Нашёл ручку и нужный бланк, протянул хозяйке. Собственно, всё. Больше мне тут делать нечего.
Талина пробежала взглядом несколько коротких строчек (список вещей, стоимость услуг, подпись владельца), поставила короткий красивый росчерк и быстро отсчитала деньги.
— Анайя болеет? — зачем-то спросил я.
— Что-что? — Талина задвинула ящик стола и обернулась ко мне.
Так, кажется, это называется "лезть не в своё дело".
— В прошлый раз вы сказали, что у Анайи заболел ребёнок, и она не смогла забрать бельё. Поэтому отправили нас с Иджином. Просто вы обычно не заказываете доставку на дом, вот я и решил...
Не в своё дело, точно.
Талина негромко рассмеялась.
— А, нет, с ней всё в порядке. Просто я её отпустила на сегодня. Мне иногда тоже хочется побыть в одиночестве, да и у Анайи семья, — и без всякого перехода добавила: — Чаю хочешь?
— Спасибо, но меня ждут... — Согласиться очень хотелось, но нужно было доложиться Хелене и сдать ей все бумаги.
— Да или нет? — переспросила Талина. — Твоей начальнице я позвоню, выручку и всю отчётность сдашь ей завтра. Так хочешь?
— Хочу, — выпалил я.
— Вот это другой разговор.
Кухня была переоборудована, как и комната. Никаких посудных шкафов и полок, только ящики. Вместо стола — что-то вроде низкой барной стойки, чтобы оставить больше пространства для коляски. Талина, кажется, терпеть не могла от кого-то зависеть. На кухне она, наверное, управилась бы с закрытыми глазами, но у неё всё равно не получалось двигаться так же быстро, как здоровый человек — какое-то время неизбежно уходило на то, чтобы поудобнее развернуть коляску, дотянуться до чайника. Я отошёл в угол, прекрасно понимая, что предложить свою помощь — значит смертельно её оскорбить.
— Ты с сахаром пьёшь? — уточнила Талина, разливая кипяток по белым чашкам. — Кстати, я даже не спросила, как тебя зовут.
Я не сразу сообразил, на какой вопрос отвечать.
— Меня зовут Дэй. И да, я люблю сладкий чай.
— Отлично, я тоже. — Талина насыпала в каждую чашку по две ложки сахара. — Кстати, мне нравится.
— Что?
— Твоё имя. Красивое, короткое, запоминается хорошо.
— Эээ... Спасибо. — Я осторожно сел на краешек стула и принял чашку с чаем из её рук.
— Меня моё имя в детстве дико раздражало. — Женщина отпила глоток. — Та-ли-на. У нас в классе три Талины было, представляешь? Учителя вечно путались. Я постоянно изобретала всякие сокращения. Лина, Тали, Тал. А сейчас вроде бы ничего, привыкла. И по радио здорово звучит.
— Классная у вас работа, — подтвердил я. С каждым словом росло ощущение, что все мои реплики невпопад.
Я не всегда успевал слушать эфиры Талины, уже с утра приходилось мотаться по городу, а иногда даже браться за уборку. Позавчера в одной из машин что-то сломалось, и она выплюнула смешанную с порошком воду, устроив небольшой потоп.
Иногда мне очень хотелось, чтобы программа у Талины была не утренняя, а вечерняя. Опустевшая прачечная, радио на полную мощность, голос Талины и музыка — и я наплевал бы даже на свои ночные прогулки. Хотя для полного счастья ещё Иджина куда-нибудь надо сплавить.
Мне нравились все песни, которые она ставила. Я даже ухитрился запомнить кое-что. Но той самой — про беглецов, которые никогда не возвращаются — пока не было.
Я попытался рассказать ей обо всём этом: о несуществующих ночных эфирах, о песнях, о том, что сидел бы и целыми днями слушал её голос.
— А, "Беглецы", — понимающе закивала Талина. — Она очень-очень старая, только ленивый не перепел. Я её тоже очень люблю и поэтому редко ставлю.
— Почему? — не догнал я.
— Боюсь затереть. Нет, не пластинку, их в любом магазине навалом, не такой уж редкий альбом. Просто не хочу, чтобы люди привыкли к ней и перестали понимать слова.
Она была права. Слова как монеты — слишком быстро стираются.
— А я так и не смог услышать её целиком.
— Можешь послушать сейчас, — предложила Талина. — Согласись, было бы очень странно, если бы у меня не оказалось пластинки с моей любимой песней. Допивай чай и пойдём.
Пока Талина возилась с проигрывателем, я осторожно перекладывал пластинки — не дай боги разбить — и рассматривал обложки. На каких-то улыбались сами музыканты, где-то расплывались абстрактные узоры, как в калейдоскопе, некоторые были похожи на настоящие картины. Девушка в зелёном платье идёт по дороге к замку. Кажется, вот-вот обернётся, и я увижу её лицо. По трассе несётся мотоциклист, а пространство вокруг него буквально размазывается, превращаясь в зелёные полосы леса и ярко-синие — неба. Закатный пейзаж с маяком, тонущее в океане солнце и парусник вдалеке.
Пластинка, которую искала Талина, оказалась оформлена куда проще. Всего лишь чёрно-белая фотография с какой-то дверью и мрачным забетонированным двором перед ней. Откуда-то слева падал свет фонаря. Похоже на служебный вход клуба или бара.
— Она должна быть записана первой. — Талина сверилась со списком песен на обратной стороне конверта, напечатанным поверх такой же чёрно-белой фотографии.
Чёрный диск лёг на вертушку проигрывателя, иголка встала в начало дорожки. Я замер, боясь вздохнуть.
"Беглецы никогда не возвращаются, они должны где-то появиться, но их нет ни там, ни здесь..."
В прачечную я шёл шатаясь, как пьяный. Слишком много случилось за этот вечер: Талина, песня... В голове всплывали отдельные строчки.
"Ты была огоньком в ночи, а я ключом, который надо было повернуть..."
"...но сейчас я тону в дожде, и в кармане моём — билет беглеца..."
Это было жутко, как самая кровавая из дорожных легенд, но песня была обо мне. Я шёл через заводской район — трамваи уже не ходили — и, зная, что меня всё равно никто не услышит, в голос пел "Беглецов". Я мечтал, и мечты мои были совершенно сумасшедшими. Я представлял, что однажды найду того парня, который написал эту песню, и спрошу, как он угадал мысли всех, кто когда-то сбежал из дома. А потом... Потом можно притащить его к Талине в студию, чтобы он спел для неё в эфире. Голос у вокалиста был настолько искренним, что мне даже в голову не приходило, будто текст мог сочинить кто-то кроме него.
"Беглецы никогда не возвращаются..."
Когда я ввалился в подвал, Иджин дремал, не раздеваясь и не выключая света. Возле его матраса валялся смятый журнал. Услышав шум, он разлепил глаза и впервые за последнюю пару недель соизволил поинтересоваться:
— Чего такой довольный, неужели кто-то дал?
Вместо ответа я плюхнулся на своё место, повернулся к нему спиной и довольно быстро вырубился. Имеет право счастливый человек не обращать внимания на придурков? Имеет.
Через несколько дней я услышал "Беглецов" по радио. "Для тех, кто знает, какой длинной может быть дорога, — сказала Талина, — для тех, кто ищет свой путь в этом лабиринте". Я чуть не раздулся от гордости: ещё бы, она поставила песню для меня. От желания сделать для Талины что-то хорошее буквально распирало. Просто чтобы увидеть, как она улыбнётся.
Сирень пришлось караулить долго. Распустилась она уже давно, сложнее было выбрать подходящий момент, когда вблизи городского парка никого не будет. В маленьких городках не имеют привычки гулять допоздна, но в центре даже ночью можно встретить дежурную полицейскую машину. С другой стороны, мне не так много надо. И подходящая ночь в конце концов выпала.
Я воровато оглянулся и махнул через ограду. Зашёл за один из пышных кустов, чтобы меня не видно было с улицы, и обломал пару приглянувшихся веток. Совесть заткнулась после напоминания о том, что сирень обламывать полезно, она от этого растёт лучше. Но я всё-таки оставил первый куст в покое, и остальные ветки срывал уже с других. Букет получился внушительный, мокрый от недавно прошедшего дождя, поэтому моя футболка тоже быстро промокла. Неловко прижимая добычу к себе, я перебрался через ограду. И только потом задумался.
Букету надо дожить до следующего дня, но куда его деть? Притащить к нам в прачечную и поставить в бутылку? В подвал, к Иджину? Это всё равно что засунуть цветы в помойку. Да пошёл он...
Оставался только один вариант.
Вдруг Талина ещё не спит.
Если спит — возьму любую бутылку у мусорных баков, наберу воды из-под колонки и оставлю цветы на веранде.
К коттеджу я вышел не со стороны сада, а со стороны веранды. В доме светилось одинокое окно, и я возликовал. Перелезть через перила не составило большого труда. Талина сидела за письменным столом и читала книгу. Похоже, я всё-таки нашумел — она подняла голову, увидела меня. Я толкнул стеклянную дверь — незаперто. Порог веранды представлял непреодолимую преграду для коляски, и я вошёл в комнату.
— Доброй ночи, Талина. Это вам.
И осторожно положил ей на колени пахнущий ночной свежестью букет.
— Дэй? Откуда?.. — Талина удивлённо перебирала сиреневый ворох. — Почему ты по ночам бродишь?
Я неопределенно пожал плечами.
— Не спится.
— А цветы-то зачем?
— Просто так. Я вас люблю.
Сказал — и чуть не прикусил язык. Теперь на порог не пустит.
— Подожди, — Талина тряхнула головой, — да ты весь мокрый. Под дождь, что ли, попал?
— Не весь, только футболка, — отозвался я тоном киношного героя, с ног до головы покрытого чужой кровью, но не получившего ни царапины. — Это не дождь, это кусты мокрые были.
— Д-демоны, — неожиданно выругалась Талина. — Извини, мне просто давно сирень не дарили. Я её очень люблю, а покупают для меня в основном алые розы. На день рождения и на день подписания капитуляции. Они, конечно, красивые, да и воинские цветы в геральдике, ещё с рыцарских времён. Просто сейчас их к мемориалам часто приносят, а я всё-таки ещё живая.
— А если сказать? — Я расшнуровал кеды и оставил их у входа на веранду. Уселся прямо на ковёр. — Мол, не дарите розы, они мне не нравятся. Или выдумать, что на них аллергия?
— Да говорила, что не люблю, — обречённо махнула рукой Талина. — Всё равно каждый год, как в школу пригласят, так целый розарий с Анайей домой тащим.
Так, стоп, ей что, цветы дарят только два раза в год?!
— Нельзя так, — хрипло выдавил я, горло словно перехватило. — Они вас что, даже не слушают?
— Слушают, конечно, просто считают, что я скромничаю.
Из глубин подсознания поднималась тёмная, плохо осознаваемая ярость. Заковали живого человека в доспехи из уважения и почтения, аж сами подойти боятся.
— Хотите, я вам ещё цветов принесу? — спросил я. — Любых, каких скажите. Смотаюсь за город, когда потеплеет, и полевых нарву сколько угодно. Хотите?
Талина расхохоталась, а я застыл, не зная, обижаться мне или посмеяться вместе с ней.
— Извини. — Талина провела ладонью по лицу, пытаясь спрятать улыбку. — Я не над тобой, я над ситуацией. Нет, не надо каждый день приносить мне по букету. Лучше сам приходи почаще.
Она меня приглашает? Ух ты!
— Я приду. Прямо завтра приду, если можно. Только ночью, когда отработаю.
Когда Хелена попросила зайти к ней, я решил, что Иджин ей что-нибудь наврал. В первый момент мне банально захотелось дать дёру. Но я затолкал уличные инстинкты поглубже. Если я сейчас сбегу, то Талину больше никогда не увижу.
Кабинет у Хелены был маленький, с несколькими книжными полками, заваленными папками с бумагами, и небольшим столом. Единственным ярким пятном казался календарь на стене. Кажется, с двумя или тремя котятами.
— Мне звонила Талина Эйре. — Хелена сразу взяла быка за рога, развеяв все мои опасения. — Сегодня у неё выступление в школе, она просила, чтобы я отправила тебя ей помочь. Сам понимаешь, коляска, много лестниц, Анайя одна не справится. Так что пойдёшь туда к двум. Можно на тебя положиться? Ты там никого не побьёшь?
Я стиснул зубы. Даже не знаю, что взбесило больше: снисходительный тон или уверенность в том, что я могу начать драку из-за ерунды.
— Если парни из школы не начнут первыми.
Кстати, не такой уж сказочный расклад. Вполне могут попытаться вломить чужаку, так что я всего лишь честно предупреждаю.
— Ну, думаю, до этого не дойдёт. — Хелена в очередной раз улыбнулась, и её улыбка почему-то не показалась мне приятной. — Так что можешь начинать прихорашиваться. Всё, иди.
Я ссыпался по лестнице в подвал. К счастью, там было пусто. Прихорашиваться... Хелена скажет тоже. Прихорашиваться — это к девчонкам, это они могут завивать или выпрямлять волосы, краситься, выбирать украшения. А с парнем ничего такого не сделаешь, чтобы он выглядел посимпатичнее. Разве что как Иджин: надеть новую и чистую одежду и подстричься. Запасные джинсы и футболка валялись у меня в рюкзаке, но они были такие же выцветшие. Стричься я не собирался в принципе: после того, как в одиннадцать лет мать обкорнала меня под машинку, я особенно невзлюбил эту процедуру. Правда, отросшая стрижка выглядела немногим лучше, чем почти голый череп. Особенно раздражала лезущая в глаза чёлка, пока ещё слишком короткая, чтобы зачесать её назад или заправить за уши. Мне почему-то казалось, что из-за неё я выгляжу ребёнком.
Если честно, перед Талиной мне хотелось быть хотя бы на несколько сантиметров повыше, чуть пошире в плечах и без чёлки. Ладно, от того, что я гипнотизирую зеркало, роста у меня точно не прибавится.
Я всё-таки достал из рюкзака чистую футболку, а волосы убрал под бандану, купленную несколько месяцев назад на каком-то фестивале. Дешевая чёрная ткань уже выцветала, белый узор вроде тех, что украшал древние придорожные камни на севере, поблёк и стёрся на сгибах.
Парень в зеркале вдруг показался мне похожим на одного из стереотипных киногероев. Не светловолосых и с шиком носящих военную форму, а тех, которые проносились по трассе на мощных мотоциклах, ввязывались в драки и всегда, всегда погибали под пулями полицейских или сорвавшись с обрыва во время лихой гонки.
Я выскочил за дверь, пробежал через холл, мимоходом посмотрев на часы. Добраться до дома Талины я не успевал. Придётся идти сразу к школе.
Я сидел на скамейке в школьном дворе и курил, аккуратно стряхивая пепел в стоящую рядом урну. Идущие к главному входу разновозрастные ученики оборачивались на меня, но заговорить не рискнул никто. Значит, тихие, не оторвы. Будут с любопытством коситься, но не полезут выяснять отношения. Ну и прекрасно. Вообще-то я не люблю драться.
К решётчатым воротам подъехала машина — я узнал голубой "ланнат" Талины, иногда видел эту машину возле её дома. Задние двери "ланната" отъезжали в сторону, как в автобусе, а между ними и сиденьем был зазор, куда как раз помещались небольшой пандус для спуска и сложенная коляска. Машину водила Анайя, она отвозила Талину на работу и потом привозила домой, в перерывах между заездами успевая купить продукты для нескольких одиноких стариков.
Анайя была полноватой, темноволосой и коротко стриженой дамой лет тридцати пяти, носила свободные джинсы и мужские рубашки и, по-моему, искренне обожала свою работу. Ну вот нравилось ей помогать людям, коробками покупать лекарства, которые потом нужно было развозить по квартирам пенсионеров, устраивать благотворительные аукционы в пользу больниц и детских приютов — и денег после этих аукционов собиралось довольно много. Если про некоторых людей говорят, что они шустры как электровеники, то Анайя была электростанцией — весомой, спокойной, знающей своё дело. Её энергии хватало на всех нуждающихся в помощи и ещё оставалось на воспитание маленького сына.
