Эта гнутая не в ту сторону кочерга, что открывает свой кривой рот — если бы в мире осталась еще хоть какая-то справедливость, эту бездну, извергающую из себя потоки лжи и бреда давно бы зашили и законопатили — кажется, только для того, чтобы зевнуть на собственной же лекции, этот самозваный эксперт в благородном рунном искусстве, что только безо всякого толку трет своей костлявой задницей то же теплое местечко, которое натирали до блеска зады ее нечестивых и гнусных предков, не способна переложить в ваши головы ничего, кроме перхоти — что уж говорить о хотя бы крупицах знаний. Каждый раз, когда эта тощая швабра смеет касаться рунического письма своими завшивевшими лапами, уступающими по благородству форм даже садовым тяпкам, меня переполняет в равной степени ненависть и изумление вами, трусливые, подошвой лордов тертые ничтожества — доколе вы будете безропотно сносить это явленное вам в самой плоти богомерзие? Посмотрите на нее попристальнее своими свинячьими глазками: неужели вы думаете, что эта ходячая бездарность втолкует вам, простуженным на всю голову недоумкам, как вдохнуть жизнь в те каракули, которые я не называю детскими лишь потому, что ребенок справится лучше нее? О нет, ведь речь я веду о бездарности такого масштаба, что с ней не сравнится даже самый убогий из скальдов прошлого, окропленный той частью меда, что пролил Один — ее-то, я в том уверен, этим самым залило с кривых ног до головы, в которой вместо мыслей свободно свищут ветра горных вершин, не встречая никакой преграды! Да она не смогла бы рассказать вам даже о том, как там прохлаждалась, отлынивая от обязанностей, возложенных на нее вашими баранами — ведь для того надо появиться на занятиях или хотя бы проснуться! Леди Митик? Это — леди? Называли бы лордом, все равно один дьявол разберет, какого пола на самом деле эта раскрашенная профурсетка — ведь не может он не иметь представления о своих выродках! Посмотрите на эту физиономию, в сравнении с которой овцы имеют благородные черты, на эту вечно унылую, вечно в пролежнях от беспробудного сна, скотскую морду, рядом с которой лицо прокаженного, на которое с высоты шестидесяти этажей упал рояль и три слона, будет казаться эталоном красоты! Ленивец делает больше, чем она — спящий или вовсе мертвый! Все, чего заслуживает эта бездарность — "кровавого орла", да я боюсь, что достаточно только ее коснуться — и эта сухая жердь переломится пополам с таким треском, что на небе услышат! Полюбуйтесь на это отродье — до того костлявое, что впору задаться вопросом, как это только оно не вспыхивает, когда закидывает ногу за ногу. А знаете, почему род Митик теперь уже совершенно точно никогда не будет продолжен? Достойная мартышки из русской басни, все свое корявое тело эта тупоумная бездарщина покрыла закорючинами, что смеет считать рунами — каждый сантиметр, до которого достала своими чешущимися от желания нахапать побольше, как и свойственно башенному отродью, пальцами! Не один уже завидный по меркам вашего трухлявого лондонского хлева, ваших авгиевых конюшен, женишок из пытающихся скрыть за слоями маскирующих чар свое трухлявое нутро, возвращался в свой постылый дом несолоно хлебавши, завидев эту изукрашенную бестолочь — кому, скажите, охота, сгореть заживо во время первой брачной ночи, если вся эта белиберда вдруг заработает? Если ваши лорды намерены хотя бы притвориться, что имеют самое малое количество мозгов, то им нужно немедленно вышвырнуть эту меднолобую дылду на мороз — посмотрим, спасут ли ее там ее хваленые рисуночки! Самый жалкий из моих студентов знает больше нее, самый ленивый из них вызывает у меня больше уважения, чем она! Башенный рунист? Исследователь? Не смешите мою подагру — все, чему она научилась в Башне — провались она в Марианскую впадину! — так это прикуривать от банкнот, пользуясь Ансузом вместо зажигалки!
Если вы хотите получить хоть какие-то крохи знаний, хотя бы мельчайшие, я, в великой милости своей, дам вам совет — бегите. Бегите из Лондона так, как никогда не бежали! Добирайтесь вплавь до Блуждающей Могилы, плетитесь в пески Атласа — пусть и там многому не научились, но хуже Башни найти кого-то невозможно. Запомните накрепко их конек, то, что отточено ими так хорошо, что вставляется в каждую без исключения Метку каждого башенного выродка — игнорирование проблем. Запомните, каждый, каждый из вас — Башне плевать лично на ТЕБЯ".
-Как...содержательно, — протянул маг. — Я едва не задохнулся, пока читал. Не знаю, кто автор сего...опуса, но готов поручиться — трать он столько времени на исследования, сколько на ругань, давно бы уже скрылся в Истоке. Значит, подводя итоги...ее выслали сюда за некоторую...неуспеваемость?
-Можно и так сказать, — кивнул гибрид. — И здесь уж ей нужно продемонстрировать великолепные результаты, если она хочет снова быть допущенной к преподаванию.
-Типичная логика башенных, — Юст закатил глаза. — Вернее, типичное ее отсутствие. Как успехи в операциях подобного рода вообще связаны с преподаванием?
-Не забивай себе голову, а то еще треснет. В общем, здесь она решила показать, на что способна. Запрягла всех и сразу, как только приехала. Разбирается со всеми остальными своими делами тоже прямо отсюда — боюсь, если через годик-другой ее не отзовут, эта дылда руническая тут осядет, и я не знаю, как тогда мне ее отсюда выкорчевывать. Ч-черт...от всего этого в восторге один Грегори, но он-то стукнутый, ему можно...
-В каком это смысле?
-В смысле, подумай сам — кем надо быть, чтобы выставиться в первые ряды, когда речь идет о подобной операции? И у подобного начальника? — Клаус чуть улыбнулся. — Он говорит, что не особо брезглив, но я тебе больше скажу — этот малый мазохист каких мало. Только и ищет условия пожестче да руку покрепче, чтобы всю дорогу гнали, не вынимая...а, сам увидишь, у кого он работает. Даром, что пришли уже.
Юст поднял взгляд на двери впереди — вернее сказать, на то, что дверьми когда-то было, а теперь утопало под ворохом разнообразных бумаг. Были тут расписания и какие-то массивные таблицы, списки и перечни, грозные предупреждения и темные от печатей официальные документы — разобраться в этом хаосе не было решительно никакой возможности, даже если постараться.
-А ты...
-Я, пожалуй, тут покурю, — задумчиво произнес Морольф. — Когда я в прошлый раз вошел без спроса, она выплеснула на меня только что вскипевший кофейник...
-И все-таки, если честно и коротко, — тихо сказал Юст, взявшись за ручку двери. — Какая она?
-Ведро со льдом, — ответил гибрид, чуть отступая в сторону. — В которое насыпали битого стекла.
Заранее приготовившись уворачиваться от чего-нибудь тяжелого, маг дернул дверную ручку, заходя внутрь.
-Ну наконец-то, — приветствовал его чей-то уставший голос. — Вас только за смертью посылать.
Дверь позади уже захлопнулась, отрезая путь к отступлению, и потому осталось смотреть лишь вперед, на массивный темный стол, заваленный невообразимым количеством бумаг — среди гор макулатуры можно было различить чашку, кофейник с угрожающих размеров вмятиной на боку, три стоящих рядом телефона, чьи провода были, казалось, уже намертво спутаны меж собой, нож для вскрытия писем, воткнутый в столешницу и несколько потрепанных книжек.
-И что же вы стоите? Думаете, у меня есть на вас больше двух минут?
Голос был уставшим, холодным и колючим — но не шел ни в какое сравнение со своей хозяйкой. За столом сидело худощавое, молодое на вид существо, упакованное в строгий деловой костюм цвета тусклого мрамора с темными брюками и угольно-черной обувью. Слово "леди", равно как и "лорд", казалось тут не очень уместным по той причине, что для правильного обращения следовало быть до конца уверенным в том, к какому полу принадлежит этот человек, пребывающий, судя по внешнему виду, на одной из последних стадий истощения. Чувствуя, что самым глупым образом уставился на хозяйку кабинета, Юст поймал выплывшую откуда-то из глубин памяти мысль о древних культах Митры, в которых следовало искать корни этой семьи. Их магия просто не могла не оставить своего следа: мистерии Митры были в те далекие века доступны только мужчинам, эта династия чаще всего продолжалась наследниками именно мужского рода, а если же случалось иначе...
Леди Митик запросто можно было перепутать с молодым человеком, но помимо андрогинной внешности было в ее чертах что-то, что к человеку вовсе отношения не имело. Было ли это результатом все той же чрезвычайно долгой жизни рода рука об руку с магией, которую его члены впитали в себя, оставалось только гадать, но факт никуда не давался — это изящное, холодное во всех отношениях существо временами казалось выходцем с другой планеты. Выглядываться, изучать ее черты, в которых то и дело мелькало что-то чужое, глазу просто не хотелось — но Юст заставил себя взглянуть чуть глубже, отбросив в сторону весь этот флер. Взглянуть и увидеть вылинявшее лицо — так похудевшее, что состояло теперь, казалось, из одних только скул и глаз, растрепанные волосы, красные от чудовищного недосыпа глаза...пальцы леди Митик походили на отточенные скальпели, сама же она чем-то отчаянно напоминала Юсту цаплю.
-Я...
-...прибыли для усиления, да-да, знаю, слышала, — устало бросила Митик, вываливая на стол кое-как скрепленную пачку бумаг. — Подписывайте это все побыстрее и я найду, чем вам заняться. Читать не обязательно.
-Я, собственно...
-Пока вы работаете на меня, помните три вещи, — снова оборвала она Юста все тем же полусонным голосом. — Первое — если вы сваляете дурака у меня на службе, я буду иметь с вами очень серьезный разговор. То, что от вас после останется, повешу на стену...ох, всегда нравились эти лица у новеньких, когда они думают, что я шучу...
-Послушайте, я...
-Второе. У нас строгий график, поэтому если вы вдруг решите умереть — дотяните как-нибудь до обеденного перерыва. Третье — если у вас есть наследник, которому нужна хорошая должность в моем отделе, пусть подписывает бумаги, лет через пятьдесят он ее определенно получит...
-Да послушайте же вы! — взорвался, наконец, маг. — Я здесь вовсе не по поводу какой-то там работы!
-Да? — Митик уставилась на него так, словно только что увидела. — Тогда что вы...о Господи... — протерев глаза рукой, она вновь взглянула на мага. — Меня ждет шестнадцать писем и четыре доклада, два вопроса, касающихся подпечатных дел и один по поводу того нелегального училища в Ларне, чтоб оно там треснуло...так по какому поводу лично вы здесь тратите мое время?
-Я договаривался с вами о встрече через текущего главу дома Морольф, — сквозь зубы произнес маг. — Я Юст. Двенадцатый наследник...
-Двенадцатый? — равнодушно протянула Митик. — Уже не ясли, но все еще детский садик...ладно, минутку...где вы там у меня... — бормоча что-то себе под нос голосом, что то совсем затихал, то на мгновение набирался силы, она принялась рыться в своих бумагах. — Так...списки расходов за последнее полугодие, списки членов побочных ветвей дома Морольф, которых мы должны будем привлечь к расследованию в ближайшие три недели, списки живых, умерших, пропавших...список списков...ага, вот оно. Список встреч на сегодня...еще раз, ваше имя?
-Юст, — с трудом сохраняя спокойствие, повторил он. — Дом Вайтль. Я, возможно, немного задержался...
-Это я задерживаюсь. А вы все опаздываете и самым гадким образом тратите мое время, когда я и так тут зашиваюсь, — подержав очередной листок перед глазами несколько секунд, Митик отбросила его в сторону, снова уставившись на мага. — Морольф сказал, что у вас ко мне какое-то серьезное дело. Он за вас очень просил, поэтому шесть минут вместо трех. Начинайте, если уж пришли, — она махнула рукой в сторону стоящего у стены кресла. — Часики тикают...
Устланный коврами пол был усеян, словно опавшей листвой, клочками бумаги — скомканными и изорванными. Часть из них была покрыта неразборчивыми, явно составленными в спешке заметками, часть — незаконченными рисунками, на большинство из которых сложно было смотреть без отвращения. Дело было отнюдь не в манере исполнения или отсутствии таланта у их автора — лишь в том, что выплеснутые на бумагу плоды чьей-то воспаленной фантазии были столь гадкими на вид, что для оценки их по достоинству нужно было иметь вкус определенно извращенный — сложно было даже представить, насколько именно.
Комната, оказавшись в руках новых хозяев, сменила прежнюю холодную серость на тона еще более темные. У дальней стены теперь возвышался массивный вытянутый стол, окруженный разнообразной аппаратурой: шипели резиновые трубки, булькало содержимое темных бутылей самых причудливых форм, тихо свистели сверла и жужжали пилы для костей. Никто уже не смог бы сказать точно, сколько человеческих тел было разложено на этом столе до того, как началась работа над очередным образцом: лишние детали очень быстро исчезали в стоящих на полу ящиках — пара безучастно наблюдавших за процессом живых мертвецов временами поднимали очередной и закрывали, унося прочь, в огонь. То, что постепенно кроили на столе машины — очень медленно, словно ожидая, когда их вновь будет направлять живая рука — человека тоже уже нисколько не напоминало. Резкие запахи химикатов, долетая до другой части просторного темного помещения, смешивались с другими: там, в свою очередь, были рассеяны и разбрызганы изысканные ароматы на масляной основе — в один день сладкие и цветочные, в другой — тяжелые и дурманящие разум. Позавчера была выбрана смесь из мандарина, шафрана, ветиверии, кедра и черной амбры, вчера — амбры белой, китайского пиона, водяной лилии, пальмарозы, подснежника, лайма, мюге, лимонной травы, глицинии, прозрачного мускуса и хиноки с ирисом, сегодня же бал правило сочетание ажгона, мимозы, все той же ветиверии, черного мускуса, тамаринда и опопанакса.
Запах крови все равно чувствовался — но так было только лучше.
Морисетта Мерольт полулежала среди измятых подушек, задумчиво кусая то карандаш, то тлеющую трубку, большая часть ее измятой одежды была разбросана там же, среди бумаг с неудачным набросками. Устало вздохнув, она подняла глаза, лениво следя за тем, как мертвая прислуга упаковывала в стекло и ткань очередной экспонат, очередной подарок для Мавзолея. Очередной ее шедевр, что будет выставлен на ежегодной встрече всех, включая самую дальнюю родню, членов дома — встрече, что меж ними была известна просто как Бал.
Одно только воспоминание о Мавзолее заставило ее прикусить губу.
Мавзолей. Это слово словно стекало в глотку вместе с солоноватыми каплями проступившей крови, оно было наркотиком само по себе, оно заставляло вспоминать, заставляло...откинув голову на подушку, она прикрыла глаза, позволяя безумной карусели образов, выплывающих из самых глубин сознания, набирать обороты.
Мавзолей. Шепчущие стены и стонущий пол. Одеяния из художественно снятой кожи и вросшие в шейные позвонки цепи. Звон бокалов с разлитой по ним изысканной отравой и мешанина из галлюцинаций, длящихся до тридцати часов кряду. Чужая агония, тянущаяся куда как дольше — и все возможности для того, чтобы ей захлебнуться. Безмолвная прислуга в черном и существа, что болезненно медленно растаскивают тела на мельчайшие детали, пересобирая внутренние органы, заживо обдирая каждый нерв, каждый кровеносный сосуд — и сплетая их заново. В Мавзолее не существовало запретов — но даже тем, что он хранил, можно было пресытиться.
