— Ты делаешь это ради меня, — тихо проговорил он, — но не хочешь этого. Не хочешь, чтобы я уходил.
На сей раз промолчала она.
И тогда Лод, прикрыв глаза, на пару мгновений придержав ресницы книзу, неторопливо поднялся на ноги.
— Прости меня, если сможешь. Я никогда не хотел делать тебе больно, — его ладонь сдержанно коснулась её волос. — Но сейчас не время тревожить Алью подобными разговорами, а твою печаль легко списать на тяжёлое положение нашего народа. Я не оставлю тебя, пока ты не будешь к тому готова.
— Лод...
— Я отправляюсь к лепреконам. У нас есть план, как достать жемчужины. И эту беседу лучше закончить, — голос его остался мягким, но в интонации скользнула непреклонность. — Пожелай мне удачи.
Не дождавшись в ответ ни слова, склонил голову в поклоне. Без упрёка, без улыбки. Развернувшись, вышел.
Когда дверь за ним закрылась, Морти уронила голову на руки. Слёз уже не осталось, поэтому она просто сидела, закрыв лицо ладонями, и лишь плечи её порой судорожно вздрагивали... пока в дверь не постучали.
Морти замерла, не отвечая — но постучали снова. С отзвуком неуверенности.
Затем дверь всё же приоткрылась.
— А, так ты здесь, — увидев принцессу, Лу проскользнул внутрь. — Я искал тебя, Алья говорил... — вглядевшись в её глаза, дроу осёкся. — Что случилось? На тебе лица нет!
— Ты же знаешь, что происходит, — прошелестела Морти. — Война...
— Нет, здесь кроется нечто иное. — Лу стремительно приблизился к ней. Коснулся её плеча: голос был требовательным, но жест — исполненным бережного трепета. — Кто посмел обидеть тебя?
Она просто смотрела на него. Тусклыми глазами, утратившими янтарный блеск.
— Моя принцесса, — порывисто опустившись на колени, дроу сжал её руку в своей; потом пылко приник губами к ладони невесты, — одно слово, и тот, кто причинил тебе боль, не переживёт этой ночи.
У неё вырвался тихий, совершенно безысходный смешок. И только.
— Скажи мне, — его поцелуи пересчитывали хрупкие косточки на её пальцах, слова звенели настойчивостью. — Если есть хоть что-то, что я могу для тебя сделать, просто скажи!
Она взирала на мужчину, чей взгляд жёг её обожанием и страстью. Занимавшего то же место, что и другой — совсем недавно, так же преклонившего колени, так же державшего её руку...
Бесконечно, безнадёжно, невыносимо непохожего на него.
В глазах принцессы снова полыхнули живые отблески, а по лицу скользнула тень. Решительная.
Отчаянная.
— Да, — молвила Мортиара из рода Бллойвуг, негромко и обречённо. — Есть кое-что.
* * *
Захлопнув счётную книгу, казначей Повелителя лепреконов устало потёр переносицу. Потянулся. Поднявшись с кресла, снял со спинки камзол, который сбросил на время работы; надев его поверх рубашки, застегнувшись на все пуговицы, проследовал к выходу из своего кабинета.
И, ещё не выйдя за дверь, ощутил на шее нечто чужеродное — одновременно с тем, как просторную дворцовую комнату огласил тихий щелчок.
— Иди в сокровищницу, — негромко велела окружающая пустота, вдруг вздумавшая обзавестись приятным мужским голосом.
Казначей попытался удивлённо приоткрыть рот, но неведомая сила удержала его губы сомкнутыми. Она же заставила его руку провернуть дверную ручку, а ноги — покорно зашагать в указанном направлении.
За высокими окнами дворцового коридора засыпал Ювелл. Столица королевства лепреконов утопала в зелени предгорных лесов, домишки с черепичными крышами, которые людям показались бы игрушечными, сияли россыпью золотых огней. Свет уличных фонарей, чьи пёстрые стекла напоминали о леденцах, отражались в блестящей брусчатке. Королевский дворец возвышался на холме над всей этой красотой, и в нём тоже преобладали золотисто-зелёные тона: что во внешней отделке, где жёлтая яшма соседствовала с малахитом, что во внутренней, где по изумрудным панелям на стенах вились янтарём узоры затейливой росписи.
Как назло, на коротком пути в сокровищницу не встретилось ни одной живой души. Казначей всегда засиживался допоздна, когда все другие лепреконы давно уже расходились по своим покоям. Он шёл, чувствуя себя шарнирной куклой, слушая грузные шаги за спиной, явно принадлежавшие людям.
И, сопоставляя эти шаги с ошейником, заставляющим повиноваться, приходил лишь к одному выводу.
Если бы казначей мог, он покачал бы головой: дивясь дерзкому безумству тёмных, которое всё равно не могло никуда привести. Понятно, что они загнаны в тупик, и от отчаяния чего только не сделаешь — но на что им сдались эти треклятые жемчужины, в конце концов?
В отличие от коридоров, которые делали с высокими потолками, двустворчатые двери в сокровищницу были ниже человеческого роста. Казначей подметил это с какой-то мелочной мстительностью: что незваным гостям, в отличие от него, наверняка пришлось согнуться, чтобы пройти внутрь. Огромный зал, вымощенный белым камнем, при их появлении озарили магические светильники, золотыми каплями вспыхнувшие под потолком. К стенам жались стеллажи, хранившие многочисленные шкатулки и ларцы, а зал был весь заставлен сундуками; лепреконы любили блеск золота, но аккуратность и порядок всё же любили больше — так что никак не могли позволить монетам и драгоценностям просто валяться неопрятными кучами.
Сокровищницу даже не запирали на ключ. В ключе не было нужды.
— Неплохо, — одобрил один из тёмных, наконец проявившись из воздуха рядом с казначеем. Молодой мужчина в серой мантии колдуна, с узлом длинных русых волос. — Но для столь легендарного места... если честно, ожидал большего.
— Зато сила чар вполне оправдывает ожидания, — пробормотал другой, полноватый и темноволосый. Судя по мантии, тоже колдун.
В этой части дворца, строившейся лепреконами для лепреконов, не рассчитанной на рослых гостей, люди смотрелись... странно. Чужеродно. Рядом с мебелью и сундуками, которые разом стали выглядеть миниатюрными — они казались взрослыми, заглянувшими в кукольный домик.
Пусть даже куклы были в рост человеческих детей.
— Ничего, справимся.
Русый аккуратно прикрыл двери в сокровищницу. Обратил взгляд на казначея.
— Ты ведь знаешь, за чем мы пришли, — сказал он.
— Догадываюсь. И ничего у вас не выйдет, — злорадно откликнулся лепрекон, даже не сразу сообразив, что к нему вернулся дар речи. — Ошейники вам не помогут. Ни ошейники, ни магия.
— Посмотрим, — колдун небрежно махнул рукой. — Отдавай нам жемчужины.
Серебряная полоска на шее сделалась горячее. Подчиняясь движениям невидимых нитей магии, протянувшихся от ошейника к его ногам, казначей покорно пошёл мимо сундуков: к одному из стеллажей, где покоились шесть одинаковых ларцов чёрного дерева. Один за другим снял их с полки, чтобы передать русому вору — в маленьких руках лепрекона шкатулки выглядели ящиками.
Колдун открывал крышки, удостоверяясь, что внутри действительно жемчужины, и отдавал ларцы товарищу, громоздя один на другой.
— Золотые, белые, розовые, зелёные, чёрные, серые, — подвёл итог русый, когда в пальцах у него оказалась последняя шкатулка. Остальные пять уже перекочевали к его подельнику, который придерживал верхний ларчик подбородком, чтобы получившаяся пирамида не обвалилась. — Все на месте... вот теперь и проверим, помогут нам ошейники или нет.
И вернул ларец с серыми жемчужинами в руки казначея.
— Отнеси это в коридор.
Пока лепрекон, подчиняясь приказу, переставлял ноги по направлению к двери, он отчаянно напоминал себе, что не имеет никакого права выносить королевскую собственность в угоду дерзким ворам. Помнил, что защита сработает и без этого, но решил помочь магии по мере своих скромных сил.
Он подступил к порогу, где паркет коридора стыковался с белым камнем, которым отделали пол сокровищницы. Толкнул одну из дверей, попытался выйти — но порог ожидаемо вспыхнул золотой полосой, и нога, обутая в щегольскую лакированную туфлю с вострым носом, уткнулась в невидимую преграду.
Какое-то время казначей бодал лбом защитный барьер, раз за разом отлетая на шаг назад, куда его отбрасывал сгущённый воздух: тоскливо гадая, когда же тёмным надоест над ним измываться.
— Похоже, и правда не выйдет, — наконец вздохнул русый.
— А я что говорил? — буркнул его подельник.
— Но попробовать-то стоило. Ладно, иди сюда.
Последнее уже было обращено к казначею. Тот подчинился, с ненавистью сверля взглядом собственные ноги, вновь предавшие его.
— Присядь, отдохни.
Отобрав у лепрекона ларец, русый добавил его к пирамиде в руках подельника. Осев на пол, казначей беспомощно смотрел, как русый подходит к дверям в сокровищницу; вновь заперев их — чтобы скрыться от глаз случайных свидетелей, если бы таковые вдруг объявились, — поднимает руки к потолку.
И, вычерчивая кончиками пальцев рунную вязь, повисавшую в воздухе кружевами тёмного дыма — размыкает губы, сплетая паутину заклятия.
Казначей не знал, что это за заклятие. Но оно заставило светильники дрогнуть и почти померкнуть, воздух — стать холоднее, а пыль на крышках сундуков — подняться под порывами ветра, невесть откуда взявшегося в запертой комнате. Казалось, сам пол вот-вот задрожит. Мурашки бежали по коже лепрекона, когда он понимал, какой мощи чары, творимые в нескольких шагах от него — а голос тёмного колдуна становился всё громче, и дыхание казначея уже обращалось облачками пара, и на крышках сундуков змеился иней, сверкали, рождаясь, льдистые кристаллы...
Колдун сомкнул ладони в финальном, завершающем аккорде.
Лёд исчез, как ни бывало. Воздух потеплел. Светильники мигнули, восстанавливая своё ровное сияние.
В руках русого, так и стоявшего в шаге от дверей, оказалась одна из шкатулок с жемчужинами.
Когда колдун двинулся вперёд, казначей затаил дыхание. Сердце лепрекона колотилось лихорадочно, недоверчиво, когда он понимал, что это невозможно — но, похоже, этот тёмный мог, мог сотворить сейчас то, что поможет ему...
Русый занёс ногу над порогом.
И отлетел назад.
А казначей с облегчением понял: нет, не поможет.
Русый, донельзя удивлённый, шагнул вперёд снова. И снова. И снова.
Пока его раз за разом отбрасывало прочь от дверей, в лице его оставалось всё меньше удивления — зато прибавлялось злости.
— Нет! — он в ярости швырнул шкатулку на крышку ближайшего сундука.
— Неужели не получилось? — уныло вопросил его подельник.
Он так и прижимал подбородком верхний ларец в пирамиде, высившейся у него в руках.
— Оно должно было сработать, не могло не сработать! — колдун в бешенстве воздел руки к потолку. — Мёркер, йорт о луфф...
Казначей злорадно, но уже без особого интереса наблюдал, как русый предпринимает вторую попытку сломить защиту сокровищницы. Потом, с ещё большим злорадством — как колдун, дочитав заклятие до конца, снова бьётся лбом о невидимую стену.
— Хватит, — в конце концов проворчал его подельник. — Ничего у нас не выйдет. Мы облажались, признай уже.
Русый, тяжело дыша, застыл перед порогом.
Отставив шкатулку на тот же сундук — уже спокойнее — повернулся к казначею.
— Да, — колдун криво улыбнулся: в густую щетину, покрывавшую его щёки. — Вы умеете хранить то, что принадлежит вам, маленький народец. — И сплюнул на пол. — Ладно. Подавитесь этими жемчужинами. Обойдёмся без них.
Казначей ещё успел улыбнуться, прежде чем русый махнул рукой, сверкнувшей рунной насечкой серебряного кольца. И, падая в бессознательную тьму, куда его отправил треклятый колдун, лепрекон чувствовал лишь одно — глубочайшее удовлетворение.
Впрочем, нет. Было и ещё одно. Гордость.
За то, что их маленький народец в который раз оказался на высоте, обставив и превзойдя этих несносных громил.
Стоило лепрекону раскинуть руки по белому полу, похрапывая в блаженстве безмятежного сна, как с лица Лода мигом сползла злобная гримаса.
— По-моему, с эффектами ты всё-таки переборщил, — поморщился Восхт, когда наследник Ильхта стал забирать шкатулки у него из рук. — Лёд был определённо лишним.
— Зато ты недобрал, — Лод усмехнулся, но усмешка эта была весёлой. — Актёр из тебя отвратительный, если честно.
— Не всем же быть великими лицедеями, как некоторые.
Лод оставил замечание без комментариев: его мысли явно были уже о другом. Составив все шкатулки на пол, опустился на колени подле одной из них. Откинув крышку, прищурил глаза — словно любуясь чёрным сиянием, красившим матовую поверхность крупных, в пол-ладони, жемчужин.
В ларце их было около дюжины.
— Что ж, — Лод взял одну из них, идеально круглую, безупречно красивую, — пора приступать.
Когда они с Восхтом одновременно потянулись за чем-то, припрятанным во внутренних карманах мантий — губы наследника Ильхта Миркрихэйра, навестившего эту самую сокровищницу триста лет назад, снова тронула усмешка.
Только теперь в этой усмешке отчётливо читалось предвкушение.
* * *
Когда казначей очнулся, в сокровищнице было прохладно, темно и тихо. Впрочем, стоило пошевелиться, как светильники вновь вспыхнули, ударив по глазам золотой яркостью, заставив сощуриться...
И, в один миг вспомнив, что предшествовало этому пробуждению — лихорадочно подскочить, оглядываясь.
Тёмные исчезли. Ошейник тоже. А вот шкатулки, за которыми они приходили, остались: пять стояли на полу, шестая — на сундуке, куда её положил русый.
Казначей поочерёдно открыл крышку каждой. Пересчитав жемчужины и удостоверившись, что все на месте, выдохнул. На всякий случай взял по паре драгоценностей из каждого ларца — жемчужины едва помещались в его руку — и поочерёдно сжал в пальцах, считывая ойру.
Ойры жемчужин разных цветов не отличались друг от друга. Нет, маги наверняка увидели бы отличие, однако лепреконы лишь чувствовали, что в их руках исключительной силы артефакты, чья ойра характерным образом 'звучала' под пальцами. Раз за разом казначей получал подтверждение того, что из ларца он достал именно жемчужину — без примесей каких-либо подозрительных чар; и, развеяв все свои сомнения, в конце концов захлопнул ларцы.
Взяв один, понёс на место.
Нет, конечно, его отключка ничего не решала. Кража тёмным не удалась, он видел это только что, своими глазами... но проверить было не лишним.
Вернув все шкатулки на полку, казначей любовно погладил одну по крышке. Весело насвистывая, оправил одежду.
Вдруг замер.
Да, это о жемчужинах тёмные то и дело заикались на переговорах... но что, если в самом деле колдуны приходили не за ними? Если это был обманный манёвр, спектакль, который устроили специально для казначея? А в действительности...
Схватив одну жемчужину, лепрекон рванул к выходу так быстро, как позволяли его маленькие ноги. Отлетев от невидимой стены, благонадёжно преградившей выход, с облегчением отёр пот со лба.
Нет. Они не притворялись — чары остались целыми и невредимыми. За чем бы ни приходили воры, вынести это они не могли.
Вернув жемчужину в ларец, казначей подумал ещё об одной вещи. Подозрительно вывернул карманы, но в них было пусто; ощупал свои бока, ноги, зад. Даже башмаки на всякий случай снял.
