— Кабы просто грозили... Меня уже, поди, на том свете заждались. Радости-то будет, когда со своей Агнессой встречусь. Мне что? Мне щелчок в лоб — и готов. Они грозили маленького Филиппа в мою келью затащить и... — старик всхлипнул. По круглым в красных проѓжилках щекам потекли слезы. — Изведут они его, если уже... Кто же думал, что так все обернется? Жили тихо, никого не обижали, соседям помоѓгали. Франкон у нас прижился.
— А что, нападений за все восемь лет не было? — спросил Роѓберт скорее, чтобы отвлечь старика, нежели из любопытства.
— Было конечно. Только не серьезно все. Людишки мелкие, отребье. Отряд, которым христопродавец Герик командует, исправно такие шайки гонял. Кто и до стен не дошел: вилланы пугнули. А чтобы оружные баронские люди по-соседски поживиться наехали — нет. Места у нас глухие, трудные, народу мало. Да и кто против Барна пойдет? Охо-хо.
Старичок, успокоившись, заговорил плавно без обидных старческих остановок, за которым прячется забытое слово. Привычное сеѓверное наречье тем не менее звучало странно, и Роберт, наконец, эту странность уловил:
— Давно вы с юга?
— А?
— Давно в этих краях? Говорите не как местные, мягче.
— Ах, да, да. Давно.
— Откуда, если не секрет?
— Из Марселя. Ты бывал в Марселе?
— Пришлось.
— Город у моря. Ты видел море?
— Да уж. Навидался.
— Маленький приход на самой окраине. Зелень, тепло, запах рыбы... — старый капеллан смотрел в огонь. Последние желтые язычки еще вспархивали над черными комочками углей, но среди них все чаще и чаще проскакивали синие шающие огоньки. Лицо успокоилось, даже чуть разгладилось.
Что заставило человека покинуть теплый гостеприимный юг и удалиться сюда? Долг, страх, любовь? Спрашивать бывший граф Парижский не стал, по себе зная, каково отвечать на назойливые вопросы праздных любознатцев. Старик сказал сам:
— Давно. Когда проклятый Гильдебрандт призвал, изгонять женатых прелатов, я со своей семьей жил в Марселе. Жили тихо, скромно, лаѓдили с округой. Кому помешала моя Агнесса? Я любил ее и Спасителя любил, и благодарил каждый день за это счастье. У нас родилась дочь. Потом пришла толпа. Толпа это не люди. Это не отдельные люди. Это зверь не знающий ни стыда, ни сострадания, жаждущий только одного: разрушать. Нас выволокли из дома и бросили в телегу. Я успел накинуть сутану, Агнесса была в одной рубашке. С меня сорвали крест, били. Ее... тоже били вначале, потом стащили с телеги. Я скорчился, закрывая собою дочь. На спину летели камни и удары палок. Я молил Господа только об одном: сохранить жизнь нашему ребенку. Пусть меня размажут по мосѓтовой, но за что должно принять смерть невинное дитя?
К нам в телегу кидали еще людей: взрослых, детей. Кто-то беѓжал за повозкой и выкрикивал: 'Жанвье! Жанвье!' А потом телега застряла. Ее загнали в узкую улочку, и борта заклинило. Лошадь хлестали, она плакала, но не могла сдвинуть повозку. Это нас и спасло. Толпа, во главе которой бежали самые озѓверелые, уже пьяные от вседозволенности, схлынула. Задние выпрягли лошадь и бросили нас. Думаю, они бы и так нас бросили, потаскав еще по городу и вдоволь наиздевавшись — стихия никем не управляемая, только поднятая неправедной рукой.
Агнессу я нашел только через два дня. Она была жива, но не могла идти. Когда она поднялась на ноги, мы двинулись на север. Наш дом был осквернен. Приход отдали другому священнику. Меня поставили перед выбором: изгнание или отказ от семьи. Я выбрал первое. Думал уйти подальше, в глушь, найти маленький приход... Но новые веяния уже достигли центральных графств. Мы пошли дальше. Агнесса плакала, просила бросить ее и Кати. Но ни за что, граф, даже под страхом отлуѓчения я бы их не бросил. Тебе, молодому, наверное, странно и смешно слышать слова любви из уст древнего старца, но я их скажу. Никогда я так не любил свою жену как тогда, в годы скитаний. Оборванную, усталую, поруганную... А Бог, рыцарь, Он и есть любоѓвь.
В конце концов, мы попали сюда, в глухой северный лес, с моим Богом и моей семьей. Старый де Барн, отец Филиппа подобрал нас в окрестѓностях Амьена. Я зарабатывал на жизнь составлением писем и доѓговоров. Барону как раз понадобился грамотный человек. Мы разговориѓлись. Сам не знаю почему, но я рассказал ему нашу историю. К тому вреѓмени я уже успел убедиться: чем меньше о тебе знают, тем меньше опасѓность. Всегда найдется кто-нибудь, желающий за пару медяков продать ближнего.
— Закон человеческой стаи, — хмуро согласился Роберт.
— Одного продали аж за тридцать. И Он, чтобы устыдить людей, взошел на Голгофу. Мне ли с Ним равняться?
— И что старый барон?
— Предложил мне поселиться в его замке. Я согласился, только руки ни целовал. Тут мы прожили сорок лет. Агнесса моя лежит в этой земле, хранит рядом место для меня. Уже скоро...
Он надолго замолчал, глядя в потухший камин. Наверное, эти воспоминания призваны были, заслонить сегодняшний день.
Страшно вышибленный из колеи, возродившийся, проживший в трудах, тяготах и радостях долгую-предолгую жизнь, старый священник вновь выкинут судьбой на обо-чину. Да не просто выкинут из теплой вдовьей кельи. Того и гляди, колесо, мчащейся по дороге, дьявольской повозки, переедет, раздаѓвит, раскрошит в пыль не только жизнь, единую веру в любовь, коей держался от века.
Молчали. Каждый думал о своем. Старик погрузился в воспоминания. Роберт не хотел его беспокоить.
Скорбную тишину нарушил Гарет:
— А я тебя тоже вспомнил. Вы со старым Барном вместе приѓезжали. Я еще подумал: как ты по дороге не развалился? Шутка ли, столько дней в седле! Кобылка у тебя была, правда, смирненькая, невысокая, с белым пятном на крупе.
Лицо старика ожило.
— Простите, добрые люди, что заболтался. Старики все так, да и намолчался. Слова ж сказать не с кем. Вот и понесло. А вы сюда ведь не болтовню мою пришли слушать.
— Мы, честно говоря, в церкви-то случайно оказались. Отсиѓдеться хотели, пока шум спадет.
— Мало вас.
— А что делать? Ехать за подмогой, время потеряем. Я так понимаю, хозяйку и наследника в любой момент могут... — Роберт суеверно не стал продолжать.
— Ай-яй! Как тут все завязалось! Филипп прислал часть денег. Разбойники их быстро нашли. Думаю, Анне пригрозили сыном — она сама отдала. И мне показалось — они собрались уходить. Но приехал итальянец Лупо и давай им наѓшептывать. Знать бы что. Анну от меня с самого начала отрезали. Пускали сперва, да только наедине не оставляли. Все время кто-то рядом тоѓлокся и слушал.
— А как же тайна исповеди?
— Наши нынешние гости-хозяева, похоже, о таком не слыхали. Анну перестали ко мне пускать, когда...
— Что?
— Когда она понесла. Франкон тогда уже ускакал, а маленького Филиппа с самого начала от нас забрали и увезли.
— Анна понесла? Я тебя правильно понял? — голову обдало горячим.
Рыжая девочка: 'Это — Рай?'. Синие глаза, стаѓренькое платьице...
— Не знал? Такие-то дела. Не виновата она. Сломали ее, смяли как травинку. Да и подумай, что она могла против этих зверей?
— И кто отец?
— Неизвестно. Но когда над ней надругались, Герик, христопроѓдавец ее как бы под свое покровительство взял. Он и раньше к ней подъезжал, да только получил отказ. Она чуть не выгнала зарвавѓшегося капитана. Сейчас же он ей — первый покровитель. Нацелился, вишь, хозяином в замке сесть. Замковый отряд почти весь из местных собирали. В случае чего, они Герика послушают, а не Гербергу. А поскольку пришлые что-то выжидают и силы примерно равны — все за всеми приглядывают. Оттого может и Анна до сих пор жива.
— Мы по дороге встретили послушника из монастыря. С его слов: 'родственница' ездит по окрестностям, склоняет людей под свою руку. Сама собирается хозяйничать?
— А и собирается. Только через Герика так просто не перешагѓнуть. Небольшой перевес сил с одной стороны и — полетят головы. Вот например: дней десять назад ушел из замка отряд, так в нем трое с одной стороны, трое — с другой. Чтобы в дороге догляд был. Уже верѓнуться должны.
— Нет.
Роберт напряженно думал. Стравить их между собой? Предложить алчному капитану золото и поддержку? Пойти на сговор с Гербергой? И так и так Анна остается под ударом. Значит, остается, торговаться и с теми и с другими. Жизнь вдовы и ее сына против зоѓлота.
— Чего, нет? — перебил его размышления старик.
— А..? Не вернутся.
Старик вскинул голову. В глазах засветилась надежда, которая, впрочем, тут же уступила место сомнению. Вспомнил, должно быть, что их всего двое.
— Может, представишься, святой отец? — попросил молчавший до сих пор Гарет.
— Ах, да. Ах, да. Простите, совсем отвык с людьми, больше сам с собой разговариваю. Зовите меня отец Иворий, — смущенный своей оплошностью старик встал, засуетился. — Ну что, чада, разделите со мной трапезу, что Бог послал?
На краешке стола появилась половина лепешки, луковица, маленький кусочек сыра. Из-за сундучка отец Иворий вытащил высокий узѓкий кувшин.
— Не откажите старику.
Сдавило грудь. Сколько раз он, Роберт, делился? Сколько с ним делились? Может, это последняя трапеза в жизни старика? Суетится, заботливо делит на кусочки, радуясь, что есть с кем поделиться. Откажешься, не просто обидишь.
Когда со стола подобрали последние крохи и выпили все вино, свинцово потянуло в сон. Моментально заслезились глаза.
Как оказался на лавке, со свернутой под головой шкурой, Роберт потом не вспомнил. Вообще сообразил, что спал, только когда проснулся.
Отец Иворий сидел на крохотной табуреточке возле потухшего камина. На соседней лавке пристроился Гарет.
Роберт встал, потянулся.
— Лучше садись, — прошептал старик, отрываясь от созерцания каминной золы. — В моей келье не разбежишься, а в церкви холодно. Придется коротать время тут.
— Вечером нам обещали свидание с Анной.
— Думаешь, дадут?
— Должны. У них к нам сейчас особый интерес. В первую очередь они начнут дознаваться, не с нами ли оставшееся золото Филиппа. Кстати, что это за монах шепчется с дамой Гербергой?
— Ее духовник. Вместе приехали. Зовут Петр.
— Ни много, ни мало!
— Ага, ага. Я было спросил его, как можно попустительствовать греху? Знаешь, что он ответил? Что два владыки пребывают в мире, и обоим надлежит служить.
— Не понимаю.
— Маннихей. Отродье дьяволово. Не слыхал о таких?
От чего граф Парижский был далек, и всегда далек, так это от теософии. Альбигойцы, вальденсы, маннихеи наконец, — слышал краем уха. Кто-то называл их еретиками, кто-то наоборот шептал о истинном пути. Роберт Парижский о тонкостях их взаимоотношений с официальной церковью и между собой ничего не знал и знать не хотел, а после сарацинского плена и общения с Тафларом, вообще поѓлагал, что каждый может поклоняться Богу по-своему, лишь бы соседей не трогал. Оказалось, сатанопоклонники тоже существуют. Не тем ли объясняются бесчинства творимые шайкой?
— А итальянец?
— Лупо. Полного имени не знаю. Приехал позже остальных. Он сам по себе. Встретили его как вас, только к вечеру он уже вино хлестал вместе с Гербергой, да с монахом ее шушукался. Утром как проспался, весь замок обежал во все нос сунул. Ко мне тоже. Вертлявый, скалится, а сам по углам глазами зыркает. А что у меня высмотришь? Что было ценного, в первые дни выгребли. Так он, представляешь, на книги позарился. Отступился только, когда я пригрозил анафемой. От двери крикнул: все равно заберу, тебе, мол, старому сморчку и шею свернуть не долго. Вот и смотри теперь: шайка из отпетых, а во главе отступник, бес и блудница. Откуда такие?
— ОТТУДА. Кто жив остался, да деньги и слава обошли. В Азии их еще больше. Я сам понимаю и не понимаю одновременно, почему так все обернулось. Может, ты объяснишь?
— Вас стало слишком много, — отозвался старый священник после длительного раздумья. — Сильные, смелые, благородные, вы даже кодекс свой создали. Смешная детская забава — рыцарство — превратилась в силу. Ваши принципы стали претенѓдовать на статус законов. В них не было места лжи, подлости, наживе. Рыѓцарь стал мерилом справедливости. Рыцарь, а не прелат! И вас слили.
— Что?
— Слили как воду — в Палестину, воевать, освобождать, то, что в осѓвобождении не нуждалось. Паломники ведь невозбранно могли идти к христианским святыням. Христиане могли жить в Иерусалиме, да хоть где на землях сарацинского бога. Плати и молись, кому хочешь.
— Франкское королевство обезлюдело. Города опустели, ярмаѓрочные площади заросли травой. На дорогах разбойники под каждым кустом. Чего добились? Запустения?
— Затишья. Те, кто вас туда посылал, ведь преследовали не одну цель. Вашими руками сейчас перекачивается золото восточных владык. Поверь, оно не долго залежится в сундуках. Сколько благородѓных людей заплатило жизнью за то золото, кто вспомнит, когда на выморочных разѓвалинах начнет подниматься новое королевство?
— Кто его поднимет? Покрытый язвами живой мертвец, король Филипп? Папа его отѓлучил, а Бог от него просто отвернулся.
— Сколько ему осталось? На его место придет другой. Он будет лучше, честнее. И вы, те, кто выжил и вернулся, потянетесь к нему.
— Считаешь, труп должен радоваться, что сквозь него прорастает молодая трава?
— Труп — нет. Радоваться может его душа.
Гарет заворочался на неудобной узкой лавке, поднял кудлатую седую голову:
— Идут.
Прислушались. Из-за каменной кладки доносилось тихое карябанье. Большая мышь скреблась в отдалении.
— Мы пойдем. Что познакомились с Вами, говорить не будем. — Роберт начал поспешно натягивать кольчугу. Гарет помог, потом облачился сам.
— Чтобы вы ни говорили, вам все равно не поверят. Они всех меряют по себе, а впрочем, лучше молчать.
Старик перекрестил обоих и отворил дверь.
Свечи почти догорели. От одной остался причудливый весь в наплывах огарок. Рядом в плошке плавал умирающий синий огонек. С той стороны дверь трогали, подергивали, не разобравшись пока, отчего не поддается.
— Что надо? — грубо спросил Роберт.
— Заперлись, бродяги, открывайте!
— Герик?
— Открывай! Иначе подожжем. Обложим хворостом и подпалим. Сгорите вместе со стариком.
— С кем?
— Он к вам не вышел?
— Не знаю, о ком говоришь.
— Сумасшедший Иворий?
— Не видел такого. А насчет поджога ты хорошо придумал. Сгореть не сгорим, так хоть погреемся.
С той стороны заругались. Герик для верности тряхнул дверь, не причинив ей, впрочем, большого беспокойства. Так бы и дальше переѓругивались. Но от жилых покоев послышался топот. Когда оттуда прибѓлизились вплотную, даже запертые створки не удержали кислого запаха перегара и чеснока.
— Что ты возишься? — крикнула Герберга начальнику замкового отряда.
— Затворились.
— Сколько раз предупреждала, чтобы убрали брус! Открывай теперь сам. А не откроешь...
— Он за дверью, — остерег Герик.
— О, черт!
Роберт еще не решил с кем начнет торговаться. Хорошо бы они тут сейчас передрались и поубивали друг друга, или, в крайнем случае, остался бы кто-то один. Жаль, такого подарка от судьбы не дождешься. Вон побурчали, взаимно оскорбились, и Герберга потѓребовала:
