Около оперного театра, бывшего ДК Железнодорожников, к нам подбежал неопрятного вида молодой казах.
— Братишка, дай двадцать тенге после праздников похмелиться, — обратился он ко мне.
Почему-то я решил не вступать в дискуссию о справедливости притязаний алкоголика-попрошайки и молча выдал монетой требуемую сумму — в российской валюте это рубля четыре.
Пешим шагом мы приближались к "старой" Астане. Немного о терминологии. Дело в том, что развитие новой казахской столицы происходит в два этапа. На первом этапе, сразу после переезда из Алма-Аты, все основные госучреждения размещались в наспех переделанные, расширенные и отремонтированные общественные здания, в общем-то, не самого крупного областного центра. Дом Советов стал Домом Правительства, облисполком — парламентом, а многочисленные техникумы и ПТУ превратились в тематические суды и гостиницы. Всё, конечно, было отделано цветным стеклом, начищено до блеска и окружено солидными новостройками, но всё равно, из этой "Астаны" (1) отчётливо "торчал" Целиноград. И тогда по высочайшему велению президента на другом берегу Ишима (протекающей через город речки) после сноса дач и осушения тамошних болот начали строить "новый" город. Не иначе президент Назарбаев возомнил себя Петром Первым (2), разлиновывавшим отвоеванные у болот клочки земли на новые улицы и "прошпекты" со словами "здесь граду быть"...
Погода, однако, была мерзкой. Пройдясь по гранитной (кстати, совершенно "питерской") набережной Ишима и полюбовавшись кварталами элитного жилья, мы замёрзли окончательно. Наталья потребовала согревающих средств, кои удалось приобрести в одном из магазинчиков — фляжку очень приличного коньяка "Казахстан" по цене рублей шестьдесят на российские деньги (3).
Теперь мы шли по проспектам "старой" Астаны, прихлёбывая коньячок из фирменной бутылки-фляжки, но всё равно нам было холодно. От отчаяния — тоже мне, припёрлись, даже прогуляться невозможно из-за погоды, я решил заглянуть в фирму "Акмола-турист". Наверняка эта контора сможет предложить нам "приклеиться" к группе каких-нибудь кустанайских школьников, совершающих автобусную экскурсию по столице. Таких предложений было, действительно, полно, но все они начинались с завтрашнего дня, а сегодня нам могли только выделить автомобиль с трёхчасовой экскурсией тысяч за шесть российских рублей в казахстанском эквиваленте. Сочтя такую цену не очень соответствующей нашим ожиданиям, мы решили погреться в музее. В бывшем президентском дворце в центре города (4) был размещен музей, скромно названный "Музеем Первого Президента". Действительно, к чему все эти имена и фамилии, звания и регалии. Кто в Казахстане и, естественно, за его пределами не знает имени "Первого Президента"?
В музей пускали только группами и только в сопровождении здешнего экскурсовода, посему мы были вынуждены сидеть на банкетках в компании пары тёток-казашек и "русскоязычного" дядьки, дожидаясь того момента, когда наша численность перевалит за десять. Ну что ж, хоть руки-ноги отогреем. Рядом болтали две экскурсоводши.
— Ещё немножко подождите, школьники к нам едут, с ними пройдете, — обратилась к нам одна из них и как ни в чем ни бывало, продолжила, уже обращаясь к своей коллеге. — Сейчас посмотрим, кого больше будет, русских или казахов — экскурсию на русском или на казахском проводить.
Да уж, нравы. Ладно, допустим, считается, что местные русские должны худо-бедно знать язык титульной нации. Но вот я, например, прибыл из другого государства, где не знают казахского, и что мне делать? И вообще, в Конституции Казахстана записано, что "русский — это язык межнационального общения", то есть если встретились в Казахстане, например, русский с казахом или наоборот, татарин с немцем, общаться по-русски им разрешается, и даже где-то поощряется.
Нам повезло — школьники были из Петропавловска, еще более "русскоязычного" города, чем мой родной Павлодар. А вот экскурсия была тягомотной, официозной и весьма пафосной. Гид в экстазе закатывала глаза, показывая нам мечи, подаренные Нурсултану Абишевичу арабскими шейхами и вышитые золотом книги-дары от президента Украины (за точность описываемых экспонатов не ручаюсь, но их смысл, надеюсь, понятен). По ее словам, эти дары являлись несомненными свидетельствами мирового авторитета Казахстана и его лидера, знаками внимания, уважения, любви... Et cetera.
Занятными были только первые залы, посвященные годам жизни Нурсултана Абишевича до того, как его угораздило стать лидером нации. Например, оказалось, что "Первый Президент" — прямой потомок легендарного казахского богатыря Карасай-Батыра, в честь которого в Карасай даже была переименована малая родина Назарбаева, город Каскелен, пригород Алма-Аты.
Порадовали защитные очки и огромная кочерга — ей будущий президент лазил в доменные печи металлургического завода где-то в Днепропетровске, где он то ли практику производственную проходил, то ли работал после институтского "распределения". Но больше всего развеселила выполненная в высокохудожественной манере, свойственной музеям позднего социализма, диорама, называвшаяся как-то типа: "Маленький Нурсултан помогает дедушке пасти овец на джайляу (5) близ Каскелена". Композиция представляла собой милейшую пастораль, в которой пластилиновый казахский мальчик и пластилиновый длиннобородый казахский дедушка с большой палкой в руках лирично сидели в окружении пластилиновых овечек на зеленом холмике из пенопласта и умиротворенно взирали на застекленную часть стены Музея Первого Президента, разрисованную в солнце-небо-облака...
Выйдя из музея, мы нашли астанинскую (иногда еще говорят "астанайская", чтобы не походило на "сатанинская") погоду сильно переменившейся. На небе не осталось ни тучки, ни облачка, будто кто-то подстроил сбившийся канал телевизора, пока мы осматривали музей, и рябящая картинка вдруг стала яркой и чёткой. На улице стало тепло и сухо, и единственное, что омрачало наше пребывание — это усилившийся ветер. Мы вновь вышли на центральную площадь "старой" Астаны (уж простите, не помню, как она называется сейчас, раньше, разумеется, была площадью Ленина), где я вдруг заметил нечто неприятное — на голубом небе прямо у горизонта отчётливо виднелась ярко-жёлтая полоса.
— Ты знаешь, что это? — без надежды на правильный ответ спросил я свою супругу.
Откуда же дальневосточной девчонке было знать, что это был первый симптом местного катаклизма — надвигавшейся со степи пыльной бури? Пыльные бури в Казахстане совсем не те, что бывают, например, у нас в Сибири — полчаса летающего мусора, после чего начинается ливень, тут же прибивающий все поднятое назад к земле. Нет, в Казахстане все гораздо серьезнее...
Пока не началось, мы заторопились в "новый" город. По дороге к автобусной остановке прошли через забавные уличные шахматы — огромные фигуры были расставлены на выложенной тротуарной плиткой шахматной доске — смело можно играть. В принципе, вполне себе европейская картинка, если не считать рядом стоящей стеклянной будки-стакана, где сидел скучающий полицейский, основной задачей которого было следить, "чтобы не спи..дили"...
По мосту через Ишим с символической изломанной аркой-шатром мы въехали в "новый" город. Пока все это представляло собой огромный пустырь, где шла колоссальных масштабов стройка. Какие-то объекты уже были закончены, какие-то находились на финише строительства, а о каких-то можно было только догадываться по торчащим из земли железкам. Мы проехали совершенно "сталинскую" высотку-новодел. Надо же, а в Варшаве, говорят, наоборот, комплексуют — всё убрать норовят подарок "старшего брата". Вышли мы около фантастических размеров мечети (6), напротив которой сооружались небоскребы, поражавшие своими смелыми изгибами. Мы шли к центру "нового" города — казахстанскому аналогу Эйфелевой башни — башне Байтерек, символизирующей начало новой эры в жизни страны.
Ветер, бывший в "старом" городе просто сильным, в степи "нового" города оказался ураганом. Со строящихся объектов были эвакуированы рабочие — как и у нас в России, таджики и узбеки, которые теперь испуганными воробьями сидели у строительных заборов, пережидая стихию. Вместе с ними мы увидели, как со строек улетает плохо укрепленное кровельное железо и как падает павильон автобусной остановки — мимо него мы прошли только что. Кажется, прозвище Астаны, "город летающих пакетов" — это слабая характеристика, у моего пакета с купленными в городе артефактами нашего пребывания — газетками и сувенирами, ручки оторвало "с мясом" — я едва поймал улетающие трофеи.
Башня Байтерек, по случаю урагана закрытая для посещения (7), впечатляла. Вообще-то "Байтерек" по какой-то доисламской казахской мифологии — это Дерево Жизни, но на дерево башня совсем не была похожа. Чтобы представить себе творение модного англичанина Норманна Фостера, нанятого для проектирования новых казахских символов в архитектуре, вообразите недораскрывшийся салют — вверх еще продолжают стрелять, а шикарные "брызги", ради которых вы пришли на площадь, только-только начинают расходиться от эпицентра — эдакий удачный снимок фотографа-профессионала. Эпицентр "салюта" — огромный золотой шар (8), где располагаются вращающийся ресторан (ничего не напоминает?) и смотровая площадка для туристов. Державный пафос символа нового Казахстана вполне уместно усмиряла "бытовая" скульптура у подножия — девушка-художник в джинсах и бейсболке, рисующая Байтерек с натуры. А пафос "малой архитектурной формы", в свою очередь, начисто обесценивался классическим русским словом из трёх букв, размашисто нацарапанным в раскрытом мольберте металлической художницы.
Башня находилась в центре площади, утыканной молодыми деревцами, практически саженцами. И вновь запросилась цитата: "Через четыре года здесь будет город-сад". По периметру площадь окружали очень смелые в архитектурном плане здания: "яйцо" — строящееся здание Государственного Архива, министерский небоскреб, прозванный в народе "Зажигалкой" (9), здание-арка "Казмунайгаза" (10) и другие, чуть менее выразительные дома. Размах задумок был поистине Петровским! Пройдя дальше по площади, превращавшейся в широченный бульвар, мы уткнулись в два золотых усеченных конуса — в них уже переехало из "старой" Астаны правительство республики, рядом с которыми стояли две башни — Сенат, верхняя палата парламента, и Мажилис — его же палата нижняя. Вдалеке синим куполом в золотом обрамлении выглядывал президентский дворец "Ак Орда", даже на приличном расстоянии вызывавший сильные ощущения. Для понимания: через какое-то время в гости к Назарбаеву приехал Путин (это мы уже по телевизору смотрели), и в связи с очередной столичной непогодой церемонию встречи высокого гостя почетным караулом, включая проход маршем, было решено провести прямо в одном из залов "Ак Орды", о чем, собственно, с восторгом и сообщали придворные тележурналисты.
Продираясь сквозь порывы ветра, мы шли на автобусную остановку — чтобы оценить, как удалось реализовать имперскую задумку, сюда нужно приехать лет через пять, когда в "новом" городе по бульварам и площадям будут ходить люди, по улицам ездить машины, а сам город не будет походить на стройплощадку, где случайные туристы мешают рабочим. Подошел нужный нам автобус, и я совершенно не по-джентльменски запрыгнул в него первым. Обернулся, чтобы помочь забраться Натке, но увидел, что ту натурально уносило очередным порывом по ходу движения автобуса. Ловчее меня оказался кондуктор-зазывала (11), нависший над лестницей — он на полкорпуса "выпал" из дверного проема и, схватив мою жену за локоть, буквально затянул ее в салон.
Усталость от борьбы с ветром мы решили дополнить усталостью от хождения по очередному музею — расположенному прямо у моста в "старой" Астане "Президентскому центру культуры" с очередной копией национальной реликвии, "Алтын Адамом" (12). В отличие от аналогичного алма-атинского, астанинский музей был совершенно не интересным. Интересное началось тогда, когда мы вышли на улицу после осмотра — со степи всё-таки пришёл казахстанский аналог сахарского самума, и Астану окутал жёлтый туман. Ветер совсем стих, видимость упала почти до ноля, в носу свербило, а любая попытка произнести хоть слово приводила к тому, что рот забивался песком, который потом скрипел на зубах и вызывал яростный кашель. К слову, местный, в основном чиновный, люд, похоже, привык к подобным катаклизмам — как китайские Гонконг или Шанхай в разгар эпидемии атипичной пневмонии, Астану заполонили люди в деловых костюмах и марлевых повязках.
Мы шли на вокзал — до поезда оставалось "всего лишь" часа три, но пыльный туман не давал возможности посмотреть в городе что-то еще. По пути мы поужинали в каком-то ресторанчике и сфотографировались рядом с такой же, как в Алма-Ате, уменьшенной копией настоящей Эйфелевой башни...
* * *
Самым острым желанием после посещения Астаны было помыться — тело зудело от набившегося в одежду песка, а лицо, руки и шея приобрели коричнево-серый пыльный оттенок. Особенно хотелось вымыть голову — после "столичных" песочных процедур волосы имели все шансы сбиться в колтун.
Дома (не у нас, а у моих павлодарских друзей, естественно) нас встречала Элька, Андрюхина жена, которая была явно чем-то расстроена. Оказалось, что сегодня она в очередной раз испытала на себе все прелести доминирования коренного этноса в обыденной жизни. Пару раз в неделю Элька водила сына в бывший Дворец пионеров на занятия какой-то художественной лепкой. Занятия проводились за деньги, но для семьи моего товарища были бесплатными, поскольку Элиадор, несмотря на свой юный возраст, сумел проявить определенные способности в творчестве — оба Андрюхиных ребенка талантами пошли в отца, художника-самоучку. Дожидаясь окончания сегодняшнего занятия в коридоре, Элька услышала разговор двух казахских мамаш-платниц, нарочито громко обсуждавших ее, Элькину, персону — мол, мало нам русских, так еще татар себе на шею посадили. Тёток всерьёз беспокоило, с какой это стати казахи платят, а для татар всё бесплатно? Титульная нация, одним словом. Вот именно для того, чтобы не мешать таким, как эти дамы, быть "равнее" представителей других равных в правах этносов, я в свое время и покинул республику. И сестру с родителями потом перетащил — пускай щедрое казахстанское солнце светит только избранным, мы сибирским перебьёмся.
После желанного душа и обязательного в Андрюхиной семье чаепития мы отправились гулять по городу. В какой-то момент, я, человек, не узнавший своего города, просто стал вылавливать мелочи, которые, конечно же, не держал в активной памяти, но вспоминал, случайно наткнувшись на них. Вот, в парке Гагарина забыли убрать железную детскую горку в виде богатырской головы — чтобы съехать по ней, нужно залезть богатырю в настежь открытый рот. Композиция такая же ржавая и противная, как в моем детстве, но сегодня мы с ней явно вспомнили друг друга и друг другу обрадовались. Вот гипсовые львица со львом в бывшем Ленинском парке — мы с моей старшей сестрой в детстве всегда дрались за то, кому сидеть на спине у льва, и всегда побеждала сестра. Сегодня мы "подрались" с моей женой Натальей, она "победила", но я не ревел, как раньше — я был рад, как и прежде, усесться на спину львице, ведь она меня тоже наверняка узнала. Вот, на "Продовольственном магазине мебели" (13) остались те же неоновые буквы, исчезло только слово "мебели". Даже такие глупости, как несодранная с очередного магазина-дукена чеканка с пиктограммой фотоателье (оно там располагалось раньше) и работающая "назло" всем законам об авторских правах самая крупная городская "Звукозапись", с чьей помощью я когда-то собрал все альбомы "Битлз", вызывали у меня восторг. Врёшь — не возьмёшь! Мы слишком крепко здесь жили, чтобы просто так, за какие-то шестнадцать лет самостийности удалось вытравить наш дух.
