Сейчас, я даже обрадовалась, что 'волчий дар' закрыт, иначе сошла бы с ума от невероятной смеси чувств: начиная с искренней ненависти и заканчивая столь же искренней жалостью.
По сторонам я не смотрела, только вперёд, но обрывки разговоров долетали:
— Как думаешь, соседка, правда аль нет?
— Брешут, как есть, брешут. Чтобы такому парню и других девок, кроме родной сестры, не нашлось?
— Да, дожили. Не иначе, как последние времена настали! Такое непотребство, да ещё на люди выставлять! Придушить да закопать где-нибудь в овраге и хватит с них.
— Не скажите, почтенный, всё правильно делается. Как предками указано. Пусть молодые смотрят да боятся, чтобы и мыслей не было.
— Вот гляди ж у меня. Сколько раз говорила: певуны до добра не доводят!
Пусть только попробует к дому подойти — собаку спущу!
— Ну, мама, он ха-а-роший...
— И без отца за ворота больше не выйдешь!
Когда до помоста осталось несколько шагов, чья-то преисполненная праведного гнева душа не вытерпела — камень угодил в правое плечо, и я прикусила губу, чтобы не сорваться на крик.
Почти сразу же чуть заметно дрогнула ладонь Кариса, и, взглянув на него, я еле удержалась на ногах: по лицу Ари ручейками стекала кровь из рассечённого лба.
Но он словно бы не заметил — бесстрастно-отрешённое лицо, будто у надгробного изваяния и сосредоточенный, устремлённый то ли вглубь себя, то ли вовсе за пределы мира взгляд.
Древние, непонятные слова падали тяжело и весомо, как камни. Почти неслышный, казалось, шёпот был наполнен такой силой, что разносился по площади набатным колоколом.
Пальцы Кариса в моей руке становились то ледяными, то обжигающими, меня била мелкая дрожь, а по спине забегали полчища мурашек.
— Всё, — прошелестели бескровные губы и Ари начал оседать на мостовую, я едва успела подставить плечо. Задний стражник, чуть не налетев на нас, смачно выругался и тут же отшатнулся в другую сторону, зажмурив глаза.
Прямо перед нами полыхал сгусток ослепительно белого пламени. Я — откуда только силы взялись — таща на себе Кариса, почти упала в серебряную завесу.
В лицо дохнуло водяной прохладой. Озеро — единственное место, куда Ари мог открыть Переход — только тут мы были вместе.
'Здесь нас и закопают', — мелькнуло в голове и я пластом свалилась в кое-где уже прикрытую опавшей листвой траву.
Я ещё или уже?
Впрочем, теперь, мне было всё равно: разомкнув веки, я спокойно посмотрела вверх. Над головой мерцала светло-зелёная, с золотистой искрой, дымка.
Странное какое-то небо, значит, уже.
Я опустила взгляд вниз, на укутывавшее меня белоснежное одеяло. Одеяло?!
Дымка, на самом деле, оказалась пологом над кроватью. Впрочем, слово 'кровать' для чудовища, на котором я лежала, не подходило совсем. На этом ложе без всякого труда поместилось бы, кроме меня, ещё человек десять-пятнадцать.
Прикроватная занавесь справа отодвинулась с лёгким шорохом, в образовавшемся проёме возник чёрный, на фоне солнечного света, силуэт — я невольно зажмурилась: кого ещё принесло?, а, открыв глаза, поняла, что попалась Деве под весёлое настроение, оказавшись в Небесных Садах.
Карис или его призрак? осторожно присел на край ложа, пристально глядя на меня. Я, не доверяя глазам, невольно принюхалась. Нет, чутьё меня не подвело — это и в самом деле был Карис, но... без малейшего следа того ужаса на лице и одет, как принц — на распущенных волосах тонкий золотой обруч с крупным аметистом; тёмно-лиловая рубашка дарийского, с золотой нитью шёлка.
— Дара, — он горько усмехнулся, — ты что, меня не узнала?
'Бред!' — ничего другого мне в голову не пришло. Значит, я всё-таки умерла.
Видимо, я сказала это вслух, потому что он мгновенно оказался рядом:
— Солнышко, не бойся, мы живы. Ну как мне ещё тебя убедить?
Я подняла руку, осторожно, ещё до конца не веря, коснулась шелковистых волос, провела ладонью по щеке — шрамы, и в самом деле, исчезли.
Нахлынувшая слабость заставила меня откинуться обратно на подушки, его ладонь тут же легла поверх моей. Пальцы сами собой переплелись в замок, пристальный взгляд — глаза в глаза, одна на двоих мысль-признание:
'Я люблю тебя'.
— Ари, пожалуйста, — я должна была убедиться, что неизвестный целитель позаботился не только о его лице.
Он послушно стянул рубашку, и, уронив её на кровать, повернулся спиной. Я чуть слышно ахнула — на коже не осталось не то что шрамов, ни одной царапинки — и, подавшись вперёд, разрыдалась, припав щекой к ложбинке между лопаток.
Карис мгновенно обернулся и прижал меня к себе, покрывая лицо поцелуями.
Снова зашуршала занавесь и грудной женский голос укоризненно произнёс:
— Карис, ну как так можно? Девочка только пришла в себя, а ты уже...
— Извини, Нереа, — Ари отвёл глаза и покраснел, словно провинившийся ученик.
Высокая стройная женщина в тёмно-синем одеянии c золотым — высшим — медальоном целительницы (1) остановилась в нескольких шагах от кровати.
Если бы не лёгкие морщинки в уголках глаз и серебряные нити, кое-где проблёскивающие в тяжёлой русой косе, её легко можно было принять за мою ровесницу — впрочем, Кариса она была старше ненамного, я бы сказала, лет на десять.
— Иди лучше поешь, в гостевой накрыто, — распорядилась женщина, — а я пока девочку осмотрю.
Карис послушался беспрекословно — разжал объятия и поднялся:
— Солнышко, я мигом.
— Ступай, — улыбнулась целительница, — а то скажут, что я тебя голодом морю.
Мать Милосердная, да что здесь происходит?!! Где мы?!!
Уверенно-бережное прикосновение ко лбу прервало поток лихорадочных мыслей.
— Жара нет. Замечательно, — женщина откинула одеяло. — Спустись-ка немножко пониже.
Я, не возражая, подчинилась и осторожно спросила:
— Где мы?
— Пока в Вельте, в гостях у Его Высочества Растейна. Как только ты полностью выздоровеешь, отправитесь в Раттею, — ладони женщины медленно и плавно скользили по воздуху, над моим телом. Не касаясь, но очень близко. — На самом деле, Карису полагалось сразу туда ехать, но он упёрся, как мул, заявил, что без тебя и шагу отсюда не сделает.
Хорошо, — Нереа удовлетворённо кивнув, набросила на меня одеяло и опустилась на край кровати, пресекая мою попытку подняться. — Тебе сейчас лучше полежать.
Я не смогла удержать вертевшиеся на языке вопросы:
— Но почему? Какое дело герцогу до преступников? И зачем нам в Раттею?
От пристального взгляда серых гдаз мне вдруг стало очень неуютно и захотелось нырнуть под одеяло.
— Вы вовсе не преступники, — спокойно сообщила Нереа, — так что отдыхай, и ни о чём больше не тревожься, а остальное тебе Его Высочество расскажет.
Высочество?!! Какое ещё Высочество?!!
Но прежде чем я успела произнести ещё хоть слово, Нереа поднялась, и, укутав меня получше, вышла.
Голова шла кругом от догадок, и когда занавесь отдёрнулась, пропуская Кариса с подносом, я была готова просто схватить его за шиворот и вытрясти ответы.
— Объясни, наконец, что здесь творится?
— Объясню, — сев на кровать, Карис опустил поднос себе на колени, — только сначала поешь.
— Что? — опешила я. Ари тут же воспользовался моментом — у меня во рту мгновенно оказалась ложка куриного отвара — желудок взвыл не хуже Тени, и сразу стало не до вопросов.
Съев всё до крошки, я довольно улыбнулась и откинулась обратно на подушки. Карис опустил поднос на пол и, скинув сапоги, устроился рядом. Поймав лучашийся нежностью взгляд, я придвинулась ближе, и блаженно замерла в его объятиях.
'Что-то уж слишком всё хорошо, — прорезался внутренний голос. — Надо бы ещё раз проверить, на всякий случай!'
'Отстань! — отмахнулась я. — Хотя...'.
Руки сами взлетели к его шее, дрожащие пальцы запутались в каштановых прядях.
'Дара, солнышко, что с тобой?'
Я ответила отчаянным поцелуем, прогнавшим все сомнения, но почти сразу отстранилась.
Мы живы, и это главное, а для всего остального еще будет время.
Ари осторожно, едва касаясь, заправил мне за ухо непослушную прядь.
Я, разомлев и чуть не мурлыкая, потёрлась щекой о его ладонь, и замерла, заворожённо глядя на очень знакомый браслет.
— Откуда?
— Лен вернул, — лицо Ари сразу стало жёстким, глаза потемнели. — Если бы не он, нас бы там и похоронили.
Авет ему карман отдал, как ты велела, только Лен вместо того, чтобы давать откуп, пошёл прямиком к Его Магичеству Эстину.
— Его дядя, что, ядами торгует из-под полы?
— Вовсе нет, — Карис как-то странно усмехнулся. — Его Магичество сообщил Верховному Магу, как — не знаю, не объяснили.
Глаза у меня, похоже, стали круглыми, как пара медяков. При чём здесь Верховный Маг?! А он продолжил:
— Потом оказалось, что браслеты настоящие, а пока Совет Магов это выяснял, Лен нас нашёл — подхватил Переход. Вот и всё.
— Погоди, — я прикусила губу, — а какое это Его Высочество должно было мне что-то там рассказать?
— Не какое, а какой, — Карис опустил глаза, — это — я.
Глава XXIV
Я ошеломлённо замерла, глядя на него во все глаза, потом протянула руку — пощупать лоб — но жара не было.
Ари грустно усмехнулся:
— Нет, родная, я не болен, не сошёл с ума и даже не пьян. Я всё вспомнил.
— Что ты такое говоришь?
— Сейчас узнаешь, — Карис поднялся, и сев, взял меня за руки. — Возьмись за браслеты.
Я послушно опустила руки ему на запястья, ощутив под ладонями холодную гладкость аметистов, и камни, отзываясь на прикосновение, тут же полыхнули лиловым пламенем.
— Дара, посмотри на меня.
Я вскинула голову, ловя взгляд тёмно-зелёных глаз, и замерла, накрытая волной воспоминаний Ари:
...зеленоглазый мальчик лет семи, с каштановыми, стянутыми в хвост волосами, прячется у подъездной аллеи... ...черноволосый юноша с белой полоской давнего шрама на лбу, остановив рослого вороного жеребца у могучего ясеня, подхватывает мальчика, сажая его на седло перед собой...
...гулкий топот копыт, ветер в лицо, просторный луг, покрытый молоденькой шелковистой травкой и пронзительно-тёмное, на фоне глубокой небесной синевы, каменное кольцо — Круг.
Две головы — темноволосая и каштановая, склонённые над толстой потрёпанной книгой. Юноша что-то увлечённо объясняет, мальчик внимательно слушает, потом, отодвинувшись от книги, тянется к стоящей неподалёку корзинке. Пышная поджаристая лепёшка с ягодной начинкой делится на две части и разговор на время прерывается.
Внезапно юноша поднимается с земли одним стремительным движением, подхватывая недоумевающего мальчика, и отодвигает его к себе за спину.
Я с трудом выплываю из омута чужих воспоминаний, уже догадываясь, что было потом:
'Это он?'
'Да, — боль в глазах Кариса рвёт мне сердце, — Эйден, мой старший брат'.
'Ари, я не хочу'.
'Любимая, пожалуйста, ради меня. Ты должна узнать'.
'Хорошо'.
Я снова ловлю его взгляд, возвращаясь в воспоминания:
Левая рука ложится на рукоять меча... В нескольких шагах от них возникает сгусток серебряного пламени, из которого появляется мужской силуэт...
Юноша, не оборачиваясь, делает едва заметное движение правой кистью, и мальчика резко вносит в каменное кольцо.
Внезапно упавшая сверху тьма не даёт видеть, но позволяет слышать:
— Что, колдун, не ожидал? Посмотрим, чего ты стоишь без своей магии.
Молчание сменяет звон мечей, мальчик, запертый в чёрном коконе, отчаянно бросается на выручку брату, но, отброшенный упругой магической стеной, вновь ощущает под лопатками холод камня.
Наконец, окружающая мгла медленно тает, разрешая видеть, и по глазам резко ударяет ставшее ослепительно ярким солнце.
Белое, как снег, с закрытыми глазами, лицо в обрамлении чёрных волос, залитая кровью рубашка...
Убийца, отойдя чуть вперёд и в сторону, наклоняется за поблёскивающим в траве мечом:
— Кто ж знал, что этот щенок ещё и сражаться умеет, не-ет, в другой раз за мага возьму втрое, — и краем глаза, углядев напротив что-то светлое, резко выпрямляется.
Зло сузившиеся глаза пристально изучают застывшую внутри Круга детскую фигурку.
Распростёртое в траве тело чуть заметно шевелится, вздрагивают ресницы и зелёные, уже затянутые смертной дымкой, глаза смотрят в небо.
Медленный, мучительный вдох — и, невесть каким чудом, всплывшее из памяти, древнее заклятие...
— Прости, малыш, — срывается с окровавленных губ.
Прозрачный кокон вокруг мальчика вспыхивает серебряным сиянием, и исчезает, унося его с собой.
Пронзительный свет снова сменяется непроглядной темнотой... краткий миг то ли падения, то ли полёта... удар... дикая боль...
Длинное серое беспамятство, изредка прерывающееся минутными просветлениями: медвежья шкура под спиной и поверх одеяла... горьковатый травяной вкус на губах... прохладное нежное прикосновение ко лбу... женское лицо с тревожной тенью на дне золотисто-карих глаз:
— Лиат, лекарь отказался, надо что-то делать, иначе он не встанет.
— Вот что, Мира, сходите-ка с Дарой к почтенной Нивене. Я сам попробую.
— Хорошо, родной. Дара, золотко, иди к маме.
Скрип захлопнувшейся двери, почти сразу на виски ложатся горячие тяжёлые ладони и серое марево превращается сначала в обжигающе-алое пламя, а потом — в тёплый золотой свет...
Я прерывисто вздохнула, убирая руки — браслеты нагрелись так, что обжигали кожу:
— Он тебя спас.
— И погиб, — глухо обронил Карис. Он резко побледнел, на лбу и висках мелким бисером выступили капельки пота. Обмен воспоминаниями отнимает гораздо больше сил, чем мысленный разговор.
Я молча откинула одеяло, и прежде, чем Ари успел что-то сказать, соскользнула с кровати. Не оборачиваясь, задёрнула прикроватную занавесь и отошла к окну. Не помню, сколько я там простояла, и о чём думала — очнулась только, когда Ари встал у меня за плечом.
— Ты же замёрзла совсем. Простудишься ещё, Нереа тогда с меня семь шкур спустит, — Карис подхватил меня на руки и понёс обратно. Я украдкой взглянула на него — глаза покраснели, но больше ничего не заметно.
— Ари, а кто она? — осторожно спросила я. — Родственница?
— Невеста Эйдена.
— Значит, она...
— Да, так и не вышла замуж, — Карис бережно опустил меня на кровать. — Что-нибудь хочешь?
— Нет, — я была сбита с толку и даже немного испугана — слишком резко всё встало с ног на голову. — Останься со мной, пожалуйста.
— Я не уйду, — Ари пристально посмотрел мне в глаза. — Пока сама не прогонишь.
— Никогда, — я спрятала лицо у него на груди и затихла — любимый рядом, живой, родной — вот оно, счастье.
Карис легонько поцеловал меня в макушку и прижал к себе.
Так — в обнимку — мы и заснули.
...Я осторожно повернула голову. В нескольких шагах, на соседнем крюке, действительно, кто-то висел.
