А ведь она этих родов не перенесет, — холодно подсказал голосок из глубины души. — возраст, здоровье, антисанитария...
Но дочь Мария рада была видеть. Кивнула на стульчик рядом с кроватью.
— Присядь, поговори со мной, Сонюшка... а вы все оставьте нас.
Софья послушалась. Взглянула такими глазами на девок и боярынь, что те втрое быстрее к дверям кинулись. Оно и неудивительно — злоба была на некрасивом личике. Бешенство и холодная ярость. В таком состоянии сначала бьют, а уж потом говорят за что. Единственная, кто замешкалась — Анна Морозова, но и на нее Софья смотрела в упор, глаза в глаза, пока та взгляд не отвела и дверью за собой не хлопнула.
Мария на дочь смотрела пристально.
— Взрослая ты стала, Сонюшка.
— Пришлось. Матушка, ты о чем со мной поговорить хотела?
— Ты ведь с Алешей время проводишь...
— не без того.
— Батюшка уж говорил намедни, что тебя стоит обратно в Кремль позвать. Пади ему в ноги, умоляй не делать этого.
Софья чуть не подавилась.
— Почему?
— Гиблое это место, Сонюшка. Мою жизнь съело, твою сожрет, коли позволишь. Завидовала я тебе. Хоть и ребенок ты, а вот ведь как повернуть сумела. Вырвалась!
— Матушка, я и тебя бы забрала к нам в Дьяково, ежели ты позволишь. У нас там тихо, спокойно, соловьи поют...
— Соловьи... послушать бы еще раз. Да уж не доведется...
— Маменька...
— Помолчи, Сонюшка, и послушай. Я за свою глупость заплатила полной мерой. Царицей стать восхотела, дура... Пара годков пройдет — царь Алешеньке супругу подыскивать станет. Ты при нем тогда быть должна. Как хочешь, но должна.
— Для чего?
— Соня, прошу тебя, не дай с другими сделать то же, что со мной сделали. Ежели найдет себе Алешенька невесту по сердцу... я ведь не слепая. Вижу, как твои девушки вокруг Марфуши вьются, вижу, как они ходят, как слушают... ты рядом с собой людей собираешь, — голос женщины понизился до хриплого шепота. — Никто другой пока это не приметил, окромя меня. А я молчала, потому что ничего во вред брату ты не сделаешь. А на пользу... сделай так, чтобы он счастлив был.
— Сказать легче, — буркнула Софья, не обрадованная материнскими откровениями. Это Мария может полагать, что она тут самая умная, а на поверку как бы еще десятка не оказалось. Интересно, на чем девчонки спалились?
— Обещай мне, Сонюшка. И когда у Алеши жена появится — ты ей другом станешь. Не дашь невинную душу губить этими теремами проклятыми!
Темные, как у самой Софьи глаза, горели лихорадочным огнем. Почти прозрачные пальцы сомкнулись на запястье железной хваткой. Софью, впрочем, этим впечатлить было сложно.
— Постараюсь.
— Пообещай.
— Я же сказала — постараюсь.
Две взгляда скрестились, и Мария поняла, что Софья и так сделает больше сказанного. Чуть ослабила хватку.
— Соня, если возможно будет — помоги сестрам.
— Кому? Дуньке? Или Катьке с Машкой, которым против меня в уши поют? То в правое, то в левое...
— с Марфушей у тебя же получилось...
— Так теперь и остальных на меня повесить?
Мария отпустила руку дочери, чуть улыбнулась. Она уже поняла, что ворчит Софья больше от осознания предстоящей ей работы. Оно и правильно.
— Ежели я умру — не верю я, что у вас мачехи не будет. Погорюет батюшка твой, да опять женится. Кто тогда за тебя и сестер встанет?
Софья мрачно подумала, что за нее и до сих пор никто не вставал, но промолчала. В чем-то Мария была права, семья — главная ценность. Марфу, вон, хоть сейчас замуж выдавай, только вот за кого? Ладно, придумаем...
— Не брошу я их. Обещаю.
— И последняя моя просьба.
— Еще одна? — не удержалась от ехидства Софья.
— слушай! — Мария так сверкнула глазами, что стало ясно — царица. Беременная, больная, умирающая, а все ж таки царица.
Софья сверкнула в ответ, но ломаться не стала. Мать все-таки...
— Анна.
— и что с Анной?
— как меня не станет — и ей тут жизни не будет. Сожрут ее, а то и в монастырь уйти заставят.
— И что?
— Сонюшка, нельзя ей в монастырь. Она живая, искренняя, не место ей там...
Софья мрачно подумала, что мамаша с Аввакумом не общалась. Вот у кого и живости, и искренности на шестерых хватит и еще на десяток останется.
— Мне ее к себе забрать?
— Забери, ежели Алёша дозволит.
Софья кивнула.
— Ты с ней сама поговори, матушка. И объясни, что не враг я ей. Сама знаешь. Не любит меня Анна.
А в темных глазах отчетливо читалось: 'и ты не любишь...'. Мария тоже решила не кривить душой.
— и в кого ты такая выросла — Бог весть.
— Чем удобряли, то и выросло, — буркнула тихо Софья. И уже громко. — Моей вины в том нет, что не плачу да не молюсь. Та молитва хороша, к которой дело приложено.
— Женщине тихой и скромной быть надобно...
— и выдадут ее замуж за боярина Морозова, на сорок лет старше.
Мария опустила глаза. Ну да, не в бровь, а в глаз. И посмотрела на дочь. Раз уж такой разговор.
— Ты и про Ефимию знаешь...
— Знаю. Вертели другие, платить тебе пришлось...
— Виновата я пред тобой. И перед другими детьми. За свое горе, за нелюбовь в глазах мужа, за шепотки за спиной вас виноватила, так и жизнь пролетела. Ты меня прости, ежели сможешь. А нет — так я тебя не виню. Но что я прошу — хоть постарайся сделать.
Софья кивнула. Да, любви между нами не будет. Но понимание есть. Сделаю я то, что ты попросила, матушка. Постараюсь. А уж что дальше будет — один Бог знает. Только не говорит...
* * *
Алексей в это время отчитывался перед отцом.
Золото... месторождение, случайно найденное в тайге, оказалось богатым. Сейчас там спешно строились четыре деревеньки. Точнее уже почти построились и параллельно — строилось все необходимое для золотодобычи. Шурфы, драги, у нас тут, чай, не Африка, где вручную намывать можно. Помой-ка песочек при минус двадцати... ледком из речки!
Ну и по мелочи.
Золото надо было везти желательно не в самородках, а в чем-то еще. Поэтому на месте же строился маленький заводик. Чтобы на месте делать слитки, а уж в Москве из них начеканят монету.
Разбойники?
Да нет, покамест все тихо.
Но пока еще и настоящая добыча не началась. Пока люди добрались, пока отстроились, пока то да се...
Степан, конечно, неугомонный, башкир и татар гоняет так, что только пыль из-под копыт, опять же, лихие людишки там шалят часто, но покамест вроде тихо.
А и то — воровать-то пока нечего. Разве что людей да скот. Ну, попытались, тут же получили — и отступились. Это ведь не войско, это волки. Овец рвать могут, а как на кого позубастее наткнутся...
Алексей Михайлович слушал со странным выражением. Потом кивнул.
— Взрослый ты, Алешенька. Я чай, в Москву тебе пора возвращаться.
— Зачем?
Вот уж чего Алеше решительно не хотелось — это обратно в Кремль. Да лучше сразу головой в змеиную яму — гадюки такие милые и добрые существа... — Пора уж тебя женить. Смотрины устраивать, невесту присматривать...
Алексей собрался. Вот на этот случай была у него заготовка, которую они с Софьей и придумали.
— Тятенька, ты ведь по Руси смотрины устроить хочешь? Как тебе устроили?
Алексей Михайлович кивнул. И наткнулся на взгляд сына. Серьезный, внимательный.
— Тятенька, не хочу я еще одних воров у казны. Кого ни выбери — за ней боярский род будет, а значит — клянчить подачки примутся, жена ныть будет, что недовольна, да мало ли способов в доверие да в казну влезть. Не хочу.
Непроизнесенным повисло 'Ты уже нарвался, теперь и меня хочешь в ту же петлю?!'. Но некоторые слова лучше и не произносить, ни к чему. Алексей Михайлович кивнул.
— а что ты предлагаешь?
— Жениться надо на принцессе иноземной, так, чтобы союз крепить с другими странами.
— Так она не православная...
— Так и мы, чай, устои меняем. И вообще — жена да спасется мужем своим, — прищурился в ответ Алексей. — тятенька, что мы — худородные, что ли? У Фердинанда — две дочери, одна вроде как за поляка сговорена, да вторая пока еще свободна. У Филиппа Испанского дочь Мария, ей всего-то четырнадцать лет, поговорить можно. А ежели что — и подождать пару лет, пока еще у кого дочь не родится или не подрастет. Нам куда спешить?
Алексей Михайлович задумался.
— Опять же. Ты меня королем польским сделать хочешь, я знаю. Так когда они меня лучше примут — с нашей боярышней — али с европейской принцессой?
Романов-старший кивнул.
— Да, пожалуй.
— Тятенька, а кто тебе сказал, что женить меня пора? Уж не Милославские ли напели?
— Не любы тебе Милославские.
— Они не монетки золотые и не девушки красные, чтобы я их любил.
Алексей мысленно пометил себе — попросить Ордина-Нащокина, чтобы тот поглядел внимательнее. С кем государь советуется чаще, кто к нему в ближники вошел... ох, не к добру это. Точно, еще один Морозов нашелся на его голову. Через жену-то им вертеть всяко легче будет.
А вот не дадим себя женить!
Алексей вспомнил упрямый взгляд Софьи — и приготовился к дальнейшим гадостям. Они и не замедлили.
— И все же, пора б тебе в Кремль перебираться.
— Приневолить ты меня всегда можешь, тятенька, на то твое право, — Алексей выглядел так расстроенно, что прослезился бы и африканский крокодил. А в ушах звучал голос Софьи.
Не спорь, никогда не спорь с отцом. Он сильнее. Но он тебя любит — и на этом можно играть. Не дай ему сломать твою жизнь, как сломали его.
— Да разве плохо тебе здесь будет, сынок? Рядом со мной...
— Ох, тятенька. Там у меня спокойнее, свободнее, из окна выглянешь — соловьи поют, на коне промчаться можно, а тут что? Ни воли, ни воздуха... сидеть за этими стенами, как зверю в клетке! Только выть и останется.
— Что-то я не вою...
— нет, тятенька, — Алексей скользнул на пол, прижался щекой к отцовскому колену. — и тебе здесь плохо. Просто ты сильный, а я пока еще маленький. Меня здесь сломают и в дугу согнут, ты же для меня такого не хочешь?
— Такого — не хочу. Кстати, и еще одного ребенка хорошо бы в твою школу взять. Найдется местечко?
— Кого, тятенька?
— Петю Апраксина. Возьмешь?
— Как не взять. Пусть к следующему набору и готовится...
— Набору... завел ты, Алешка...
Но ворчал царь больше по привычке, по-доброму. Алексей это почувствовал — и решил поделиться, чтобы разговор закончился на хорошей ноте.
— Тятенька, так и еще дело у меня.
— Какое, сынок?
— Тятя, а почему мы такое оружие не делаем?
Казнозарядный пистолет Алексея Михайловича не привлек. Так, повертел его в руках пару минут и отложил.
— Дорого, сынок. Денег в казне нет.
Алексей едва не зашипел.
Конечно, денег нет! Ежели тучу дармоедов-бояр подкармливать ежели воруют на всех местах — выпускники ему регулярно грамотки шлют, ежели храмы строить вместо того, чтобы деньги в дело употребить...
Алексей и сам не замечал, как менялось его мировоззрение под влиянием Софьи. Храмы строить? Зачем? Ах, душу свою спасать? Ну-ну...
А чью-нибудь еще ты спасти не пытался? Там, из нищеты вытащить, от беды спасти, помочь... нет? Ну, тогда хоть всю Русь храмами застрой — дела не будет. Кому ты нужен, гроб повапленный...
Царь, конечно, милосерден и помочь готов, но ведь как много тех, кто о помощи не просит, а нуждается в ней и очень сильно?
Вслух, понятно Алексей этого не сказал. Но умильную мордяху состроил.
— Тятенька, а можно мне таких для ребят своих понаделать? Деньги я найду...
— Ну, наделай...
Алексей кивнул и дальше разговор перешел в более безопасную плоскость. Матушка, сестрицы, прибавление в семействе...
Мальчишка поддерживал беседу, а в голове крутилась одна и та же мысль.
Кто, кто, КТО?!
* * *
Софья глазами сверкала не хуже тигрицы.
— Женить?! В Кремль забрать!? Этого нам только не хватало!!!
Алексей смотрел на нее с улыбкой, царевна Анна — с легкой тревогой.
— Сонюшка, да что ж тут плохого...
— Анюша, милая, — Софья чуть успокоилась и принялась объяснять тетке, как маленькой. Вот ведь... тоже! Как детей от своего Воина прятать — это она сразу умная, а как про племянника сообразить — глупеет. Или это просто гормоны по мозгам бьют? Как-никак, третьего ждут... Ну да, за эти годы Ордин-Нащокин еще и внучку признал. Аграфену, Грушеньку... — Нельзя нам в Кремль сейчас, ну никак нельзя. Тут слишком много дел... ведь не просто так Алеша бьется. Он себе помощников готовит, людей, которые везде по стране будут, а кого другого сюда сейчас пусти — все дело нам загубит. Так кого просили пристроить?
— Петрушу Апраксина.
— Та-ак... Анюша, ты что про него знаешь?
Анна покачала головой. Ничего не знала и Татьяна. А вот Ордин-Нащокин порадовал. Софья только головой покачала, слушая биографию семьи Апраксиных.
Матвей Васильевич Апраксин ничем особым не отличался. Женился, детей родил... казалось бы — все чисто?
Ан нет.
Семейка оказалась не просто так, а под Матвеевым, который благоволил им настолько, что стал крестным отцом Марфы Апраксиной. Так-то.
К тому же — царский стольник, ездил в сорок пятом году в Данию... Семейка заслуженная, но служит она больше себе. Особыми талантами мужчина не отличался.
Вывод?
Могли и сами попросить царя, а мог и Матвеев. Пока особых подозрений не было, но Софья уже отложила в уме заметочку.
Петруше Апраксину доверия не будет.
Время шло своим чередом. На Урале спешно строились деревеньки, в школе учили детей, Алексей с Софьей собирали сведения о принцессах и прикидывали, как бы уговорить отца, чтобы он понял — выгодную невесту и подождать можно... годков так десять.
Софья параллельно прикидывала, кого бы из своих девушек подсунуть брату и Ванечке Морозову.
А что?
Парни здоровые, у обоих уже усы под носом, да и созревают здесь пораньше. Лучше пусть она подсуетится, чем найдется какая умница с улицы — и примется вертеть мальчишками по своему усмотрению.
Время шло, проекты наращивали мощность...
Все было вполне замечательно до конца февраля.
* * *
— Соня, нам в Москву срочно надо.
— что случилось?
Не было у братца такой привычки — в девичью светелку врываться. Но вот поди ж ты, влетел — и сверкал глазами не хуже кота лесного.
— Матушка родами плоха...
— подробности?
Одеяло полетело в сторону, Софья принялась натягивать платье, не особо стесняясь ни брата, ни Вани Морозова, который верным оруженосцем маячил за царевичевым плечом.
— Сам не знаю. Отец гонца прислал, чтоб мы хоть попрощались. А то боится, не успеем...
Софья кивнула.
— Пять минут мне дай — косу переплести... а, пес с ней! В возке разберу! Кто едет?
— Анюша тут решила остаться. Да и Татьяна себя не слишком хорошо чувствует.
— одним словом — тетки не едут. Ну и ладно...
Софья натягивала сапожки, а сама лихорадочно размышляла.
Да, скорее всего, они останутся без матери. Так — и не слишком бы жалко, не так уж они и близки были, но свято место пусто не бывает. Погорюет батюшка пару-тройку лет — да и женится на другой. А вот кто это будет, какая она будет... ой, Ё! Шире вселенной горе моё.
