Ямая было уже двенадцать эсминцев. С тремя минными дивизионами можно было атаковать русских уже с нескольких курсов. Ямай с кораблями 1-й флотилии, а также пятью эсминцами типа "Момо" выдвинулся вперед русской колонны, оттягивая на себя прикрытие из легких крейсеров. Разумеется, даже девять эсминцев, возглавляемые легким крейсером-разведчиком, имели мало шансов прорваться через заслон из пяти русских крейсеров с многочисленной средней артиллерией. Тем не менее, японцы вступили в ожесточенную перестрелку с шарившими по морю прожекторами крейсерами. Русские отвечали гораздо более сильным огнем, и вскоре "Адмирал Истомин" добился попаданий в "Хамакадзе", сбив эсминцу за борт мостик вместе с геройски погибшими командиром и контр-адмиралом Сато. Миноносец охватил пожар, ярко осветивший корабль. Теперь по "Хамакадзе" сосредоточили огонь сразу два или три русских крейсера. Попадания следовали за попаданием. Эсминец со взорванными кочегарками замер на месте, окутанный белыми клубами пара. Ярок вспыхнула загоревшаяся нефть, на палубе взрывались сложенные у орудий снаряды. Корабль еще держался на плаву, но русские, видя его повреждения, перенесли огонь на другие японские эсминцы, заставив их вновь отступить. Несколько спешно выпущенных японцами торпед русские даже не заметили.
Одновременно с этим к хвосту русской колонны скрытно подошли, обходя по левому траверсу, три эсминца под командованием контр-адмирала Тацио: "Наси", "Нире" и "Кая". Все они были вооружены тяжелыми 21-дюймовыми торпедами с большой дальностью хода. Японцев обнаружили в последний момент с идущего в конце русской колонны "Афона". Линейный крейсер открыл огонь батареей правого борта, но не смог помещать торпедным пускам. Несколько торпел прошли, оставляя слабо светящиеся следы, между русскими кораблями. Единственное попадание получил сам "Афон". Взрывом крейсеру-дредноуту оторвало крайний правый из четырех винтов, однако вызванные этим повреждения оказались гораздо серьезней. Из-за потери винта турбина самопроизвольно увеличила обороты, и, прежде чем удалось остановить подачу пара, вращающиеся механизмы разрушились, и куски их разлетелись и ударили со страшной силой в соседние конструкции. Обломками были пробиты выходившая за борт труба подачи воды для охлаждения вспомогательного конденсатора, несколько вспомогательных паропроводов и панель распределительного щита. Погас свет, машинное отделение заполнило паром, а из разорванной трубы хлестала забортная вода. Магистрали были быстро перекрыты, электроснабжение налажено, началась откачка воды, но "Афон" успел осесть на корму. У него работали только винты левой стороны.
Пока колчаковская эскадра вела отчаянный бой с японским флотом, контр-адмирал Коломейцев уводил разбитые русские корабли подальше от места сражения. Позади гремела канонада, слева садилось в бескрайнее море кровавое солнце. Изуродованные снарядами линкоры и крейсера брели к родине, на север. Только продолжавшие реять на обломках мачт Андреевские флаги указывали на то, что эти опасно раскачивавшиеся на волнах плавучие развалины, являются еще кораблями Российского флота. Особенно удручающий вид имел "Петропавловск", лишившийся всей носовой части. Теперь он шел кормой вперед. Собственно, для всех оставалось загадкой, почему кормовая часть дредноута, чудом оставшаяся на плаву после взрыва боевых погребов первой башни, до сих пор не затонула. Отпущенные для отдыха комендоры и отдыхающая смена из трюмной команды не решались спускаться в кубрики, расположившись на обгоревшей палубе, между неподвижных башен. Капитан 1-го ранга Михаил Беренс думая про себя, стоя на ставшем носовым кормовом мостике, — сколько еще времени ему осталось командовать своим кораблем. Люди склонны верить в чудо, но нельзя сделать в принципе невозможное. Например, довести "Петропавловск" задним ходом до Владивостока. Разве что был бы хороший буксир... Но буксира нет, да и с буксиром — не довести.
Впрочем, у его дредноута остаются все шансы честно погибнуть бою — от торпеды японского миноносца. Отряд русских кораблей сопровождал, держась в безопасном отдалении, четырехтрубный японский крейсер. Было ясно, что при наступлении темноты именно он выведет в атаку вражеские миноносцы. А на "Полтаве" до сих пор никак не могли справиться с пожаром. Из окутанного густым дымом почерневшего корпуса вырывались высокие языки пламени. Ночью этот огненный столб, разумеется, будет для врага хорошим ориентиром. В охранении осталось только три эсминца: "Самсон", "Сокол" и подошедший позднее "Орфей". От атаки вражеского минного дивизиона они, может, и прикроют, а от флотилии -нет. Большие корабли не смогут дать им большой поддержки. Горящая "Полтава" вести артиллерийский бой более неспособна, а "Петропавловск", пожалуй, пойдет ко дну после первого же залпа, от рухнувших при сотрясении внутренних переборок. На броненосном "Рюрике" потушили пожары на батарейной палубе, но в строй там вернули, дай Бог, считанные орудия. Оставалось, правда, еще два легких крейсера — "Адмирал Лазарев" и "Муравьев-Амурский". Но обоим слишком досталось в дневном бою. "Лазарев" потерял одну турбину и никак не мог откачать воду из машинного отделения. Ну, а "Муравьев" шел с таким носовым дифферентом, что почти обнажались винты под задравшейся кормой. Когда догнавший своих "Муравьев" поравнялся с "Петропавловском", Евгений Беренс гаркнул в мегафон младшему брату, мол, не взять ли на буксир? Михаил тогда ответил, что неизвестно, кто кого будет брать. Состояние разбитого в хлам крейсера было не лучше, чем у лишившегося доброй трети корпуса дредноута.
Уже после заката по левому борту был замечен неясный силуэт большого судна. "Орфей" двинулся к нему, вывесив фонарями опознавательный знак. В ответ просигналили, что свой. Вскоре в подошедшем узнали "Измаил". Линейный крейсер-сверхдредноут, недавно еще бывший сильнейшим кораблем русского флота, теперь мог только пополнить коллекцию бредущих по ночному морю инвалидов. С заливаемой водой палубой, со сбитыми рубками и мачтами, беспомощно повернутыми в разные стороны разбитыми орудийными башнями "Измаил" уже не был бойцом, способным спасти остальных. Рядом с "Измаилом" держался "Прямислав" — эсминец, вся носовая часть которого была смята, будто консервная банка. "Полку убогих прибыло!"— сказал кто-то рядом с Беренсом-младшим. Но на "Измаиле" был раненый, но по-прежнему деятельный вице-адмирал Михаил Коронатович Бахирев, который, как старший по званию, принял на себя командование сводным отрядом кораблей. Бахирев немедленно потребовал с с кораблей точных докладов о повреждениях и способностях к продолжению похода. Михаил Беренс понимал, что, по большому счету, надо снимать людей и с "Петропавловска", и с "Полтавы", а последнюю, к тому же, срочно топить, чтобы перестала выдавать пожаром местонахождение остальных. Но куда деть в открытом море тысячные экипажи двух дредноутов? "Измаил", похоже, сам готов вот-вот затонуть, крейсера — то же в критическом состоянии, особенно "Муравьев", а на маленьких миноносцах разместить такую толпу довольно проблематично, особенно, если потом придется снимать команды и с бахиревского флагмана, и с какого-нибудь из крейсеров.
— Предполагаю дойти до ближайшего берега, высадить людей и затопиться! — было передано с "Петропавловска" на "Измаил"
Адмирал Бахирев покачал головой. Он лично хорошо знал Беренса еще по тому времени, когда командовал бригадой балтийских дредноутов в прошлую войну, а "Петропавловск" был его флагманским кораблем. Если Михаил Андреевич говорит, что надо к берегу, значит, до Владивостока действительно дойти не сможет. Но вот топиться? Посмотрим! Можно ведь выбрать безлюдное место и худо-бедно починиться. Буксира и ремонтников из Владивостока, в конце концов, дождаться. Собственно, и идти-то тут недалеко...
— Приказ по отряду! — стал диктовать Бахирев сигнальщику. — Курс зюйд-зюйд-вест, на Лианкур!
Михаил Коронатович вглядывался в расстилавшееся над ним звездное небо — единственный ориентир среди окружающей его густой черноты. Умирающий перед новолунием тоненький месяц лишь подчеркивал этот мрак. Однако Бахирев был уверен, что найдет путь к крошечным спасительным островкам. Эти места он исходил еще в юности, когда был штурманом на "Манчжуре". А ведь старая канонерка и сейчас цела, пережив первую японскую войну единственной из всех русских канлодок на Тихом океане. Увидел ее во Владивостоке — аж прослезился, как вспомнил былые годы. Однако и поводил он свой кораблик — из Японского моря в Желтое и обратно, так что и сейчас бы провел с закрытыми глазами. Бахирев так и остался штурманом старой школы, не признающим новые изобретения. Как ему говорили адепты современной школы : "У штурмана, Михаил Коронатович, должны быть верный компас, точные часы, обороты винта и лот". А он им в ответ: "У штурмана наперед должен быть опыт!" В девятьсот первом, когда уже служил на "Наварине", Бахирев поправил ведущего мимо Франции в Россию эскадру сурового адмирала Чухнина, которого все боялись как черта. Так и передал на флагманский броненосец: "Ваш курс ведет к опасности!" И старый адмирал тут же скомандовал эскадре маневр, зная о способностях 33-летнего "наваринского" штурмана. Так что отыскать ночью с разбитыми компасами и хронометрами эти чертовы скалы будет для него делом чести.
В сумерках на мостике линкора "Полтава" белели бинты на обожженном лице командира корабля Сергея Валерьяновича Зарубаева, похожего сейчас на уэллсовского Человека-неведимку. Пять часов Зарубаев боролся с пожирающим его корабль пожаром и теперь был вынужден признаться самому себе, что проиграл этот бой. Бушующее на полубаке пламя не собиралось ослабевать. Очевидно, пока не выгорит вся нефть в поврежденных цистернах, огонь не угаснет. Значит, гореть будет всю ночь. Пока удавалось только сдерживать распространение пожара на новые отсеки, но и туда то и дело прорывался огонь, находя себе дорогу через вентиляционные ходы или коридоры электропроводов. Во внутренних помещениях было не продохнуть от жара и гари. Наверху, в удушливом дымном облаке, было не многим легче. Всё вокруг покрывал слой густой жирной сажи, по палубе и коридорам змеились протянутые брандспойты, люди шлепали ногами по разлившимся лужам. Впрочем, важно было другое. В темноте горящая "Полтава" будет, как маяк, указывать японским миноносцам расположение всего русского отряда. Зарубаев осторожно пошевелился, вздрагивая от боли в потревоженных ожогах, подозвал вестового:
— Передай на "Измаил". Следую самостоятельно на норд-нордвест! Постараюсь отвлечь на себя японцев. Остальным — удачно дойти!
Бахирев проводил взглядом удаляющуюся за кормой огненную точку "Полтавы". Наверное, так действительно будет лучше. Он всё же отправил в сопровождение "Сокол" и "Самсон". Контр-адмирал Коломейцев рад был уйти как можно дальше от свалившегося ему на голову Бахирева, а пара исправных эсминцев всё же какая-то помощь беспомощному линкору. Хотя бы принять людей. По настоянию Бахирева на миноносцы уже переправили "полтавских" раненых из лазаретов, да и вообще — всех лишних, особенно канониров. Из-за пожара на дредноуте артиллерийские погреба пришлось затопить, так что "Полтава" шла теперь совершенно безоружной.
Еще днем контр-адмирал Тацио выделил последний оставшийся у него боеспособный крейсер "Яхаги" для наблюдения за отрядом поврежденных русских кораблей. Попытка атаковать их при свете кончилась для 2-й японской минной флотилии весьма печально — один крейсер был потоплен, еще один и четыре эсминца — повреждены, в основном — огнем главного калибра больших кораблей. Однако ночью, когда маленькие юркие эсминцы скроются во мраке, всё должно было перемениться. Вечером адмирал Ямай отозвал Тацио по радио для нападения на основные силы флота, но тот, уходя, оставил "Яхаги" продолжать следить за русскими калеками, чтобы в темноте вывести на них пришедшие на смену эсминцы 3-й флотилии. Чтобы указать им нужный курс, японский крейсер подавал сигнал поднятым вертикально в небо прожектором. Впрочем, по мнению контр-адмирала Яманако, его эсминцы отлично отыскали бы цель и сами, горящий русский линкор можно было заметить издалека.
