Возможно, именно этот рефлекс и просыпается в человеке, когда он перешагнет границу времени; но Виктор не был психологом и точного ответа не знал.
15. Путь на второй уровень.
— Добрый вечер, Виктор Сергеевич! Никак, в гости собираетесь?
Голос Веристова раздался за спиной Виктора в тот самый момент, когда он, зайдя в парихмахерскую Ади Гитлера, озирался по сторонам, стараясь понять, где же хозяин заведения.
— У господина парикмахера внезапно кончился вежеталь, — продолжил Веристов, закрывая засов входной двери, — он пошел в лавку, и мы можем несколько минут спокойно поговорить.
— Тоже ваша агентура?
— Чем плохо? Куча клиентов и есть повод пооткровенничать. Так вы, стало быть, в гости?
— По делам. Но небритым неудобно.
— Допустим. Меня интересуют подробности про нервно-паралитические газы.
— Так это научный прогноз, я же так и сказал на "Мече и орале". Их же пока никто не открыл.
— Вы что же, решили спровоцировать убийц Прунса? Подтолкнуть их выйти на вас?
— Нну... можно сказать и так.
— Значит, можно и иначе. Вы упомянули хлорциан, или хлорангидрид циановой кислоты, который французы производят в глубокой тайне, и еще назвали голонит люизитом.
— Неужели? Ну, значит, оговорился.
— Забыли название, прекрасно помня свойства? Люис, кстати, тоже считает, что в отношении его ошиблись, и это он его открыл. Виктор Сергеевич, ну знаете вы больше, чем хотите показать. Чего вы боитесь? Вы же сами хотите поделиться с нами сведениями. И даже догадываюсь, почему. Потому что вы представляете себе, что такое газовая атака. Разве нет?
С одной стороны, конечно, приятно подарить предкам что-нибудь такое, что позволит им, предкам, закатать врагов в асфальт. С другой стороны, нет гарантии, что тем же самым не закатают в асфальт предков более развитые страны. Тем более, что в ходе гражданской войны предки сами с удовольствием закатывали друг друга.
— Ладно. Боюсь того, что я не специалист. Есть только некоторые идеи, предположения. Сам не проверял, могу ошибаться.
— Тогда вот вам мой блокнот и карандаш, изложите, пожалуйста. Будет обидно, если мы потеряем вас раньше, чем вы решите поделиться с нами своими мыслями.
Виктор с некоторой опаской взял в руки никелированный, но уже потертый до латуни механический "Шарп". Хорошо в такой иголку с ядом встраивать, подумал он.
— Короче, вот, — и выдвинутый грифель зачеркал по листу, — вот две предполагаемых химических реакции для получения вещества, раз в десять ядовитей горчичного газа. Это — какие вещества требуются для синтеза. Тонкостей, увы, не знаю, но есть предположения, что в лаборатории можно получить. А лучше всего, если это будет бинарным оружием, то-есть, компоненты смешиваются перед... ну, вы понимаете.
Веристов внимательно прочел записи, шепча губами латынь формул.
— Спасибо,— произнес он, пряча блокнот в карман, — попробуем проверить вашу гипотезу.
— Только предупредите, чтобы не в Бежице, а то натворят тут Ломоносовы наши.
— Мы перешлем в Москву, к специалистам. Одного академика уже на этом деле потеряли. Если в формулах нет ошибки, можете считать, что петля вам больше не грозит. Ваш газ повлияет на ход грядущей войны.
— Каким образом? Надо же еще в промышленных масштабах наладить.
— Вы говорите, что эта штука раз в десять опасней горчичного газа. Если кайзер решится на газовую атаку наших городов, его остановит угроза терактов в Берлине, Гамбурге, Франкфурте, Нюрнберге и других местах, где небольшим количеством вашего вещества можно моментально отправить на тот свет целую толпу.
— Это что... это вы собираетесь уничтожать мирное население?
— А немцы в Бежице какое уничтожать собрались? Это война, сударь, а на Гаагскую конвенцию Германия уже плюнула и сапогом растерла. Обладая вашим веществом, Россия будет иметь хотя бы возможность ограничить химическую войну линией фронта. Ко мне у вас другие вопросы есть?
— Конечно. Отец Паисий должен был выйти со мной на связь?
— С чего вы взяли?
— Капитан сказал — он на вас работает.
— Он сказал вам, откуда у него такие сведения?
— Нет. Я верно понял, что допусков к спискам вашей агентуры ему не оформляли?
— Не будем об этом. Что вам сказал отец Паисий?
— Что должен помочь, но не сможет. Вот и ломаю голову.
— Ломать не надо. Скорее всего, имел в виду вашу работу на паровозном. Священник в нашей с вами игре не участвует. Наверное, свои теологические идеи излагал? У него такое бывает.
— Излагал. Похоже, он просто искал собеседника. Кстати, у вас тут не боятся, что вербовка священников оттолкнет народ от церкви?
— Вас это очень волнует? Вы же у нас миролюбивый атеист.
— Мне это кажется непонятным.
— Церковь, как опора монархии — вчерашний век. Народ в города уходит, место скученное. Сеть агентуры, добровольных помощников и "черная сотня" — с этим мы будем всевидящи, как боги. Отправка ненадежных в Сибирь — это наглядно и убедительно, не то что рассказы о жизни загробной. Мы возрождаем неотвратимость наказания отступника при жизни, как в языческие времена. Спросите, кто дал нам право? Совесть и любовь к отчизне. Мы не можем ждать, пока иерархи решатся и придумают что-нибудь на новые две тысячи лет.
"Это что? Это выходит, массовые репрессии — потому что иерархи за церковное золото держатся? Не спешим. Он просто старается меня запутать."
— А что вы знаете о господине Александре Флукосе? Танцовщике из Бессарабии, партнере мадемуазель Суон, которого она зовет "Саша"? — при этих словах Веристов взглянул на вынутые из жилетного кармана часы. Видимо, лимит времени кончался.
— Ничего. Мадемуазель прозрачно намекнула на то, что он гей.
— Кто?
— Ну, этот "Саша" — гей.
— Это вы о чем? Как в английской песенке — "Sure, everyone was gay"?
— Короче — предпочитает ей мужиков.
— А-а, вы хотите сказать, что господин Флукос мужеложец? То-есть, что вам это намекнула Анни Ковач?
— Так точно.
— Великолепно. Тогда у меня к вам одна просьба.... Нет, не искать знакомства с Сашей, конечно; более того, раз мадемуазель Ковач так сказала, старайтесь избегать его общества. А вот при ближайшей встрече с самой мадемуазель, намекните ей как бы случайно, что тайная полиция нашла убийцу Прунса. Более ничего не говорите, вы сами услышали это случайно.
— Так вы подозреваете, что...
— Если я начну перечислять всех, кого подозревает гостапо, мы будем сидеть до вечера, — улыбнулся Веристов. — Пока что это все, что вам надо знать, и не стоит утруждать себя догадками, это только все испортит. И не переиграйте насчет Саши.
— А что... его теперь посадят, что ли?
— У нас же нет доказательств не то что соития, а даже рукоблудия. Предлагаете найти лжесвидетеля и сорвать выступления месяца на три? Вы же знаете про смягчение закона. Пусть этим занимается полиция — у нас сейчас дела гораздо важнее.
— Конечно, — поспешил согласиться Виктор, который вовсе не хотел, чтобы по его словам кого-то отправили в тюрьму. Тем более, подумал он, Анни могла и наговаривать. Скрывает бывшую связь с партнером, просто за что-то мстит... Мало ли.
— Сейчас вернется Адик, так что последний вопрос. Не могли бы вы сказать, где намечена деловая встреча? Мне все равно, куда вы собрались, зайдя к Гитлеру, а перед тем — в аптеку за "Свастикой". Важно, чтобы вас там не убили.
— У меня деловая встреча в заводской гостинице.
— Тогда вы очень предусмотрительны. Не застрелите там кого-нибудь по неосторожности. Шампанское иногда тоже громко хлопает.
— Я постараюсь.
— Вино и закуски в номер для деловой встречи лучше закажите в ихнем буфете. Большой выбор, всегда качественно и с очень большими скидками. Это политика Буховцева: в номерах постоянно останавливаются представители заказчика из Москвы. Иногда живут месяцами. Кстати, там еще и на чай давать не принято: прислуга работает на Общество.
— То-есть, каждый может остановиться и пользоваться?
— В Бежицу почти все ездят либо к родственникам, либо на завод. Или это как-то связано с заводом.
— Спасибо. Поимеем в виду.
...Аккуратное двухэтажное здание заводской гостиницы по виду было почти таким же, как и во времена Виктора, и ничем особенным не выделялось. Не было в нем ни щегольской роскоши Доходного дома, ни псевдорусского узорочья Аптеки, ни итальянского изящества Больницы. Аккуратное и опрятное, оно скорее напоминало офисную леди; налет скромной служебной элегантности, проглядывавший сквозь зрелый классицизм, роднил это здание с главной заводской конторой. Легкий деревянный палисадник, за которым были разбиты цветочные клумбы, верхушки мачтовых сосен, что выглядывали из-за красного кровельного железа крыши, создавали впечатления провинциального профсоюзного санатория.
На перекрестке худощавый расклейщик, дымя "козьей ножкой", лепил на тумбу новое объявление:
"СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!!!
в помещении Общественного собрания
ученый, археолог, кандидат экономических наук
В. Ф. НЕДОКУЧАЕВ
прочтет лекцию на тему:
Великий культурно-экономический захват Европы арабами.
Период расцвета мусульманской культуры"
"Это просто альтистория какая-то" — подумал Виктор и направился ко входу. Услужливый швейцар распахнул перед ним двери со словами "Доброго здоровья Виктор Сергеевич!"; Виктор машинально полез в карман, но швейцар упредил его:
— Что вы, что вы, у нас, ваше степенство, брать на чай не положено. Строго-с. А барышня вас ждет-с, велела проводить, чтобы не заблудились...
Перешагнув порог вестибюля, Виктор на мгновение замер. То, что он увидел внутри, никак не вязалось со скромным фасадом. Небольшой вестибюль был отделан штофными обоями нежно-палевого цвета. На коричневой дубовой стойке администратора сияла хромом изящная перекладина столового телефона Гейслера. Легкий сквозняк колыхал на окнах прозрачные занавески из тюля с двухцветными, зефирно-розовыми и молочно-шоколадными ламбрекенами, и от него же позванивала мелкими хрустальными льдинками подвесок бронзовая люстра в центре потолка. Широкий пурпур ковровой дорожки, ведущий от дверей в сторону коридора, лишь оттенял своим цветом до блеска начищенные елочки паркета. В коридоре Виктор заметил указатели "Синематограф", "Почта-телеграф", и, конечно, "Буфет".
"Интересно, Веристов догадался, что я иду к актрисе, или здесь обычай вести переговоры под стаканчик?"
Апартаменты Анни оказались на углу второго этажа; это был двухкомнатный номер с большим зеркальным окном в гостиной, наполненной воздухом и светом; слева виднелась двустворчатая дверь в спальню. Номер был обставлен в стиле ар нуво, и вполне бы удовлетворил нынешнего постояльца: правда, плазменная панель здесь была заменена пианино, диспенсер — сифоном с сельтерской водой, зато телефон с корпусом, похожим на черный эмалированный пьедестал, создавал впечатление настоящего ретро. Яркая, золотистая ткань обоев и вычурные, какие-то растительные линии мебели апельсинового оттенка навевали мысли о какой-то фэнтезийной обители эльфов, живущих совершенно иным, отличным от человеческого, восприятием. Похоже, что в недавние времена все это считалось очень модным. Даже потолок был вдоль стен расписан орнаментом, похожим на переплетение стеблей водяных кувшинок. Люстра под круглым лепным плафоном не звенела хрустальными подвесками; выкованная из тонких прутьев, она напоминала фантастический цветок, опускающий с высоты матовые шишечки своих ламп. Даже пианино было не черное, а ольхового цвета, и на его боковой стенке инкрустацией была изображена красавица, нюхающая хризантему. Глаз скользил по деталям обстановки, как по увитой плющом беседке, не в силах остановиться на чем-то особенно важном. Короче, номер должен был заставить постояльца если не почувствовать себя полным совершенством, то хотя бы замурлыкать что-нибудь из Вертинского.
— Проходите, не стесняйтесь!
Из спальни послышались шаги и легкое шуршание шелков, и в проеме двери появилась Анни в платье цвета полуночной сини; отложной белый воротничок, подчеркивающий открытость шеи, придавал наряду, пожалуй, даже современные черты. Платье Анни можно было бы назвать строгим, если бы не два больших вышитых накладных кармана на бедрах. Скромный вырез платья, казалось, был лишь обрамлением маленького золотого медальона. Честно говоря, Виктор ожидал увидеть на артистической натуре нечто более экстравагантное — от вечернего платья с открытыми плечами, спиной и, насколько это возможно, грудью, до японского халата, повторяющего все очертания стройного тела. Наряд Анни был строгим и, одновременно, немного дразнящим. И еще Виктор заметил, что Анни совершенно не похожа на актрис в немых фильмах, с их вечным наклоном кудрявой головки, закатыванием глаз, вскинутыми руками с веером, и манекенным хождением в тех случаях, когда не надо изображать испанской страсти.
— Здравствуйте! А я как раз только что с репетиции. Готовлю новый номер, надеюсь, что вам он понравится. Да и публике заодно.
— Тогда как вы посмотрите на то, чтобы заодно вместе отужинать? Я тоже только что с завода.
— Совсем не против. Здесь можно заказать по телефону, — она сняла трубку и подала ее Виктору.
— А что вам заказывать?
— То же, что и вам.
— А что будете пить?
— То же, что и вы.
Виктор взял трубку, и услышал вместо привычного гудка жужжание и далекие трески. Он дунул в нее, затем постучал по рычагу. Ничего не изменилось.
— Не отвечают. Наверное, что-то с линией.
— Надо крутнуть ручку.
— Ах, да...
В трубке довольно отчетливо послышался женский голос "Гостиница!"
— Послушайте... Соедините с буфетом, пожалуйста!
В трубке буркнуло "Соединяю!"
— Я тоже поначалу не привыкла к этому чуду техники, — заметила Анни.
"Да, это вам не смартфон с вайфаем юзать."
— Буфет на проводе. Чего изволите?
— Это из номера госпожи Ковач. Токайское у вас есть?
— Какое пожелаете?
— Какое получше к ужину на две персоны.
— Могу предложить токай фурминт. Что из закусок?
— Что у вас из венгерской кухни?
— С токаем пойдет легкое жаркое. Куриную грудку с овощами не желаете?
— Желаем. И десерт. Торт, например...
— Торт не надо, — возразила Анни, — я не могу набирать вес.
— Пардон, тут хотели бы что-то полегче.
— Тогда пирожные, блинчики с орехами в шоколадном соусе...
— Давайте блинчики в шоколадном. Пойдет? — переспросил он у Анни.
— Обожаю. Все, мне больше ничего не заказывайте.
— Они скоро принесут, — ответил Виктор, кладя трубку.
— Прекрасно. А пока попробуем что-нибудь подобрать. Я сгораю от нетерпения.
Она открыла крышку пианино и неторопливо прошлась пальцами по клавишам: начальные аккорды "J'attendrai" повисли в воздухе, как позывные.
— Похоже?
— Слушайте, у вас удивительный музыкальный слух и память. Как магнитофон.
— Магнэтофон? — произнесла она с "э" вместо "и". — Это не то изобретение, которое шепотом повторяло слова императора Франца-Иосифа на Парижской выставке? Забавная вещь. — И она наиграла начало.
