Адмирал не мог похвастаться доскональным знанием экономических реалий США — но базовые моменты он знал. Исходя из этого знания, он уже в 1933 году мог с уверенностью сказать, что для США вопросом жизни и смерти является большая война в Европе; при условии захвата европейских рынков, дальневосточные рынки весьма желательны для американского капитала. В текущей ситуации контроль за рынками сбыта Дальнего Востока, вытеснение с них как европейских, так и японских производителей, становилось для США уже не желательным, а необходимым — американскую экономику, после прекращения потока заказов военного времени, надо было загружать. Помимо этого, США надо было обслуживать накопившиеся долги — на уровне государства, штатов, муниципалитетов.
— Так что третий вариант представлялся адмиралу очень маловероятным. Наиболее вероятен был первый вариант, с переходом во второй. Это был конец его Родины, которую он искренне любил, которой преданно служил всю свою жизнь. Формально Япония была бы на карте — но это была бы не жизнь гордой Империи, а существование забытой Богами колонии, подобной малайским султанатам, где все решали британские резиденты при султанах. Это было страшно — это было намного страшнее смерти — такое вот прозябание симулякра нации Ямато, лишенного японской души. В этом Енаи был солидарен с лидерами Тесю, Тодзио и Койсо — лучше смерть в бою, чем это подобие жизни, по милости торжествующего врага. Другое дело, что он категорически расходился с ними в другом вопросе — в отношении к русским.
В сущности, это было неудивительно — руководители Армии, при всем своем уме и образовании, богатейшем жизненном опыте, оставались своеобразными 'фанатичными адептами Хатимана' (Хатиман — бог войны в пантеоне синто В.Т.), свято верящими в то, что 'ямато да-си', японский дух способен пересилить любые ухищрения гайдзинов; людьми, искренне считающими, что слепое следование традиции, выраженной в 'Бусидо' и 'Хагакурэ' способно решить любые вопросы дня сегодняшнего — надо только дополнить катаны пулеметами и танками, да пересесть с коней на истребители и линкоры. Европеец мог бы назвать их романтиками самурайства, романтиками милитаризма — это было верно, в рамках европейской традиции анализа; японец, в рамках японской традиции, склонной к синтезу, сказал бы, что они объединяют самурайскую традицию с европейской техникой.
Руководители Сацума избрали другой путь — со времен 'Кагосимского инцидента' они поняли, что простое дополнение традиции, выраженной в 'Хагакурэ' и 'Бусидо', европейской техникой, недостаточно — в один, далеко не самый прекрасный, день, придет английский военный корабль, и, используя любой повод, просто разнесет все плоды нелегких трудов модернизаторов Сацума в прах. С тех пор они следовали завету Учителя Сунь Цзы 'Если знаешь и себя, и своего врага, можешь сражаться хоть сто раз — победа будет за тобой' — и не жалели времени и денег на учебу подающих надежды офицеров Флота в лучших европейских и американских университетах, на исследования национальных характеров ведущих наций Европы. Они считали нужным перенять не только технические достижения европейцев и американцев, но и дополнить самурайскую традицию теми чертами европейцев, которые позволили им стать доминирующей силой на планете — путь Армии они считали производной от пути некогда могущественного Китая, известно как закончившегося. Именно этим и объяснялся феномен графа Гото — знатный аристократ, влиятельный политик отнюдь не увлекся русским социализмом; он, при молчаливой поддержке Сацума, исследовал проблему дополнения традиции Ямато русскими социальными инновациями, разумеется, с целью приумножения могущества Империи.
Адмирал не зря столько сил потратил на изучение русской военной культуры, вполне сохранившейся в Советском Союзе, несмотря на нынешнее увлечение русских эгалитаризмом — русские продолжали ценить доблесть, в том числе и доблесть, проявленную врагом; они сохраняли свою нешаблонность мышления, умение воевать 'не по правилам', презрение к опасности и смерти, и, самое главное, свою невероятную стойкость, дополненную яростным, не знающим преград, стремлением к победе. Да, русских можно было победить в сражении и, даже, в войне — но, два немца, неплохо изучивших своих восточных соседей, не зря сказали фразы, по мнению Енаи, вполне способных выразить суть русской военной культуры: это были фразы 'Русского солдата мало застрелить, его еще надо сбить с ног' и 'Русские всегда приходят за своими долгами'. Очень многие из Тесю этого не желали понимать, считая победу в войне сорокалетней давности окончательной и бесповоротной, их не вразумил полностью даже результат Номонханского инцидента — Енаи же, равно как и большинство руководителей клана Сацума, считал Номонхан всего лишь намеком русских на неизбежность возмездия.
Пример немцев был очень показателен, во всех смыслах — русские дрались насмерть, когда уже не было никаких шансов, оплачивая своими жизнями выигрыш времени для своей Империи; собравшись с силами, и, сумев добавить к своим стойкости и воле к победе воинское мастерство самого высокого класса, дополненное лучшей в мире техникой — они крушили недавно победоносного врага, покрывая свои знамена новой славой; победив же, сумели не только начать вершить месть, подобную мести сорока семи самураев презренному интригану, но и договориться со вчерашними врагами, остававшимися достойными воинами — они брали с них дань, но не покушались на душу Германии, уважая достоинство врага.
Пока что это не было шансом Японии — это только давало надежду, не больше.. Но другие пути не давали даже такой надежды на то, что удастся заплатить дань побежденного победителям, но сохранить то, что делало Японию Японией.
Итак, третий путь — поиск компромисса с Советским Союзом. Теоретически, Японии было что предложить господину Сталину — лучшие производственные мощности в Азии, трудолюбивый и неприхотливый народ, готовый много и хорошо работать за очень скромное вознаграждение, при условии сохранения его базовых ценностей, стратегически важное географическое положение и сильный флот. Можно было не сомневаться в том, что советское руководство заинтересовано в получении всего этого — но, с критически важным условием — на практике, это не должно принести Советскому Союзу проблем, перевешивающих выгоды.
С практикой, как с ней обычно и случается, все было не в пример сложнее, чем с теорией..
В рамках системы власти, существующей в Империи Ямато, мир с Россией по 'немецкому образцу' был недостижим — Тесю никогда, ни при каких обстоятельствах не могли пойти на заключение такого мира, поскольку это означало для них и 'потерю лица', и потерю власти, поскольку русские требования неизбежно бы включали и возврат Маньчжурии.
Таким образом, у Тесю оставался только один выбор — доблестно пасть на поле боя, выкупив своими жизнями будущее Империи. Этот вариант наверняка устраивал и русских военных, и, лично маршала Сталина — позор былого поражения смывался кровью врагов. Этот вариант был абсолютно реализуем — лидеры Тесю, генералы Тодзио и Койсо, заверили Тенно, что Маньчжурия станет для русских крепостью, взять которую они смогут, лишь завалив японские укрепления своими трупами и залив японские окопы кровью своих солдат и офицеров. Адмирал, конечно, не был специалистом по сухопутной войне — но, сравнивая действия русской армии в прошлой и нынешней Великих войнах, он в реальность этого варианта не верил. Русская армия, та, которая сражалась в прошлую войну, пожалуй, оправдала бы ожидания Тесю — но это была совершенно не та армия, путь которой от Петербурга до Берлина, проходивший через Сталинград, Днепр, Вислу, Одер был отмечен катастрофами ее врага — катастрофами, достигнутыми при довольно умеренных ее собственных потерях. Мнение адмирала подтвердил анализ, сделанный офицерами морской пехоты — по его приказу они просчитали длительность операции в Маньчжурии, исходя из того, что русские будут действовать столь же успешно, как в Висло-Одерской операции, а Квантунская армия будет максимально успешно обороняться. Результат был предсказуем — русские должны были победить за 2-3 месяца. Последствия подобного разгрома для Тесю были очевидны — но, не менее очевидны они были и для Империи в целом. Теоретически, были шансы зацепиться за Корею — горная страна была малоподходящим местом для излюбленных русскими танковых клиньев; но, на практике все будет иначе, в этом адмирал почти не сомневался — офицеры морской пехоты Флота назвали ему выигрышный для русских вариант действий в Корее, заключавшийся в наступлении по равнинному западному побережью; форсирование же корейских рек русские должны были проводить по образцу форсирования Одера. С учетом же того, что Императорская Армия не имела даже бледного подобия той артиллерии, авиации, танковых войск, которыми располагал Вермахт, главной проблемой для наступающей Красной Армии должны были стать плохие, по европейским меркам, дороги. После потери Кореи исход войны становился настолько очевиден, что обсуждать было бы просто нечего.
Разумеется, автоматически вставал вопрос — кто заменит Тесю в существующей системе власти, конечно, если удастся договориться с господином Сталиным?
Вариант возвращения к вершинам власти северных кланов и мало кого устраивал в нынешней элите Японии — самого адмирала он категорически не устраивал — и был почти технически невозможен, поскольку Тесю тщательно следили за тем, чтобы старые враги ни при каких условиях не могли подняться выше должности командира батальона, в крайнем случае, должности командира полка. Более высокие должности, что строевые, что штабные, для выходцев из северных кланов, некогда сражавшихся за сегунат Токугава, были абсолютно недоступны.
А, вот вариант с возвышением южного клана Тоса, ставшего союзником Сацума и Тесю в революции Мэйдзи, нравился адмиралу намного больше. Тоса не были, выражаясь на европейский манер, 'персонами нон грата' ни для Сацума, ни для придворной аристократии; кроме того, после революции Мэйдзи они получили свою долю власти в Армии, хотя и намного меньшую, чем у Тесю. Так что технические возможности для перехвата власти в Армии у Тоса были — и, при этом, этот, значительно более слабый, чем Сацума и Тесю, клан, достаточно долго не имел бы возможностей для того, чтобы начать делать какие-то непродуманные телодвижения в стиле Тесю.
Конечно, оставался еще и самый неприятный для адмирала момент — среди Сацума была сильна возглавляемая адмиралом Тоеда группировка, считавшая возможным презрительно относиться к русским, руководствуясь при этом памятью о прошлом. Мало этого, Тоеда и его сторонниками придерживались того мнения, что нации Ямато должно сражаться до конца — и, либо победить, либо пасть в бою. В благоприятные для Империи времена эта группировка флотских 'романтиков самурайских традиций' не доставляла слишком больших хлопот — но, сейчас приходилось выбирать между будущим Империи и романтиками прошлого. Енаи этот выбор давался предельно тяжело — но долг самурая перед Тэнно и Империей повелевал сделать его; уклонение от этого выбора стало бы даже не трусостью, а предательством Империи; предательством, вину за которое не искупило бы даже сеппуку.
Технически все было бы просто — когда русские захватят Карафуто, и, разумеется, нефтяную концессию флота на Северном Сахалине, необходимость вступления в бой Главных Сил Императорского Флота будет очевидна. Это будет просто долг Сацума перед Тэнно — долг, от исполнения которого будет немыслимо уклониться. Флот пойдет в бой, вдохновляемый памятью о Цусиме — а об итоге этого сражения можно спросить тени немецких моряков, служивших на кораблях Арктического и Средиземноморского флотов Рейха; моряков, не знавших истинной силы русских, очень хорошо усвоивших учение Сунь Цзы.
Тяжесть этого решения буквально пригибала адмирала к земле — Флоту предстояло идти на верную гибель, без малейшей надежды победить. Он все понимал — при благоприятном исходе Флот своей гибелью заплатит свою часть платы за будущее Империи, за будущее нации; что его долг самурая Сацума, офицера Флота, воина Тэнно состоит в том, чтобы эта гибель не только не была напрасной, но и стала началом будущего возрождения и Империи, и ее Флота, подобно возрождению волшебного Феникса из пепла — но от этого горчайшего понимания ноша Енаи Мицумаса не становилась легче. Ему намного легче было бы совершить сеппуку, но, 'Смерть легче пера, а долг тяжел, как гора' — старое напутствие императора Мэйдзи Сендайской дивизии, вот ирония судьбы, отправлявшейся на войну с Россией, теперь становилось руководством к действию для адмирала Енаи, долг которого состоял в том, чтобы заключить мир с новой Российской Империей — и тем спасти Империю Ямато.
Чаепитие японских адмиралов.
20 мая 1944 г., Токио, Морской Генеральный штаб.
Присутствуют: адмирал Ёнаи Мицумаса, адмирал Нагано Осами (следует сразу уточнить — поскольку речь идет об АИ МВ, адмирал Нагано все еще остается начальником МГШ, не будучи заменен адмиралом Симадой В.Т.), адмирал Одзава Дзисабуро, адмирал Тоёда Соэму.
— Я счастлив, что могу приветствовать вас, господа, на моей скромной чайной церемонии — слегка поклонился присутствующим НГШ Флота адмирал Нагано.
— Уважаемый Осами-сама — по праву старшего среди присутствующих, ответил любезному хозяину творец японской военно-морской стратегии, признанный лидер элиты Императорского флота, адмирал Енаи — я безмерно счастлив, что все мы смогли откликнуться на Ваше приглашение.
Адмиралы Одзава и Тоеда молча поклонились, выражая свое согласие с Енаи.
Следующие полчаса были потрачены на неторопливое вкушение зеленого чая.
Наконец, адмирал Енаи отставил чашку — присутствующие внутренне собрались, понимая, что пришло время серьезного разговора.
— Итак, уважаемые господа — начал Енаи — я вынужден констатировать, что, в рамках ранее реализовавшейся стратегии, Империя обречена.
Собравшиеся внимательно смотрели на своего лидера, ожидая продолжения.
— Экономически только Соединенные Штаты превосходят Империю Ямато на порядок — продолжил адмирал — если же учесть экономические потенциалы Британской Империи и Советского Союза, то превосходство будет, как минимум, пятнадцатикратным.
— На практике это выражается в многократном количественно и значительном качественном превосходстве в боевых самолетах и кораблях, транспортном тоннаже, не говоря уже о танках, артиллерии сухопутных войск и автоматическом оружии.
— Проще говоря, невзирая на доблесть воинов Империи, их мужество и умение, блестящее планирование стратегов Империи, нас просто раздавят превосходящими силами, выставив против каждого нашего корабля и самолета — пять вражеских, против каждого нашего танка и орудия — десять вражеских — коротко задал тему для обсуждения лучший стратег Империи Восходящего Солнца.
— Позволю себе незначительные уточнения к сказанному Вами, Мицумаса-сама — вступил в обсуждение 'морской Роммель' Японии Одзава, гениальный тактик и, как и Роммель, человек, предпочитавший не слишком внимательно прислушиваться к мнению штабов.
