Московский физико-технический

-Девушка жаловалась, что у парня всегда руки холодные, и его одна бабка научила — свари вкрутую яйца, положи в карманы и держи на них руки. Вот они и будут теплыми.

Девушка на свидании очередном осталась довольна и говорит:

-Какие у тебя сегодня руки теплые.

-Еще бы, — отвечает парень, — всю дорогу на яйцах держал.

При последних словах, Падалко, Маценко и Лебедев начинают ржать, как хорошие жеребцы, просто задыхаются от смеха, и только Сашка Бережковский, наш эстет, снисходительно улыбается.

-Ой, 0-ой, — стонет Маценко, сгибаясь пополам от хохота, — ой, ой. Это и есть приличный анекдот, ой, ой, а ведь как обещал, как серьезно обещал...

Ну, и что скажешь этим придуркам? Я начинаю смеяться вместе со всеми, тем более, что и Ирка, и Любка во всю хохочут.

До конца института вспоминалась эта история — как Палыч приличные анекдоты рассказывает.

Последним экзаменом у нас был курс под названием "Элементарные процессы". Довольно сложный и тяжелый курс, всё какие-то сечения рассеяния и прочие глупости. Я сдавала непосредственно Никитину, нашему лектору. До него этот курс читал нам наш декан, и тогда обычно и происходило знакомство студентов с деканом, но сейчас и эта тонкая нитка порвалась — курс стал читать Никитин. Читал неплохо и спрашивал довольно лояльно, но я мало что знала и, получив свои три балла, вздохнула и сказала ему, — Придется расстаться с мечтой об аспирантуре сразу после института.

-Ну, да пересдадите.

-Да навряд ли, я замуж выхожу летом.

— Да через два года, к окончанию института всё утрясется.

Я ему не поверила и была права, через два года у меня была годовалая дочь.

Регистрация брака была назначена на 25 июля, но я не очень об этом распространялась, почему-то не сказала своим девчонкам по комнате, и знали лишь приглашенные — Иришка с Григорьевыми, Ленка Жулина, Юноши.

Дело в том, что, как мне казалось и как потом выяснится, это было правдой, Толик с Натальей тоже расписались, но сделали это тихо, без свадебной шумихи, и я, как бы, была скована этим — говорить о своем замужестве с Наташкой мне не хотелось, у Милки в то время шли неудачи на личном фронте, хотя родит она всего на полгода позже меня, но, тем не менее, тогда у нее образовался вакуум, а Ленка задергалась со своим дипломом и поступлением в аспирантуру. Ей было не до нас с Алешкой. А главное, количество людей, которых я могла пригласить, было ограничено размерами помещения — свадьбу решили сделать в Алешкином общежитии, а комнаты там были не очень большими. Так что я вполне откровенная и дружная с девчонками по комнате на начальном этапе своих взаимоотношений с Алешкой, вдруг стала скрытной, и они это чувствовали и как-то охладели, хотя на самом деле мне очень хотелось пригласить их на свою свадьбу.

И двадцать пятого июля 1969 года мы поженились.

С этого момента события моей жизни как бы раздваиваются — я продолжаю учиться в институте, но я уже замужем, и последние два года учебы относятся больше к семейной жизни.

Я не буду подробно описывать ни нашу свадьбу, ни эти два года нашей жизни, я к этому ещё вернусь, а здесь я расскажу только о своих институтских делах.

И слабо обрисованный характер моего мужа тоже постепенно откроется во всей своей красе в течение нашей жизни.

Иринка в своей комнате после ремонта

5 курс-6 курс

1969-1971 гг.

Летом после четвертого курса вдруг среди девчонок появилось это заразное поветрие — все подались в стюардессы, работа подходящая для девушек, и можно зашибить деньгу не хуже, чем в стройотрядах. Физтешки, на год моложе, зарабатывали в стройотрядах поварихами, но наш курс был неохваченный, и вот Динка, Люба Тютнева и Наталья Зуйкова решились летать.

В нашем деканате Динке не хотели давать справку, что она студентка, Волкогон не одобрял этих подвигов молодежи и сердито выяснял у Фроловой, почему ей родители денег не дают?

Но Дина настояла на своем и всё-таки летала. Они довольно прилично заработали, и Люба Тютнева купила себе после расчета хорошие зимние сапожки. Возвращалась она к себе в Лианозово довольно поздно, в руках у нее была коробка с сапогами и сумка, в которой было триста рублей. Неожиданно, фактически у самой калитки на нее напал парень и стал вырывать коробку с сапогами из рук. Люба стала сопротивляться, громко кричать и тянуть коробку к себе; в пылу борьбы они упали на землю, и Тютнева легла телом на свою покупку и не выпускала ее из рук, продолжая громко звать на помощь. При этом сумка отлетела в сторону и упала в траву. И грабитель и Люба в драке за коробку с сапогами совсем забыли о ней.

Люба так орала, что парень, испугавшись шума и оказанного сопротивления, сбежал, а Люба, поднялась, отряхнула колени и пошла искать свою сумочку.

Всё обошлось без материальных потерь, и даже можно было морально торжествовать — попытка ограбления была мужественно отбита.

В начале учебы на пятом курсе Люба уже со смехом рассказывала эту детективную историю нам, а мы слушали, разинув рты, — меня удивила храбрость Любы, не пожелавшей отдать сапоги, купленные на деньги, добытые тяжким трудом стюардессы.

-Представляете, — говорила она, — мы боролись за сапоги за 70 рублей, а в сумочке было триста. Но он думал, что я всё потратила, и не поднял сумку.

Иришка в стюардессы не пошла из-за плохого зрения, пыталась устроиться проводником, но ее там не взяли по той же причине, она устроилась экскурсоводом и разъезжала по Москве в шикарном автобусе, а в августе добывала нам с Алешкой бесплатно билеты в театр — всегда кто-то из ее группы не ходил, а билеты давали на всех — так мы послушали оперу Чио Чио Сан.

В конце четвертого курса мы записались с Люсей в одну комнату, в 121-ую, — мы обе были замужем, обе решили пока не снимать квартиру, и так нам было удобнее всего.

К нам по нашей просьбе комендант подселила двух девушек, первокушек, москвичек, я на выходные часто уезжала к маме в Воскресенск или к мужу в Подлипки, девочки домой, к родителям, и Люся оставалась одна, т.е. вместе с Сашкой.

Ветка, вредная девка, ехидно сказала, вроде, не мне, но так, чтобы я слышала:

-Ну, и стоит выходить замуж, чтобы жить в общежитии.

Но так было со многими студенческими парами: лето семья проводила вместе, а зимой перебивались от случая к случаю, у всех были разные возможности, разные доходы.

Сама Виолетта уже третий год встречалась с Сережкой Пинчуком из моей старой группы с Электроники и, когда они ходили в обнимку, то казалось, что Сережка как-то провис на низенькой Ветке.

А ведь всё началось с того дня рождения Сережки, на котором мы были вместе с Виолеттой.

Но они не расписывались, ждали хороших условий, а я вот расписалась, чтобы жить в общежитии. Замужество давало большие преимущества, вот даже комендант пошла навстречу молодым женатикам, жалея нас, и подселила нам москвичек, а если бы мы были не замужем, то тогда нечего было и надеяться на снисхождение. Интимные отношения не только не поощрялось, но и всячески преследовались, однажды всё та же Ленка из студсовета донесла на Лариску коменданту, та пришла, застукала ее в постели с парнем, и был большой скандал, Ларку выселяли из общаги за разврат, и она, и так в последствии брошенная этим парнем, еще и этот позор должна была пережить. Такое положение дел было в студенческом общежитии, на рабочее общежитие, в котором жил Криминский, это не распространялось, парни сплошь и рядом водили баб.

А на физтехе правила стали особенно жесткими после того самоубийства парня с нашего курса, который повесился в шкафу.

Провести девушку в общагу и оставить ее на ночь было сложно, и мы часто наблюдали сцену, когда ребята из корпуса ФОПФа, напротив наших окон, затаскивали вечером девицу в окошко коридора на первом этаже, пока дежурная, чей силуэт маячил в плохом освещении где-то в середине коридора, придремывала или зачитывалась книжкой, или же ее кто-нибудь из заинтересованных лиц в этот момент отвлекал разговорами.

Я пересказала Веткины злопыхательные высказывания Люське, но Люся отнеслась к этому спокойно.

-Ветка есть Ветка, что ее принимать всерьез, — только и сказала она.

На август приятель мужа предоставил нам свою комнату в московской коммуналке, а потом на два месяца, октябрь и часть ноября уезжал Пономарев, сосед Криминского по комнате, и мы решили пока не снимать квартиру, так как мне надо было ездить в Пущино на четыре дня в неделю, и какой особый смысл снимать?

Первого сентября закончился срок аренды комнаты, я уехала к маме и только через два дня начала потихоньку интересоваться учебой — заявилась на физтех.

Вечером, не очень поздно, мы с Алешкой зашли в физтеховскую столовую, Леша пошел наверх — побыстрее занять очередь, а я одна, не спеша, поднималась по лестнице, когда меня догнал Ефим и спросил, в спину:

-Тебя можно поздравить?

-Да, можно, — ответила я, ответила резко, интонацией давая понять, мол, не приставай.

-Замужество — это очень ответственный шаг, — тем не менее, не смущаясь, продолжил Ефим.

-Ну, всё равно его надо когда-нибудь делать, — не поворачивая лица в его сторону и не останавливаясь, чтобы поболтать, бросила я через плечо.

Мы в это время уже дошли до третьего этажа, и там замыкающим в очереди стоял Криминский (любимое состояние Леши, какой бы длинный хвост ни был у очереди, Криминский невозмутимо стоял в ней последним), я подошла к нему. А Ефим быстро перебежал через кухню на другую сторону, и больше я его не видела, лет двадцать пять.

Я не остановилась по-приятельски поболтать с Ефимом, не похвасталась ему, что вот, видишь, ты мной пренебрегал, а я замужем и счастлива, нет, я была очень напряжена при нашей встрече, не повернула головы, цедила слова сквозь зубы, и это означало только одно, я не простила ему. Смирения и умения прощать — этих прекрасных свойств характера не было в моей натуре, гордыня и самолюбие — вот что лежало внутри меня, делая непримиримой и трудной в близком общении, именно в близком, так как я любила людей, была снисходительна к их недостаткам, никогда не обижалась по пустякам, но только до определенной грани — перешедшие этот рубеж вычеркивались мною из списка живых, раз и навсегда, и я проходила мимо них, как сквозь пустоту.

Я постояла возле мужа задумчивая, а потом спросила:

-Ты, вот, женился. А ведь это ответственный шаг...

-Ну, всё равно его надо когда-нибудь делать, — Леша буквально дословно воспроизвел мой ответ, которого он не мог слышать. Я была удовлетворена.

Много лет спустя наша дочь скажет нам со слезами в голосе:

-Мало того, что вы думаете одинаково, вы еще и говорите одними и теми же словами (у нее сломалась молния на сапоге, и она не могла его снять, вот мы по очереди, дергая эту проклятую молнию, и советовали ей лечь спать прямо в сапоге и, оказывается, одними и теми же словами).

На занятия в институт я заявилась уже с кольцом, но особых высказываний по этому поводу в группе не было, хотя никто меня с Криминским не видел, может, поэтому к моему браку отнеслись как-то не серьезно, и первое время приглашали на вечеринки в группу меня одну, без мужа.

Правда, когда я пришла на лекции по гражданской обороне, ко мне подошел Сашка без бороды, один из двух приятелей Инны, с которым мы целый год дружно играли в преферанс. Он увидел меня впервые после летнего перерыва и веселый такой подошел и поздоровался за руку, а на руке вдруг нащупал кольцо и расстроился:

-Ну, вот, познакомишься с симпатичной девушкой, подумаешь, подумаешь (мы были уже год как знакомы!), а не поухаживать ли за ней, а она, бамц, уже замужем. Так вот всех и разберут.

Сашка с бородой, который тоже подошел к нам, услышал его слова и тут же отреагировал, имея в виду меня и Алешку.

-Да чего, там с самого начала всё было ясно.

-Хватит и на твою долю девочек симпатичных, — засмеялась я, довольная, что вот хоть один оказался огорчен моим браком. (Сашка после окончания института женился на Светлане Светозаровой, так что я оказалась права.)

Как всегда, после летнего перерыва, народ делился впечатлениями о прошедшем лете. В тот год было много арбузов, и, когда мы заходили к Ирине, Иришкина бабулька угощала нас арбузами.

А теперь Ирка рассказала такой случай.

Однажды бабка купила небольшой, килограмма на два-три арбуз и положила его на подоконник, а он благополучно у нее скатился прямо на тротуар, где шныряло довольно много народу. Бабка тут же помчалась через черный ход и купила еще один арбуз. Мотивировала она свои действия так:

-Придет милиционер, спросит: это ваш арбуз упал на дорогу? А я скажу — нет, вот он, мой арбуз.

Сашка Маценко летом ездил в Норильск на стройку. Сашка мечтал купить себе машину и потихоньку копил деньги, которые зарабатывал летом в стройотрядах. Впечатление от этой стройки у него было самое ужасное. Работать приходилось по пояс в воде, холодной воде, одежда за ночь не просыхала, всё время в сыром, в грязи, и вокруг тучи кровососов, комаров и мошкары, облепляют любой голый участок тела.

-Когда я написал родителям письмо, — рассказывал мне Маценко в перерыве между лекциями, — они мне сказали:

-Саша, возвращайся. Мы знали, что будет трудно, но не до такой же степени.

Но Сашка всё же месяц там выстоял. Такая вот была романтика комсомольских строек.

Алешка был велосипедистом, ноги у него были хорошие, сильные крепкие ноги, он мог присесть сорок раз на одной ноге, а торс был слабый, и я решила, что ему необходимо заняться тяжелой атлетикой, делать по утрам зарядку с гирями. Если у Люсеньки Протазановой должен был быть муж с белой "Волгой", то у меня идеал мужественности заключался в махании тяжелой гирей по утрам. Пока мы жили у него в общаге, я всё просила Алешку купить себе гирю, но он не покупал, а женившись, он предпочитал тяжелой атлетике другие, более увлекательные виды спорта, и вот я, теперь, переехав в Долгопрудный, вдруг решилась. Взяла авоську, сетку, сейчас таких уже не видно, все полиэтиленовые и другие полимерные пакеты. А тогда я взяла авоську и потопала в спортмагазин на Первомайской, (потом там был книжный, а сейчас всякие товары для дома). По дороге встречаю Любочку Альтшулер, которая интересуется, куда это я намылилась спозаранку.

И я подробно объясняю ей свой план.

Люба смотрит на меня в изумлении:

-А как ты собираешься донести до общаги эту гирю. Она же 16 кг весит. Как же ты ее попрешь?

От этого простого вопроса я прихожу в состояние столбняка:

И как, взаправду, я собираюсь переть эту гирю, которую и с места не сдвину, по всей вероятности.

Я начинаю смеяться, смеяться до слез и решительно поворачиваю обратно. Повезло Алешке, остался он без гири на всю оставшуюся жизнь.

В середине сентября наш курс послали в колхоз. Я под впечатлением первого раза больше в колхоз не ездила, у меня было достаточно болезней, чтобы брать справку об освобождении, но в этот раз я поленилась идти за справкой, я жила у Алешки в общежитии в Подлипках до конца октября, и мне было не досуг ехать в Долгопрудный.