— Ян, послушай меня. Ян! Да хоть оглянись! Я же не совсем пустое место!
Он оставляет стену в покое, так же сторонкой добирается до койке и на нее падает. И сидит, сгорбившись и спрятав лицо в ладонях.
Присцилла медленно, боясь спугнуть и спровоцировать на новые странности, приблизилась. Плечи мальчика мелко тряслись. Робко прикоснулась к темному затылку, позвала:
— Янось...
Короткая судорожная волна пошла по плечам, мальчик всхлипнул в ладони и замер без движения, словно бы в ожидании удара.
Глава 6.
— Ян?!
Жара в Познатце пахла медью и асфальтом. В Подземке ни таких запахов, ни такой жары почему-то почти не бывает.
— Ян!
Приоткрытая входная дверь устало скрипнула. Барьер искрил остаточным возмущением. На улице оказалось на редкость оживленно, словно бы что-то уже произошло, когда Лех, после Подземки разгоряченный, выбежал из тупика и помчался к дому. Даже мобиль медпомощи зачем-то...
— Я-ан!
Паника.
Барьер пропускает, искрить перестает. Жара за порогом пасует, съеживается до приемлемых двадцати трех по Цельсию. Липкий страх потери накатывает...
— Я-ан, черт возьми!
— Здесь я, не ори.
Брат сидит на полу, обессиленно привалившись спиной к дивану и прикрыв глаза. Рядом тряпкой валяется Казимир, подставив хозяину спину. Пальцы Яна тонут в золотистой густой шерсти. Постепенно, но медленно, страх отпускает. По-прежнему в желудке неприятно, висок подергивает.
— Что случилось?
— У тебя спросить надо. Пришел один из твоих дружков, спрашивал опять Леха Волоша, а потом вдруг напал, — голосом сдавленным и неприятным коротко выплюнул Ян и со стоном выпрямился.
— Друг? Как он напал?
— Ментальная удавка.
— Ты в порядке?
— Ну еще бы! Конечно, в полном! Все требуют какого-то Волоша, про которого ты не хочешь ничего рассказать, потом вдруг нападают, душат удавкой — думал, все, капец! — ты меня в упор не слышишь, еще и сбрасываешь "нитку"! А потом, когда все кончилось, приходишь и спрашиваешь, порядок ли! Отлииично! Просто превосходно!
— Я не сбрасывал "нитку"... Честное слово! Просто... не слышал почему-то... А где... этот?
— Не знаю. Я сумел добраться до барьера и тот мужик исчез.
— Сильно он тебя?
— Не твое дело.
Встал, пощупал горло. Казимир без энтузиазма поднялся следом, вяло вильнул хвостом. Оба развернулись и пошли. Сообразил — братишка подпитывается от своего пса. А тот... нет, ну кто-нибудь такое видел?! ... А тот и рад, и сам подставляется!
— Эй, Ян, ты куда?
— Мне некогда тут рассиживаться. У меня письмо неотвеченное, — хрипло сообщил через плечо.
— Но Янось...
Какая муха его укусила? Может, это у него шок? Нужно полчасика переждать и сходить проверить, что с ним там. Но хоть жив. А за таинственного любопытного придется взяться всерьез. Второй случай за два дня...
И взялся. Спустил по следу собаку-Дариуша, а сам дома понавесил еще блоков. Внешку, внутренний, даже один межкомнатный. Потом подумал, что это уже на манию смахивает и межкомнатный все же убрал. Походил по комнатам в смутной раздраженной задумчивости, но тут как раз позвонил Дариуш и избавил от мук зуда немедленной деятельности. Сообщил, что всё в лучшем виде, что его люди уже взяли след и приблизительно через часик... Что будущий император прикажет сделать со слизняком, посмевшим нарушить покой его жилища? Лех подумал и сказал, что будущий император намерен сам разобраться со слизняком. Поэтому, если найдут — пускай подождет... Завтра у Леха занятия, он будет занят... Послезавтра нужно будет сначала еще один раз "задвинуть" в баре... Так что вот, пусть посидит пару суток. Не кормить, не поить. Можно позволить ребятам немножко развлечься... Дариуш понятливо агакнул и оборвал связь.
Зуд деятельности возвратился. Очень уж тихо в доме. Прохладно, тихо, пусто. Слишком много свободных комнат. В комнату для гостей год уже никто не заходил. Хотя, может, аккуратист-брат пыль там иногда стирает... Гнессина комната вообще заперта. Гнес переезжала, зачем-то заперла на замок, а ключ остался у нее. Мамина спальня... Ох уж эта мамина спальня. В ней так никто после мамы и не жил. В ней всегда сумрачно, через тюлевые чайные шторы свет проскальзывает словно бы нехотя и робко. Потолок золотистый, с барочными рельефами по углам, но это какая-то то ли пыльная от времени, то ли сама по себе мертвая позолота... Ничего теплого и утешительного. Давно опустелая комната с парой акварелей на стенах, со старыми духами на туалетном столике (почему-то Гнес их так и не тронула даже в эпоху своего парфюмного дефицита), аккуратно заправленной кроватью... Запах здесь... почему-то усталый, горьковатый запах вербы — как она пахнет во время службы, когда шуршат молитвы, когда на клиросе уже затихает... Не зря Ян всегда ходил с мамой по воскресеньям. И зря — Лех тогда кривил губами и не ходил. Но комната... В ней иногда шорохи, стуки, вздохи среди ночи. Гнесса говорила, просто стены помаленьку проседают. Но сама, по глазам видел, тоже побаивалась.
И сейчас в доме опять вздыхало и шуршало. Или это холодильник работает?
Лех вздохнул, помялся в гостиной и все-таки пошел к брату. Только брат его не ждал. Брат валялся на кровати в обнимку с планшетом почтовика. То есть натурально — прижав к груди, как иные католики прижимают к груди иконы на старых кадрах. Кажется, дремлет...
Хотел выйти на цыпочках, да паразит Казик подвернулся под ногу. Метнулся из-под кровати к двери. Да так ловко под ноги пришелся, что едва не уронил Леха к чертовой матери. Лех не упал, но выругался. Нет, действительно, на кой ляд ему понадобилось в коридор?! Он вообще в последнее время странный, псина эта отъевшаяся. От Леха шарахается, как от зачумленного.
— Лех? Ты чего?! — простуженно каркнул Ян, подскакивая.
— Ничего. Я не хотел тебя будить, только псине твоей, видать, шило в одно место...
— Аааа... А чего ты вообще приходил?
Сел, почтовик уложил на колени аккуратно, как прилежный дошколенок. Глаза у него вполне себе нормальные, словно бы и не спал только что.
Лех смутился.
— Просто проверить, что с тобой теперь порядок.
— Убедился?
— Да.
Тут, видимо, Леху полагалось сказать, что тогда все, он не будет мешать и пойдет, но уж очень тоскливо за пределами комнаты Яна. Вот, кстати, комната Яноша Валеры Горецки... Для истории, так сказать. Еще одно примечательное место примечательно унылого дома. Для разнообразия вполне себе приятная, мамой с любовью обставленная комната. А вот вклад Яна — полки с книгами, стеллажи с м-кристаллами, снова книги на тумбочке и в тумбочке, и даже под кроватью валяется "Пси-эм-логия". Потому что Ян помешан на книгах. Есть же целая настольная инфо-система, ничего не нужно больше... Книги — пламенная страсть младшего Горецки. И что-то из этого выйдет, подсказывало Леху чутье. Не может человек просто так превратить свою спальню в допотопную библиотеку, самому себе едва на жизнь места оставляя. У Яна наверняка какая-то великая цель. Поживем, увидим.
— Ну и?
Этот в потенциале великий Ян вырвал из задумчивости в недоброжелательность.
— Ты на меня сердишься? За то, что я не услышал?
Молчит.
— Значит, злишься. Ну должна же у меня быть хоть какая-то личная жизнь!
Почтовик тренькнул, Ян вздрогнул и нахмурился.
— Ладно, что с тобой сейчас толку говорить, пока ты такой нервный. Но насчет ментального поля и горла я бы на твоем месте показался бы какому-нибудь медику. Сходи к себе в лицей, а?
— Не маленький, сам соображу.
— Тогда я пошел.
— Иди.
Черт подери, — захотелось закричать Леху, — да я же перетрусил, я же чуть с ума не сошел, пока бежал от тупика до дома! А тебе плевать! Тоже еще пси-эм! Впрочем, пси-эм Ян волну братского негодования поймал — под лопатки мягко толкнуло, прогоняя прочь.
— Завтра поговорим, — храбро пообещал Лех с порога и ушёл к себе. Сам набрал номер Дариуша и дождался ответа. Дариуш ответил быстро и радостно. Лех немножко послушал, самому себе кивнул в зеркало и наспех переоделся. Не хотелось сегодня оставаться дома в почти полном одиночестве.
* * *
Новая университетская группа пришлась как нельзя кстати. Ее сформировали уже к тринадцатому июля, всех "перекликнули", перезнакомили и велели до сентября узнать друг друга поближе — с этими людьми учиться еще пять лет, а пси-эмы должны уметь доверять друг другу. Должны быть как одна большая семья. Потому что пси-эмы, как ни крути, куда уязвимей и нежней остальных магов. Про "уязвимость", Ян давно понял, это такое заклинание. Очень удобно, когда нужно объяснить какой-нибудь идиотский поступок. А я, знаете ли, пси-эм, у меня просто был нервный срыв. Ах-ах, я сам не ведал, что творил! Моя психика такая нежная и уязвимая! Брехня. Лично Ян ни разу за всю жизнь не ощутил этой пресловутой пси-эмовской слабости... Он, конечно, делал иногда дрянь... ох, делал!... но на нервный срыв списывать ответственность не собирался.
Так вот, группа. Группа подобралась любопытная. Сборная. Пси всех трех типов, включая совсем уж теоретиков — аналитиков. Сразу, с первого взгляда впечатлил весельчак и умница Патрик, с ходу из воздуха вытащивший шарик для пинг-понга, а потом густо расхохотавшийся — никакой магии! Только ловкость рук и древняя книжка по фокусам! Нужно сказать, фокус Патрика получился весьма своевременный, потому что пси-эмы, которых согнали, как стадо овец, в одну аудиторию для знакомства и непринужденного общения, мялись, жались по углам и общаться стеснялись. Патрик сразу же шарик свой пихнул в руку русой девушке Славе, которая никак не могла поверить, что никакой тут магии. Пси-эмы расслабились, заулыбались и принялись знакомиться по новой, без официальщины уже... Выяснять, кто, откуда и какими судьбами. Тут уже внимание Яна привлекла Донега — статная, рослая девица типично великопольской внешности, из тех, что описаны Генриком Сенкевичем. Глаза умные, острые, как ножом полоснула этим своим темным с паволокой взглядом... Сразу, инстинктивно почувствовал, даже не глядя поверху — сильна. Почему-то опасна. Или вот Домбрув — слабый маг, но изумительный теоретик, Ян читал его ученические статьи в лицейских изданиях. Встречались на одной из олимпиад, вспомнил даже...
Опять же выяснилось — все они немножко старше Ян, года на полтора-два, и почему-то из этого раздули невообразимую проблему. Ну, спрашивается, что в этом факте такого, из-за чего стоило бы лишний раз сотрясать воздух? В конце концов, экзамены Ян сдал получше многих, диплом лицейский получил с отличием, так чего? А того, с некоторым смущением пояснила хорошенькая новая одногруппница Энни (маленькая, хрупкая, но с хорошо оформленной женственностью — округлости и выпуклости везде, где нужно, а темные глаза смотрят лукаво и таинственно), что Ян вроде как еще "маленький". Эти полтора-два года и есть та разница, которая отделяет ребенка от взрослого. По крайней мере, в соответствии с Хартией Баланса. В общем, Ян понял, что ускоренная программа младшей школы опять сыграла с ним злую шутку. Сделалось до ужаса обидно. Особенно когда все дружно сговорились отметить знакомство и принялись старательно обсуждать, можно ли самому младшему члену теперешней группы выпить за знакомство чего-нибудь покрепче сока. Не то, чтобы Ян действительно хотел выпить. Но малявка...
Всё равно среди них, веселых и говорливых, было лучше, чем дома. Дома теперь установился холодный немногословный мир со старшим. Не ссорились. Просто в Яне все клокотало от неясной обиды, которую он никак не мог растолковать даже себе. На что он, собственно, обиделся? На то, что Лех не пришёл спасать? Но если он действительно не слышал? Бывает ведь, Ян тоже не слышит? На то, что у Леха какие-то секреты? Но ведь Лех старше на два года, у него уже какая-то личная жизнь, девушка, учеба, планы на будущее... Скоро Лех совсем уйдет. Туда, в свою новую жизнь. И Яну придется уйти в свою. Наверно, поэтому и клокотало. Но так клокотало, что он ночами не мог спать. Злился, ворочался на мокрых от пота простынях, или внезапно прохватывал озноб, нервный... Опять же горло побаливало первые дни, не давало забыть и успокоиться. Сидел до этой переклички дома, как крыса в клетке, Лех не позволял никуда ходить, пока он не "выяснит, что к чему". Вчера, кажется, выяснил, потому что возвратился домой довольный и дал добро на "выход в люди". Отдушина только — письма Клары. По два-три в день! Пространные, добротные, подробные. Словно бы попытка наверстать отнятые три года. Фиалковая мечта возвратилась.
Но писем было мало. Всё равно, хотя Кларисса оказалась незаурядной рассказчицей, сочно и живо писала свою жизнь в закрытой зоне, и каждое ее письмо несло с собой то порыв жаркого пустынного ветра со скрипом песка на зубах, то глоток ливня сезона дождей, его желтые потоки, то буйную зелень, месяц цветения и роста, а то вдруг — отголосок каких-то полудиких, гортанных песен со вскриками, под тамтамы и треск костра...
Это все было хорошо, но недоставало Клариссы — живой и близкой. Яну было восемнадцать, он хоть и смутно, но ощущал зов пола, тяготился своей неприкаянностью и поднимал уже голову, оглядывая мир ищущим взглядом.
* * *
— Гаденыш.
— Пожалуй.
— Значит, хотел меня братом шантажировать?
Опять долгие коридоры, заламывающие крутые петли, снова скрипучие двери. Опять камера. Дариуш рассказал, что устроил этот тайничок аккурат тогда, когда в Хартию внесли поправку о запрете пыток даже в отношении темных. Такую нору встроил, что хрен кто что пронюхает. А если и пронюхает, то сложная система ходов и тупиков, да еще лично Дариуша изобретение: в некоторых местах потолки обваливаются, замуровывая выход. Дариуш даже показал, куда нужно жать в крайнем случае. Сама камера навевает ассоциации с осажденной крепостью. Холодная, сырая, зато три слоя защиток, система спешной эвакуации, воздухоочистители... в самом крайнем случае здесь можно и самим прекрасно залечь на дно. Правда, сейчас не тот случай.
На табурете, который почтил уже своим вниманием жирный зад пана Лицкевича, теперь восседал щуплый субъект скользкой наружности и тихо скулил. Леху этот скулеж сильно действовал на нервы, побаливала голова и поддавало еще волнение за Яна. Лех непроизвольно поморщился. Тогда Дариуш понятливо кивнул и съездил субъекту по зубам.
— И что он хотел?
— А вот это само по себе история интересная. Лицкевич ни при чем, это я выяснил точно. С цепки он не сорвался. Центристы и правый блок сколотили инициативную группу, которая хотела посадить тебя на трон, целиком взяв под свой контроль.
— Каким образом? — скрипнул зубами Лех. перед глазами встал Лицкевич после промывки мозгов. Марионетка первые часы так себе выглядит: пока не восстановятся рефлексы, у нее текут слюни, может обмочиться, а то и нагадить. Ничего хорошего.
— Ну, первоначально — попробовать договориться или заставить тебя принести клятву. Скорее всего, тебе предложили бы подписать какие-нибудь "Статьи" или "Конституцию". При таком раскладе власть остается у Сейма, а ты просто подставка короны.
