Где-то в недрах его пиджака глухо зазвенело, и генерал не договорил, достал из внутреннего кармана маленький, изящный "комбат" в подарочном исполнении и прижал его к уху.

— Да, Гаряев! Как!? Да вы что там, с-с ума...— И замолк, но пока он слушал, лицо его менялось настолько красноречиво, что в словах нужды почти что и не было. — Нет. Нет, не знаю. Нет, никаких сведений не имею. Да, сразу же поставлю вас в известность, если что-нибудь... Хорошо.

Небрежно сунув трубку в карман пиджака, он некоторое время молчал, как будто не в силах говорить. Наконец, с усилием, словно проглотив комок в горле, он прохрипел:

— Сегодня неустановленные лица с неустановленной целью запустили в космос ракету. В самом обыкновенном Нечерноземье из самого обыкновенного леса. Цели доподлинно неизвестны, но, по некоторым признакам, это была попытка запуска спутника на одну из высоких орбит. Я, конечно, ничего не знаю, но почему-то уверен, что — вполне успешная попытка. Ее засекли и с наших спутников, и, к сожалению, со штатовских спутников ее засекли тоже. У американцев переполох. Подняты в воздух дополнительные "Б — 52". Ударные авианосцы экстренно изменили курс! Сдвинуты к рубежам ракетной атаки подводные ракетоносцы! Послу вручают ноту, чуть ли ни ультиматум, а он, бедняга, ни сном — ни духом... Первый раз в жизни, — потому как посол в Штатах — это, надо сказать, — фигура. Его — информируют предельно серьезно. Вся дипломатия на ушах, врут и выкручиваются так, что страшно слушать. Главное же — никто толком ничего не знает, сначала говорят одно, а через пятнадцать минут — совершенно другое. — Он обвел руководство НПО диким взглядом. — Приплыли, короче. Дальше уже, кажется, некуда. Пиздец.

XXIII

— Я давно хотел сказать вам, о Цензор, что, по моему мнению, Дмитрий Геннадьевич перестал соответствовать своей должности. К глубочайшему сожалению.

— Карлыч, — ласково перебил его Гельветов, — ты без экивоков, а? Так и скажи, что Гаряев лично тебя не устраивает.

— А у тебя совершенно отвратительная манера ставить точки непременно над всеми "i". Ты совершенно не щадишь чужой скромности...

— Лицемерия.

— Пусть так. Привычка все равно несносная. Но не о том речь... Ты говоришь, — меня не устраивает, а тебя что, — устраивает?

— Я как-то не задумывался над этим вопросом. Гаряев слишком привычен, чтобы над ним задумываться. Пожалуй, — стал несколько слишком... нервозен. Кроме того, — постоянство во взглядах, — превосходное качество, но даже и оно бывает чрезмерным. Хотя бы потому что обстоятельства со временем меняются.

— Ты же враг лицемерия! Так и скажи, что жмет гэбэшная креатура, как башмак, из которого вырос. Но теперь, когда он обнаружил очевидное, его дальнейшее пребывание на посту становится просто опасным.

— Очевидное?!

— Ой, ну не надо! Это уже как давеча с "универсалами", которыми, кстати, давным-давно никто не пользуется...

— А я стараюсь не знать того, что меня не касается.

— Очень удобная позиция. Но только лучше ее оставить, потому что — коснулось вот!

— Тогда постараюсь узнать. Ты что, всерьез предполагаешь, что он отправит покаянное письмо в ЦК, выпьет бутылку водки и застрелится из табельного оружия?

— Или предпримет что-то столь же конструктивное. И ровно никому от этого лучше не будет. Мягко говоря. Очень мягко.

— Мне кажется, ты ошибаешься.

— А если НЕТ? Ты готов рискнуть буквально всем?

— А ты предлагаешь его замочить?

— Не-ет, милый. Совершенно неважно, что предлагаю я. Важно, что предлагаешь ты.

— Учти, кстати, что все возможные мокрушники находятся в его подчинении. Как, в конце концов, и все Управление Кадров. У нас просто-напросто нет нужных людей.

— О! Товарищ Гельветов начал анализировать проблему с практической точки зрения, и теперь я спокоен. Я спокоен, Я спокоен...

— Для начала, во всяком случае, его надо занять делом в соответствии с должностью и призванием. Лучше всего будет, если он и впрямь раскопает, как и от кого произошла утечка.

— Для нас — раскопает.

— Да. Это даст нам необходимое время. А потом нам придется самим. И не думай, что тебе удастся отсидеться в кустах.

— Я спокоен, я спокоен... Я спокоен и ничего не думаю. Тем более — ничего такого. Потому что, если думать, то, поверишь ли, — ну, до того страшно делается. А если не думать, то оно и ничего вроде.

— Кстати, — у меня ведь есть соображения, от кого пошла несанкционка. Я почти что уверен. Сказать нашему другу?

— Не вздумай!!! Совсем сбесился!!! Он весьма профессионален и попросту талантлив в своем окаянном ремесле. Все, до чего ты додумаешься на пределе усердия, для него просто-напросто прописные истины. Зато он тут же, хотя бы из чисто маниакальных соображений, заподозрит что-то такое, если ты вдруг полезешь не в свое дело.

— Я все-таки проверю собственными средствами. Попрошу Иртенева проанализировать весь конфискат, все вне-корпоративные изделия: как бы далеко не ушли потомки от своего предка, в них всегда окажутся общие, родовые черты, знак происхождения от общего предка... Он, получив в свое распоряжение "Немо — Зеро", занят практически исключительно такими вот проблемами: то у него новый взгляд на искусственный интеллект, то проблема Гомеостатического Копирования методом последовательных корреляций, — красиво, до чрезвычайности дерзновенно, полезно с точки зрения промежуточных и побочных результатов, а по сути, похоже, все-таки бред... Так вот, в соответствии с топологическими воззрениями, при общем происхождении общих черт просто не может не быть. А конкретно — мы накопаем вполне конкретные закономерности. Своего рода генеалогическое дерево конструкторских почерков, — благо, наш друг снабдил нас достаточным материалом для анализа такого рода.

Керст присвистнул.

— Предполагаешь все-таки — всех?

— Ты же читал, — с укоризной ответил Гельветов, — про функциональные группы... Ничего более устойчивого на свете попросту не существует, пытаться уничтожить технологию, приобретшую такие черты, — все равно как пытаться уничтожить, к примеру, письменность. Сельское хозяйство, — как принцип. Сомневаюсь, что тут помогла бы атомная бомбардировка, потому что есть основания думать, что "мозаика" и в этом случае сгинет в последнюю очередь. Те же свойства фрактала, как у жизни: способность восстанавливаться в исходных принципах и масштабах, — только что не в исходной конфигурации, — из самого жалкого огрызка... Анализ нужен для того, чтобы определиться: каких базовых принципов в пиратских технологиях все-таки нет в силу самой моноцентричности их происхождения. Это позволит нам во всех случаях находиться на корпус впереди всех самоучек, даже самых талантливых.

— Уже готовишься к той самой гражданской войне, которую нам напророчил жандарм?

— Жандармы, бывало, ловко угадывали на этот счет. Но в данном случае жандарм может помешать такого рода подготовке, и именно это обстоятельство, а не что-либо другое, ставит под вопрос целесообразность его дальнейшего функционирования.

— Ты — Цензор, — склонил голову Керст, — ни у кого не сыщешь такого чеканного обоснования для ликвидации.

— Еще надо обдумать, как добиться своего без похорон, потому что трупы привлекают излишнее внимание.

— Не сомневаюсь, что по этому поводу у тебя уже есть соображения.

— Смутные, предварительные наметки. Они еще нуждаются в длительном доведении до блеска, присущего всем моим деяниям, и тогда, — штоб я сдох! — ты будешь первым, кто узнает подробности... Кстати, — маневр ты провел довольно-таки изящно, но не думай, что тебе удалось отвести мне глаза. Я слишком хорошо тебя знаю.

— Ты о чем? — Невинно заморгал светлыми ресницами Керст. — Какой маневр?

— Когда ты так и не удосужился ответить, чем товарищ Гаряев не устраивает именно тебя. Ты чрезвычайно ловко, — по крайней мере, так тебе показалось, — ответил вопросом на вопрос.

— Наши мнения в основном совпадают, так что я вполне доволен твоим ответом на твой собственный вопрос.

— Я хочу слышать твою формулировку.

— В общем...

— Я хочу услышать "в частности". И не утомляй меня своей силлогистикой, потому что в противном случае я спрошу тебя по-настоящему прямо. Прямо сейчас. Хочешь? — И, поскольку собеседник не сказал ничего, продолжил. — Хорошо... Какие именно из твоих собственных шкурных интересов может задеть лихорадочная активность нашего неутомимого друга? Как именно она угрожает устраивающему именно тебя статус кво? И в чем, кстати, это самое статус кво состоит?

— Так ведь довольно объемисто получится...

— Считай, что ты вслух обсуждаешь со мной докладную записку на мое имя.

— Нет, ты что, сам не понимаешь...

— Не понимаю. Поэтому ты уж, будь любезен, самыми простыми словами.

— Мне не нравится, что он потерял всякое чувство реальности. Он ведет себя так, как будто мы, — мы с тобой, уважаемый! — по-прежнему являемся наемными служащими родимого социалистического государства.

— Ну, в какой-то мере...

— Возьмем самый простой пример: наши с тобой дачи считаются служебными. Вроде как дали — так и забрать могут. Это после всего того, что я в нее вложил?!! Чего там казенного? Фактически? Государственные средства вложены? Так это мы их, средства эти, и обеспечиваем... сам знаешь — насколько. Я там в каждую мелочь душу вложил, там — детей зачал, это дом мой, — а считается, с какого-то хрена, что не мой он вовсе, и могут меня, раба божьего, попросить оттуда... Вот ты скажи, — ты часто думаешь о деньгах?

Гельветов, до сего момента смотревший на него с исследовательским интересом, замер, положил руку на затылок и тихонько засмеялся:

— Уел. Давненько не задумывался.

— Вот-вот. А не задумывался, потому что денег у тебя всего-навсего сколько угодно. И те не очень-то нужны, поскольку система без натуги доставляет тебе все, что нужно, натурой. И вот нас с тобой, рабов божьих... Увольняют! Или отправляют на пенсию. И мы с тобой, после всего этого, — на двести рублей персональной пенсии? Слуга покорный! Так что я хочу, чтобы даже возможности к этому никакой не было. Раз законы у нас такие нелепые, так, значит, людей не должно быть таких, кому это могло бы прийти в голову. Там, где принимают такие решения, должны быть наши люди. После всего, что мы с тобой, — и нам подобные, кое-кто, — своротили за эти годы, инстанций, в которых тебя или меня могли бы снять с должности, отстранить от работы и... и тому подобное, быть просто-напросто не должно. И не позаботиться об этом специально и целенаправленно, пустить на самотек это дело, было бы уж вовсе непростительной глупостью.

— У американцев есть для этого любимое выражение: "контролировать ситуацию". Явление интересно тем, что не имеет каких-либо естественных границ: как показывает история, стремление к всеобъемлющему контролю за ситуацией кое-когда выливалось в попытку захватить весь мир. Не? Пока в повестке дня не стоит? Или пока что поста Генерального Секретаря будет достаточно? На ближайшую, понятно, перспективу?

— Неплохо было бы! Пока речи об этом, понятно, не идет, но... знаешь, — посмотрим. Я бы, по крайней мере, не зарекался и против такой возможности. Возьмем, к примеру...

— Леню Феклистова.

— А что? Молодой, энергичный, член партии со стажем. На съезд, там — в ЦК, там — в политбюро, а там, глядишь...

— Не паясничай. Вот про дачу — ты от души говорил. С искренним чувством. Скажи теперь, что ты уже успел на этом нелегком поприще.

— Так ведь, — почти что ничего и делать-то не надо было. Само по себе все успелось. Стихийно. Любой завод в наше время, он что?

— Что — что?

— Если это серьезный завод, он может работать в прежнем почти что режиме, и тогда там непременно сидит кто-нибудь из наших, — чаще всего системный технолог с помощниками, — а если завод очень серьезный, то там, как правило, из наших сидит целая банда. Композитор при паре технологов. Композитор с конструктором и технологом, — и так далее. Сам понимаешь, что после их появления на них довольно скоро начинают замыкаться все сколько-нибудь серьезные вопросы. А значит — на нас замыкаются.

— На тебе.

— На мне. — Керст, не желая оспаривать очевидное, кивнул. — Ну сам посуди, — кто сегодня всерьез, будучи в здравом уме, будет, для производства железа, — получать ЧУГУН в ДОМНЕ!!!

— А несерьзный завод?

— Ну, это, понятно, совсем другое дело. Видишь ли, — от многих заводов в наше время осталась одна видимость. Можно сказать — тень. Рабочие разбрелись чуть ли ни все, до единого, из инженеров — только предпенсионный возраст. И, понятное дело, — директор, главбух и часть заводоуправления, поскольку у нас социализм, так что предприятия не закрываются, и, соответственно, какие-то деньги продолжают идти. Понятно, что в таких условиях они готовы взять на работу хоть утопленников. Сказать, кто приходит, или сам догадаешься?

— Неужто опять твои?

— Тут, понимаешь, — Керст цокнул языком, — через раз получается. В половине случаев — цеховики, потому что, если на заводе, то их и не видно вовсе. Но и они кое-когда бывают прослоены нашими. Так сказать — армированы.

— А план? А продукция?

— А по шее за идиотские вопросы? План — перевыполняется на два процента. Или на пять. Директор при этом в рапортах к руководству формулирует объективные трудности и обеспечивает централизованные поставки... При такой схеме на выполнение плана расходуется процентов двадцать возможностей, зато нет никаких проблем с сырьем. Бывают, конечно, случаи, когда завод все-таки пустеет насовсем. В таком случае считается, что его закрыли на капитальную реконструкцию: что-что, а реконструировать неопределенно долго у нас в стране умеют. Вот в таких случаях... В таких случаях, говорю я, — с пустующими помещениями появляются проблемы...

— Да не бойся ты, не бойся, — ласково уговаривал пытуемого ближайший помощник Гаряева, кандидат медицинских наук Сорокин, пытаясь уловить кончиком иглы его набрякшую вену, — дела твои, прямо скажем, весьма хреноватые, но ты все равно не бойся... Это ж даже и не больно, если дергаться не будешь. Даже почти приятно...

Новые методики позволяли обходиться без прежних токсических, разрушительных доз химикалий, — чуть-чуть самого обыкновенного гамма-оксибутирата натрия, для легкой расторможенности, — и достаточно. Знал бы Игорь Иртенев, к чему умудрятся приспособить его побочные результаты талантливые, целеустремленные подручные генерал-майора, — своими руками удавил бы злополучное исследование еще в колыбельке. Это самое Коррелятивное Гомеостатическое Копирование оставалось пока что далекой абстракцией, а вот созданные для такого случая методики и кое-какие промежуточные результаты, — оказались на поверку весьма полезными для дел вполне конкретных. Это он думал, что промежуточные да непригодные, а для кого другого — очень даже пригодные. Датчики на языке и датчики на гортани, — и полученные на основе статистической обработки тысяч голосов программы речевого синтеза. Микронные микроиглы во всех глазодвигательных мышцах, — и программы локомоторного синтеза зрительного образа. Между прочим — в цвете, потому что для того, чтобы увидеть зеленую точку, глазу надо сделать несколько не то движение, нежели для того, чтобы увидеть точку красную. Микронные микроиглы во всех мышцах предплечья и кисти, — и программы синтеза письменной речи. Наряду с препаратами растормаживающими, существовали препараты, точно так же, — слегка, — усиливающие тревожность, — из того расчета, что человек в первую очередь будет думать именно о том, что больше всего боится выболтать. Кроме того, полный цикл допросов включал в себя этап, в котором медикаментозное воздействие вовсе не предусматривалось: под одним, под другим, — и вовсе без химикалий. Этого должно было хватить во всяком случае, но, в принципе, предусматривалось также введение электродов прямо в кору головного мозга или даже в более глубокие его структуры, — с целью более точной оценки индивидуальных особенностей формирования двигательной реакции. Было и еще кое-что: говорили же Иртеневу друзья, чтобы не лез на старости лет в физиологию, не позорился бы и не смешил добрых людей, — так нет же! Он, видите ли, считал это одним из совершенно необходимых подходов к проблеме искусственного интеллекта. Недостаточным — но необходимым. "Немо — Зеро", устройство уникальное фактически и просто-напросто по статусу, со своей гигантской, практически неограниченной производительностью давало ему возможность обрабатывать колоссальные массивы плохо упорядоченной, почти никак не упорядоченной информации.