2. Морские короли. Перекрестки

— Приказывайте, герцогиня.

* * *

Нельзя сказать, что Эдмон был счастлив от такого вмешательства в его судьбу. Но... отметка Маритани не дается просто так.

Ты получаешь не только синие глаза, ты получаешь удачу. Чувствительность к морю и ветру, особую интуицию, которая позволит тебе вытащить свой корабль и своих людей в любой ситуации, умение видеть людей, как они есть, пусть не слишком сильное, но неплохо помогающее в жизни.

Ты многое получаешь, но и отдаешь тоже многое.

Кусочек сердца, часть души, ту искру, которая живет в каждом человеке... Эдмон знал, что однажды его примет в свои объятия морская богиня, и не боялся ни боли, ни смерти. Когда-нибудь тело его упокоится под волнами, и водоросли будут сплетаться с его волосами, а рыбки плавать над бездыханным телом. И это было не страшно, он просто знал, что так будет. Это будет правильно...

А еще ты намертво связываешь себя с островом.

Его законы — твои законы, его жизнь — твоя жизнь, его кровь — твоя кровь. Не будет Маритани, не станет и тебя. А остров-то Королевский. И истинные маританцы — потомки гвардейцев.

Появись здесь и сейчас Морской Король, Эдмон, не раздумывая, присягнул бы ему на верность — не мог он иначе.

И с Алаис не мог ответить отказом.

Старинные хроники не лгали, маританцы должны были помогать герцогам и их потомкам. А что никто не обращался — так это проблемы герцогов, не маританцев, у последних и своих забот хватает.

Алаис обратилась, и Эдмон вынужден был согласиться на опасную авантюру, в чем-то против своей воли. Рискнуть людьми, кораблем...

Конечно, капитану это не нравилось.

С другой стороны — от него не просили почти ничего.

Доставить до места, подождать, забрать. Всё. Это не так много. К тому же не бесплатно.

Так что особого внутреннего протеста авантюра не вызывала. У Алаис Карнавон тоже не было выбора...

* * *

Разумеется, приказывать Алаис не стала. И распоряжаться тоже. Не с ее мозгами!

Она, конечно, умничка, и знаний у нее хватает, и не только знаний, но объяснять профессиональным мореходам, что им делать в море? Или втягивать принудительно людей в опасное мероприятие?

Это если вы решительно настроены самоубиться. А если вы хотите и дело сделать, и вернуться с победой, лучше никого не неволить. Решит кто-то помочь им добровольно, не по приказу — примем с благодарностью.

Нет?

Найдем тех, кто пойдет добровольно. Гвардия королей не обязана помогать герцогам. Должна, да, но это не стопроцентные обязательства. Вот приказ Короля они бы выполнили и ценой своей жизни, а с герцогами, тут пятьдесят на пятьдесят. И зачем насиловать людей?

Не надо таких радостей, никому не надо. С Эдмоном договорились о том, что маританцы могли легко дать герцогессе — об оплаченном фрахте. Дойти до Тавальена, встать на якорь, высадить пассажиров, дождаться пассажиров и уйти в море. Может быть, даже на Маритани.

Алаис здраво рассматривала свои шансы. Шеллену надо где-то восстановиться, прийти в себя, разобраться с дальнейшей жизнью, а это — только Маритани. Нет на земле иного места, где не будут искать магистра.

На Маритани тоже будут, но этот остров вне юрисдикции Преотца. Как-нибудь отговорятся.

А оплату фрахта обеспечит Элайна Шедер. За эти годы магистр Шеллен столько всего надарил любимой женщине, что на целый флот хватило бы, и на снаряжение осталось.

Элайна была согласна, Эдмон был согласен, осталось разобраться с Луисом и ритуалом. Следующий день Алаис посвятила прогулкам по окрестностям, подыскивая подходящую бухту. Чтобы не слишком мелко, не слишком глубоко, достаточно хорошо закрыто и с моря и с берега, а в идеале и с галечным пляжем для пущего удобства.

Пришлось забраться достаточно далеко от города, но в итоге Алаис присмотрела идеальное местечко. Удобный спуск к берегу, полное уединение... что еще надо для ритуала?

Ничего.

Море, кровь, человек. Остальное решает судьба.

* * *

Луис твердо решил пройти ритуал, Эрико колебался, а вот Лусия удивила братьев.

— Я иду с тобой.

Потеряв ребенка, мужа, титул герцогини Карст, Лусия стала взрослее. Жестче, что ли? Но Луиса это мало волновало, чай, и сам не медовый пряник. Он привлек к себе сестру, погладил по черным локонам.

— Лу, ты уверена, что стоит это делать?

— Да.

— Это может быть опасно.

— Мы все рискуем, — согласилась Лусия. — Но я верю Алаис Карнавон. А ты?

Луис задумался.

— Да, верю. Она недоговаривает, это видно, но не лжет. И все же, Лу, зачем это тебе? Ты выйдешь замуж...

— Вышла уже, — криво улыбнулась Лусия. — Ты забыл?

— Какая разница? И еще раз выйдешь...

— Луис, а если бы я знала? Если бы мама знала? — Лусия всхлипнула совсем по-детски. — Ведь этого не было бы, правда?

— Конечно, малышка.

— И мама хотела бы...

Луис приподнял лицо Лусии за подбородок, пристально вгляделся в глаза сестры...

Не был тьер Даверт телепатом, но чтобы прочитать смятенные мысли Лусии, особых умений не требовалось, и так все ясно. Девочка чувствует себя во всем виноватой. Из-за нее погибла мать, из-за нее умер Карст, из-за нее...

И принять род Лаис для нее равнозначно освобождению от старой шкурки. Как бы отделить себя от прежней Лусии Даверт, родиться заново, сказать себе, что это — новая жизнь. Лусия ищет себя, и он поможет сестренке в этом тяжелом деле.

— Хорошо, зайка. Это твое право.

Лусия бросилась брату на шею. Ткнулась лицом в камзол, и расплакалась от облегчения. Вот он, ее брат, он сильный, умный, добрый, заботливый, он рядом, он никогда не подведет ее и не предаст. Разве этого мало?

Арден, спасибо тебе за это счастье!

* * *

Ночью в маленькой бухте было не слишком людно. Всего пять человек.

Алаис с сыном на руках. Далан. Луис и Лусия.

Эрико отказался проходить ритуал.

— Понимаешь, братец, — объяснил он, как смог, Луису, — не мое это. Все эти титулы, рода... я на земле стою двумя ногами, и слетать с нее не собираюсь. А тут... потянешься за ветром, да со скалы в море сорвешься, я так это вижу. Меня это пугает, что ли? Не знаю... Не мое. Не хочу!

Луис кивнул, и не стал настаивать. Каждый выбирает для себя. И лучше тут не скажешь.

Алаис, одетая в простое платье, держала на руках ребенка. Эх, раздеться бы, но тут двое мужчин, даже трое, считая Массимо, который остался при лошадях. Но подглядывать наверняка будет, она бы точно подглядела. Эх, где вы, времена купальников! Согласна и на костюмы девятнадцатого века, с юбочками и панталончиками!

Лусия тоже постаралась надеть что попроще, но нижних юбок там было штуки три. Алаис отозвала девушку в сторону, и объяснила задачу. Тьерина покраснела, аки вишня, но отошла за дюну и принялась избавляться от лишних слоев материи. А то получится вместо посвящения — утопление, объясняйся потом с родственниками!

— Я начну с сына, — Алаис посмотрела в глаза Луису. — Потом пойдете вы, потом Лусия. Хорошо?

Луис кивнул.

Ну, раз уж ребенок...

Далан деловито собирал сушняк, чтобы развести костер, доставал одеяла, котелок, в который лил воду из фляги и сыпал травы...

Посвящение отдельно, простуда отдельно. Никому не станет хуже, если выйдя из моря, свежеиспеченные Лаис переоденутся в сухое, или выпьют горячего.

Но это потом, а сейчас...

Алаис уложила малыша на одеяло и принялась раздевать его.

Маленький Эдмон Карнавон не протестовал, глядя на мать глазами неопределенного цвета из-под реденьких бровей и улыбаясь во все свои беззубые десны. Алаис вообще готова была молиться на своего ребенка, который жил по принципу 'поели — поспали — погадили', и так по кругу. Малыш не орал лишний раз без причины, не требовал постоянного внимания, отлично дремал и на руках, и в колыбели, разглядывал игрушки и радостно махал ручками и ножками, когда его раздевали и давали подвигаться. Пеленать Алаис его не разрешала, чтобы мышцы не атрофировались, и лапки у будущего герцога были сильные.

— Ты моя ракушка-беззубка, — обозвала его любящая мать, укрыла одеялом, и встала. Потянулась, разминая мышцы.

Луна вышла на небосвод и висела в зените, круглая, золотистая и немного нахальная, как большой драконий глаз. Да, почему-то думалось именно так.

Глаз громадного мудрого создания, которое все и про всех знает, но вмешиваться не торопится. Звезды рядом с ней и заметны не были — так искры на чешуе.

По воде бежала золотистая дорожка, и казалось, что по ней можно скользить, словно на коньках по льду. Море было спокойно настолько, что становилось даже страшно. Не шумел прибой, не били в берег настойчивые волны, улетел куда-то вечный бродяга-ветер, не смея подглядывать и разносить по свету вести...

Алаис достала кинжал.

Тот самый, родовой, который, к счастью, нашли у заводи и вернули на место. Таламир до него не добрался, не посчитал важным, куда уж там, когда у тебя на руках умирает невеста, а с ней и надежда на законный захват власти в Карнавоне? И Алаис вернула себе клинок, когда смогла соображать и принялась готовить побег. Не то, чтобы она верила во всю эту мистику — тогда не верила, сейчас все же появлялись сомнения, но если можно затруднить жизнь узурпаторам, то ее нужно затруднить! Это, можно сказать, прямая обязанность Алаис!

Клинок не настоящий, символ не настоящий, царь, говорят, тоже не настоящий...

И пусть потом доказывает, что он — не и.о. царя, Иван Васильевич Бунша! Так-то!

Алаис улыбнулась, подхватила на руки малыша, и направилась к морю. Прогревшаяся за день вода еще не успела остыть, и была теплой-теплой, как парное молоко. Да, зимой она бы в такие авантюры не ударилась, это точно! Думать же надо!

Алаис вообще смешили люди, которые не адаптировали требования религии под жизненные реалии. Например, женские юбки.

Вот записано так, и будут упертые христианки носить юбки, юбки и только юбки! Была у нее в прошлой жизни такая подруга, то воспаления придатков себя довела, бегая в юбке по морозу! Ага! Да окажись любой апостол на Руси, в тридцатиградусный мороз, так первый сказал бы любой бабе: 'надень штаны, дура, тебе еще рожать!'. Умные ж мужики были! И таких случаев сотни и тысячи!

Хороша б она была, потащив зимой ребенка купаться в море! Какое там посвящение, там бы воспаление легких было! Однозначно! А сейчас можно, сейчас хорошо...

Алаис сделала шаг в воду, другой, третий, вода дошла ей до пояса, мягки заплескалась вокруг, лаская и оберегая. Еще в той жизни Алаис любила плавать, но такого единения со стихией никогда не испытывала. Казалось, она чувствует каждый камушек на дней, каждую струйку течения, каждую проплывшую мимо рыбешку...

Море ощущалось частью Алаис, и женщина чувствовала себя кусочком стихии. И знала — если сейчас она просто ляжет на волны, те будут держать ее, сколько понадобится, и шептать свою ленивую песенку, рассказывая о далеких мирах и морях...

А ведь с Карнавона она не купалась в море...

Много потеряла! Надо будет наверстать!

Алаис осторожно переместила ребенка, освобождая одну руку. Хорошо герцогам, они сильные, они мужики. А она? Все же, в ней килограмм с полсотни, и держать на одной руке десятую часть своего веса долго она не сможет.

Малыш, словно что-то понимал, вцепился в платье мамы. И Алаис решилась.

Кинжал кольнул детское запястье. Показалась капелька крови, над морем понесся возмущенный рев. Герцог там, или нет, а дети всегда одинаковы.

— Кровью Карнавона, кровью моря, — Алаис опустила детскую ручонку в морскую воду, — Я, Алаис из рода Карнавон, признаю Эдмона своим сыном и наследником, который примет на свои плечи бремя крови и рода.

Малыш смолк, словно понимая, что о нем идет речь, зато на берегу вскрикнула Лусия. Указала на что-то, пока еще невидимое Алаис.

Над волной показался черный плавник.

* * *

От крика не удержался даже Луис. Но что толку было в тех криках?

Алаис могла бы бежать, могла бы кричать, пытаться использовать кинжал для самозащиты — и не могла. Словно оцепенение сковало все ее члены, заставило стоять на месте...

Косатка была не слишком большой, метров пять, но целеустремленной и серьезной. Она уверенно плыла к Алаис, а женщина не могла даже двинуться.

Да и не надо было.

Алаис это точно поняла, когда здоровущее рыло осторожно толкнулось в ее живот, чудом не сбив с ног. Плавник качнулся рядом с лицом, словно требуя ласки, и Алаис, вытянув свободную руку, почесала нужное место. Она точно знала, что там, сбоку, касатка не доберется сама, а чешется же! Хищница защелкала, потом высунула из воды здоровущую морду, и вгляделась в Алаис странно разумным взглядом. Серьезным таким...

На берегу все стихло. Люди понимали, что происходит что-то необычное. Несколько минут Алаис смотрела в темные глаза кита-убийцы, и не видела в них смерти. Нет...

В глазах косатки явственно светился разум.

Чужой, своеобразный, странный, но — разум.

Потом зверюга скользнула еще раз боком по ногам Алаис — и ушла на глубину. Минута, другая, и вот уже только лунная дорожка растворяется в воде, когда плавник кромсает ее на части.

Алаис развернулась, и стала выбираться на берег.

М-да, а малыш-то у нее тяжелый. Устала она его держать, просто устала. И ноги, и руки у нее дрожат от усталости, а от чего же еще?

Только от усталости!

* * *

Когда Алаис выбралась на берег, сначала никто не решился подойти к ней. Потом Далан кое-как стряхнул с себя оцепенение, подбежал с большим полотенцем, закутал подругу.

— Возьми, накинь на ребенка...

Алаис мысленно поблагодарила Лизетту за пять запасных пеленок, потому что ребенок, разумеется, нагадил, как только его прекратили вытирать. Пришлось повторять процедуру и заворачивать его в чистое и сухое. Потом вручать Далану, и только потом Алаис посмотрела на Давертов.

— Что скажете, тьер, тьерина?

Лусия была бледна, как молоко.

— Эт-то...

— Именно то, о чем вы подумали, — Алаис была сама любезность, насколько это возможно ночью, на берегу моря и в мокром платье. А, между прочим, ветер с моря — штука такая, пронизывающая. И хорошо бы поторопиться, а то воспаление придатков и почек — оно нерассуждающее. Будь ты хоть трижды герцог, но как прохватит...

И антибиотиков здесь нет, разве что дыню с плесенью скушать?

— А-акула?

— Косатка, — поправила Алаис. — Я же Карнавон. А вот у вас будет акула.

Лусия так замотала головой, что прическа растрепалась в крысиные хвостики.

— Я не смогу! Нет! Не смогу!

— Никто и не неволит, — буркнула Алаис. И уже громче, вполне вежливо: — Потому я и проводила сначала обряд для своего ребенка. Подвергать вас неизвестной опасности было бы нечестно.

— А известной опасности — можно?

Луис крепко прижимал к себе сестру, чтобы та не бросилась бежать невесть куда, сломя голову. И взгляд его был отнюдь не дружелюбным.

— Я вас честно предупреждала, — парировала Алаис. — Или нет?

Тьер Даверт неохотно кивнул. Было. Да, было такое, но...

От обряда, который провела Алаис, у Луиса, мужчины, который и сам убивал, и не раз ходил под смертью, сердце стиснуло холодом. И развеиваться он не торопился.