Объект N3: мало данных, т.к. Объект на удалось изучить вблизи. Однако данные вероятностной кривой подтверждают, что это тоже "фактор хаоса", возможно, меньшей силы.
Йар Проклятый
Камень кругом бурый. Ни солнца лучика. Ни травинки. А и попадется какая — та сухая, в труху рассыпается. Мертво кругом. Хоть бы деревце какое аль ручеек... Один туман волглый. Ручеек тебе, ишь! Хошь пить — камни вон полижи.
Одни тени кругом. Может и сам уж... тенью стал?.. Давно я здесь? Не ведаю. Дед сказывал: нету в Долине Хаоса ни ден, ни лет. Вечность одна беспросветная. Она и есть... Никогда смерти-то не боялся. Покойника боль не мучит, тоска не гложет. Иной раз думал: лучше бы и вовсе не жить... Знал бы, что так погано, не спешил бы.
Шевельнулась тень... Человек?..
— Эй!
Зову, а сам себя не слышу. Глохнет звук, туманом захлебывается.
Человек стоит. Не. Идет. Медленно. Ктой-то? Эка! Колдун! Пальцем грозит, строго. Уходит.
— Погоди! — кричу. — Скажи хоть, за что мне? Все, чего надо, сполню. И муки претерплю. Знаю: заслужил. Но — чтоб хоть знать!
— Рано... — шепчет.
— Рано? А... чего теперь-то? Тут отбывать? Эт' оно и есть — наказанье мое?
Пропал.
И опять хожу-брожу кругами... Тяжко. Муторно... Тут глядь: Тау. Сидит на камне нога на ногу, посмеивается. Обрадовался я.
— Ты где, — говорю, — был-то? Уму тут чуть не решился! Колдун вот приходил, да и тот...
А он вдруг трубку достает, колдунскую. Сидит, покуривает, дым кольцами пускает.
— Сдурел что ль? Брось ее к шуту! Очумеешь ведь!
Молчит. Ухмыляется. Можа, и не Тау вовсе?
— Ты кто? — говорю. — Человек? Аль морок?
— Морок, морок, — еле шелестит.
И хихикает меленько.
— Сгинь, упырь клятый! Куда дружка моего подевали?
— Нету больше дружка, — шипит, аки змеюка. — Нету. Сам отдал. Аль запамятовал?
— Брешешь, холера! Ужо я тебе!
Исчез. Одина вонь осталась. Гадость! Дед не такую курил...
Дед... Ой!
И вот уж навроде я снова в избушке его. Вот и дед сам. Сидит за столом. Кашляет. Вздохнуть-то во всю силу невмочь ему...
Вон и чешуи лежат набитые. Как же ты сам-то? Или это те, что я еще успел...
Верстак выщербленный. Когда пришел к нему — верстак мне по подбородок был. На скамеечку залазил, чтоб работать... А потом так, ишь, вымахал — ниже пояса стал. Нагибаться приходилось...
Вот и струментишко нехитрый. Ножи да шильца. Кажная рукояточка блестит, ладонью отполирована...
Светец в уголку. Хоть дымит, хоть светит слабенько, а огонек тот — самый лучший во всей земле. От него на душе теплей...
Кисет на столе. Латаный, узор весь истертый. Одну только вещь, Дед говорил, через все скитанья пронес. Кисет этот. Ученик подарил — тот, последний, лучший. В ем и семена привез из страны дальней, здесь посеял...
— Ты прости меня, Дед! Господом-Держителем тебя прошу! Вышними крылатыми, кем хошь! Пригрел ты гадину, добра не помнящую. Чего и ждать от предателя-то клятого?
Молчит Дед. Перхает, всхрипывает надсадно.
Да как же смел бросить его? Нешто потерпеть не мог, пока Господь его приберет? Недолго, поди... Уйду, вишь-ка, тогда его не тронут... Нешто вступиться не мог? Сел бы у порога с поленом: кто сунется — тому в лоб...
Че ты стоишь-то после этого? Только жизню людям портить...
— Нет, Дед, не говори ничего. Не прощай. Бросил тебя. Нету мне прощенья...
— Че пригорюнился, сынок? — голос тихий, ласковый. — Нашел чего искал-то?
— Нашел, родимый. Чего заслужил — то и получил. Дулю. Да муку посмертную за зло содеянное. Так-то.
Пропал. И сам пропал, и избушка, и стол...
Пусто опять. Один камень кругом. И люди-тени. Зажмурюсь. Невмочь больше. Не буду глядеть...
Тау Бесогон
Проснулся я от холода и ломоты в спине. Вокруг стояли мутные сумерки: не то утро, не то вечер. Справа высилось нечто темное, слева — просвет. Я лежал на голом камне, во рту ощущался металлический привкус, и я по привычке провел языком по зубам: все ли на месте. Руки-ноги, вроде, целы. Деньги — на брюхе, сумка... под головой. Только вот бердыша нет. И башка трещит.
— Йар, — вяло позвал я, — Черти б тебя... Йар! Кошка!
Нет ответа. Я хотел подняться, но в затылке грянул салют, и носом пошла кровь. Похоже, уже не в первый раз. Дрался что ль вчера? Или бухал?.. Или... не вчера?.. Тут накатила тошнота, все поплыло, и тусклый свет померк.
Очнувшись снова, я увидел веселенький восход солнца в горах. Оранжевые лучи разгоняют клочки тумана. Ветер свищет. Поморники кружат... Я же торчу на голой отвесной скале, на узеньком уступчике локтей в восемь, а внизу — пропасть. Пропасть, понимаете? Впереди — каменная стенка, и позади — каменная стенка. А я — где-то посреди, на тоненькой каменной бровке, и полное впечатление, что я уже лечу вместе с ней туда, в тар-тарары.
Не поверите, в жизни так не орал. Я кинулся ничком, вцепился когтями в землю. Я зажимал руками глаза, но все равно ясно видел, как на меня опрокидывается ущелье, и все крутилось вверх тормашками, и я продолжал падать... Мой вопль отскакивал от скал, передразнивая на все лады, и эхо тоже вращалось, кружилось, накрывало. Я оглох, но все кричал и кричал, вжимаясь в камень. Я падал и падал, а удара все не было. И не было конца этому кошмару.
Спустя некоторое время меня чуть отпустило. Я скрючился, вжавшись в скалу, и стал раскидывать мозгами. Где я? Ладно, и так ясно. Что произошло? Ведьмак. Мы нашли ведьмака. Двоих. Вчера. Наверное... Неужели, это они меня сюда забросили? Зачем? Поиздеваться?.. Ох, и зачем я только потащился... Ведь попой чуял: не надо. Ну, ладно, Йар, а мне-то на кой? А я за компанию.
За компанию, дубина Наэва! Вот и сиди теперь за компанию, жди, пока ангелочки прилетят и тебя снимут...
К полудню, пережив еще пару позорных приступов, я вдруг впал в оцепенение. Просто иссяк. Потом осознал, что больше не могу сидеть без движения, и принялся тихонечко похаживать по уступу, доходя ровно дотуда, откуда еще не видно края. Ноги дрожали и подгибались. Меня преследовал мерзкий, липкий запах страха — мой собственный запах — так что хотелось содрать его вместе с кожей, выцарапаться... Но я шагал и шагал. Я поймал себя на том, что непроизвольно мурлычу под нос песенку про моряка и русалок, и никак не могу от нее отвязаться. Дурацкая песня, подумал я и заорал уже в голос, так что эхо запрыгало по ущелью.
Меня мутило, знобило и страшно хотелось пить. И есть, пожалуй, тоже. Прошвырнувшись еще пару раз туда-сюда, я оголодал еще больше и гаркнул вверх, сам не зная кому:
— Эй, уроды! А кормежка тут заключенным полагается?
Повторил то же по-рийски и по-торуански. Прибавил по-соттриански парочку почерпнутых в порту ругательств. Дотопав до противоположного конца уступа, я обнаружил миску похлебки и горлянку с водой.
— Ну, спасибо за заботу! А ложку слабо было принести?
Тут я расхохотался и все ржал и ржал, словно против воли, чувствуя, как трясутся руки, как дергаются щека и веко, и наворачиваются слезы. Я долго не мог успокоиться, пока, наконец, не начал есть, нервно подхихикивая, давясь и всхлипывая. Во мне крепла уверенность, что выберусь я отсюда нескоро.
месяц Запасов
день первый
Йар Проклятый
Под ногами — серым-серо, по сторонам — серым-серо. Одна хмарь. Да мороки еще. Теперь уж молчат, только кажутся. Дом видел. Мамку, братьев. Отца... ну, того, что на хуторе. Кулаком грозился. И того, который колдун, — тоже...
А по временам еще шорохи слышатся, голоса нездешние аль пение... Только эт' тоже морок. А взаправду никого здесь нету. Пусто. Одни камни, да и те, верно, не всамделишные. Экая ж ты гадостная, вечность. Будто в болотине вязнешь...
Спать пробовал — не вышло. Ворочался-ворочался... Неспокойно как-то, свербит внутре. И сядешь — не усидишь. Вот и мотаюсь... аж пятки гудят. Чудно: разве ж у тени может чего болеть-то?
И жрать охота. Господи... Даже мертвому — и то...
Ох, и тошно.
Куст торчит. Кривой, кабыть его мяли-крутили. Потом кинули, а он за камень уцепился да прирос... А и не куст это. Человек.
Нешто Веруанец?
Он. Вот кого еще не видал! Сидит, в песке копается. И так вдруг захотелось тож пару гвоздочков вытащить — прям мочи нет! Тут глянул он на меня и говорит:
— Сядь. Делай так. Рука не живая. Рука — клещи.
И раскачивается. Туда-сюда, туда-сюда, туда...
Активация.
Так.
Что-то странное.
Мне не нравится это место.
Мне не нравятся эти двое, которые стоят наверху. Наблюдают. Экспериментаторы? Ставят опыты?
Да.
Они считают, что контролируют ситуацию. Ситуацию всегда контролирую только я.
Самонадеянные людишки. Пожалуй, стоит поглядеть на них поближе.
Кратчайшее расстояние: 123 метра по плато, потом 35 метров вверх по скале. Высоко.
Обходной путь?
Отсутствует.
Значит, каменная стенка. Угол наклона 65?. Преимущественный состав: песчаник.
Задача выполнима.
Тело неловкое. Значительная утрата ресурса. Сильное обезвоживание.
Плохо. Но не критично.
Вверх. На когтях.
Они неосторожны, экспериментаторы. Им любопытно. Стоят близко к краю.
Это хорошо.
Убегать не собираются. Они ничего не понимают. Когда поймут — будет уже поздно...
Камень из-под ног.
Их работа.
Восстановить равновесие. Уцепиться. Встать в распорку.
Еще один.
Нет, падаю.
Кувырок. Группировка. На четыре точки.
Повреждена кисть руки.
Кувырок. На три точки.
Тело плохо подчиняется. Слабый мышечный тонус.
Группировка. Толчок.
В сторону.
Сброс.
Дезактивация.
день второй
джарад Ние Меари
Объект N1. Пятые сутки испытания мороками. На фоне сильного нервного и физического истощения наблюдается сужение сознания. Объект целиком сосредоточен на навязчивых мыслях о собственной вине и малоценности. Энергетика очень слабенькая, всплесков не фиксируется. Кривая идеально монотонна. Полный ноль.
Вопрос: откуда же возникло столько энергии?
Вопрос: где она теперь?
Этын высказала предположение, что энергия каким-то образом уже аккумулирована в Объекте, но основную часть времени остается заблокированной. Это логично, хотя механизм совершенно непонятен. Энергия такой мощи давно должна была разрушить тело, расшатав обмен веществ, да и попросту повредив ткани. Анатомически Объект — обычный человек, физиология, впрочем, явно аномальна. Очевидно, имеется некий стабилизирующий фактор, он же отвечает за блокировку/разблокировку.
Не отметаем пока и гипотезу о наличии некоего энергетического "донора", от которого Объект мог бы подпитываться.
Так или иначе, источник энергии есть, и ее много. Задача: найти способ использовать Объект в качестве "донора" или — в качестве канала, если Объект сам подключен к некоему "донору".
О, Наэрд! Если бы только понять, как этой штукой управлять! Ясно только, что необходимо отключение сознания, правда, не слишком глубокое (иначе Объект опять впадет в ступор). Сумеречное состояние? Или все же — Транс? Э! Надо срочно вызывать Наади, это его епархия. Пусть разбирается.
Энергия нам сейчас жизненно необходима. Возможно, при ее наличии нам удалось бы вызвать подселенцев... На худой конец, хотя бы продлить время моей жизни, восстановить тело... Хотя бы мозг, Батр меня возьми! А то скоро я вообще не смогу работать. Мне сто четыре года, а я уже превратился в инвалида, в развалину!
Этот малоумный юнец вряд ли осознает, какая чудовищная сила в нем скрыта. Он знает о своей способности, всплески случались и раньше, и тому были свидетели. Но окружающие, полагаю, тоже не могли оценить всех масштабов — для этого надо видеть... А сила эта, стоит заметить, скорее в негативе: какая-то слепая, механистичная агрессия. И при этом — совершенно фантастическая подавляющая воля. Как будто приказ, но помноженный во сто крат и воплощенный в человека... Ай, хватит! Что за мистицизм?!
Самое удивительное, что этот эффект я вызвал совершенно случайно. Позже надо будет поподробнее исследовать тот образ памяти, который вывел нашего подопечного из тоски и заставил побегать. Побегать в прямом смысле, так как Объект неожиданно пришел в состояние сильнейшего возбуждения и (поразительно!) увидел нас с Этын сквозь довольно плотные личины. (Вошел?) Объект бегом пересек плато и начал с нечеловеческой скоростью карабкаться вверх по отвесному склону. Мы стояли на выступе и глазам своим не верили. Когда Объект приблизился на расстояние прыжка, Этын не выдержала и стронула под ним несколько камней. Объект, кувыркаясь и по-звериному припадая на все конечности, покатился под откос. Энергия била буквально фонтаном, особенно пока он падал, потом резко потухла. И больше ни малейшей искорки. Опять тоска и вялость. Надо бы повторить эксперимент, но на этот раз выбрать точку наблюдения подальше от испытуемого. Пока не найдем, как его можно контролировать.
— Джарад?
— Упрямица, я же сказал: Номер один не должен ощущать чьего-либо присутствия, — предвосхитил я ее просьбу. — Не смей к нему приближаться, даже под личиной. У него очень развито обоняние, а запахи трудно маскировать.
— Громко думаю? — она смутилась.
— Ты все делаешь громко. Да, я знаю, что он слишком долго находится без воды и пищи. Ничего. Вчера, пока он спал после всплеска, я влил ему в горло стакан подслащенного отвара.
— Джарад, но... мальчик уже два часа, как потерял сознание. Он сильно истощен...
— Объект, — поправил я.
Она досадливо мотнула головой.
Все-таки некоторое мягкодушие в женщине сохраняется, даже при таком бардаке с половыми гормонами... В старину слово "тарда" было среднего рода, но потом особо рьяные гуманисты сочли это оскорбительным. Наверное, правильно. Я тоже не стал бы определять Этын, как "оно".
— Ладно, Упрямица, — сдался я. — Прервемся пока. Так. Что последнее ты зафиксировала?
— Ох, у него уже пошли собственные галлюцинации. — Ее аура переливалась прямо-таки материнским сочувствием. — Причем не какие-то персонажи, а море. Морская гладь, блики, часть палубы. Как бы вид с борта корабля.
— Воспоминание?
— По-моему, фантазия. Мечта...
— Мечтаем, значит... Ладно, приготовь регидратирующий раствор, и пойдем его реанимировать.
день третий
Тау Бесогон
Утро выдалось бодрое: ясное, с освежающей росой, что так кстати в предрассветной холодрыге. Я немного попрыгал, чтобы размяться, похлебал безвкусных харчей из миски и без особой радости отметил, что уже начинаю обвыкаться. Человек ко всему привыкает.
Ближе к полудню вдруг явился Йар. Я декламировал одну из тирийских саг и не заметил, как он пришел. Оборачиваюсь — сидит моя прелестная тютя на камушке и терпеливо внемлет.
— Ты?! Ты где пропадал? — я готов был его расцеловать
Йар меланхолично вздохнул.
— Да так... Ты прости, не чаял, что выйдет эдак... Эх! Напрасно ты со мной поперся...
