Мечами работал он классно, не хуже Ватажки или Никоса, но сегодня был не его день. Я пропустил много моментов, когда мог его срубить, особенно в продольных вращениях. Но убивать не хотелось, хоть и дурак, но свой же всё-таки, да к тому же ярый противник Сфенальда. Поэтому с интересом ожидал, когда же этот бугай выйдет на ударную позицию и на полсекунды остановится, а когда он наконец-то решил, что уже готов срубить меня, я проскочил у него между рук, и ударом рукоятки меча в лоб, вырубил его на полчаса. Бил рукояткой акинака, оказалось очень удобно.
Вышата грохнулся так, что земля вздрогнула под ногами. Сначала никто не понял, что случилось, затем все подумали, что я его зарубил, но, когда подбежали и увидели на его лбу огроменную шишку, начали посматривать на меня с радушием и большим уважением. Мои ребята гордо поглядывали на окружающих, как будто только что сами вырубили этого богатыря. Аспарух, оглядев своего другана, обеспокоено спросил меня:
— А ты ему мозги не выбил?
— А разве можно выбить из человека то, чего у него нет? — вопросом на вопрос ответил я. Эти слова услышал, оказавшийся поблизости Ридгар:
— Ну, Кожемяка, ты это зря так-то. Он добрый человек и хороший воин, а к тебе отнесся так не дружелюбно, потому что принял тебя за Сфенальдового подсыла. К тому же, видимо, воевода даже не посоветовался с ним, назначив тебя, ему в помощники, это и обидело Вышату. Досаду он, конечно, выплеснул на тебя.
Ошибся, с кем не бывает. Вот он очнется, сам увидишь, что человек он не злопамятный, и умеет уважать настоящих витязей. И ты с ним будь поуважительней, потому что Вышата имеет право на это. Поживешь с нами, увидишь и поймешь его и нас, а мы постараемся понять тебя. Договорились?
— Я рад, что ты не уедешь с заставы, и начинаю понимать, кого хотел видеть Вышата на месте своего помощника. Если это так важно для вас и заставы, то я не стану претендовать на твоё место. Мне уважение воев надо ещё заслужить, а ты его уже имеешь, да и в тутошних делах разбираешься лучше меня.
— Ты удивительный человек, Кожемяка, а об уважении не беспокойся, ты его уже заслужил в поединке. И не потому, что победил, а потому, что не убил.
— Если правду говорить, то я не убил Вышату, потому, что лучше его владею мечом, да и потом, он же русич.
— Вот я и говорю, удивительный ты человек, я это сразу подметил, да и по твоему разговору и выговору. Очень странно, не по-нашему ты строишь фразы, как будто ромей.
— Я и есть наполовину ромей, или грек, или эллин.
— А на вторую половину?
— На вторую, вятич я по матери.
— То-то я смотрю, что по-русски ты шпаришь свободно, но не во всем разбираешься, потому некоторые слова употребляешь неверно.
— Это, какие же?
— А вот ты, давеча, назвал Вышату русичем, а его должно называть русином или просто варягом, потому что он, хоть и принадлежит уже давно к нашему ордену, но не потомственный варяг, а из прямых-полян. Ватажка тоже русин, потому что он из твоего рода-племени, в смысле вятич, а русами или русичами мы называем варягов в третьем колене. Нас не так уж и много, особенно здесь. Потому, чтобы не потеряться среди других племен, мы и придумали некоторые условности и обряды для себя и других.
— Интересно, не об обрядах ли брить бороду и голову, говоришь ты?
— Точно так. Но и русин не носит бороды, а если он становится в ряды вождей, то обязан брить голову. Однако никогда русин не должен вдевать себе в ухо серьгу. Такой привилегией станут обладать только его внуки, если и они станут варягами. Это главный знак потомственных вождей ордена варягов-русь.
— Но Святослав, был полукровок, а серьгу носил.
— У нас, у варягов, род ведется по мужской линии. Потому для нас Святослав рус и дети его, даже Владимир, тоже русы.
— Слушай, Ридгар, а, может быть, ты знаешь, чем тогда отличаются, русы от россов?
— А тем, что русы — это воинский орден, названный по имени славного Руса из племени россов. Ордену уже тысяча лет, а создали его Рус и его родовитые сподвижники из сословия всадников Великой Скитии. Далеко не все южные россы вошли в этот орден. И наоборот, многие всадники не из племени россов, обрели право называться русами. И именно русы решили уходить из Куявии и заложить Новую Аркону на острове Руяне. А россы и до сих пор сидят на той же реке Рось, в городе Родень, или Старой Арконе, что и тьму веков назад. Кстати головы они не бреют, но бреют бороды и носят длинные усы.
— Так Куявия, действительно была царством — это не вымысел?
— Да ты что! Какой же это вымысел! Куявия была в свое время, при главном царе Атее, самым сильным царством в Скитии. Оно одно и уцелело при восстании сармат. Они его так и не смогли покорить, правда, и Куявия сильно пострадала и обескровила.
— Но тогда, почему русы ушли?
— Сарматское восстание закончилась. Скития распалась, а Куявии мы стали в тягость. Те, кого мы защитили, решили, что теперь могут обойтись без нас. Среди них, принявших такое решение, многие состояли с нами в прямом родстве. Не воевать же с ними! Это были не готы или болгары, даже не доны. Поэтому мы и повернули на новые земли, куда нас позвали на помощь пруссы, венеты и руяны. Я вспомнил о судьбе Мальтийского ордена, Тевтонского и других орденов, которые создавались, а затем, после завершения своей миссии, оказывались никому ненужными. Как всё было знакомо!
Ридгар, тем временем, договорил:
— Там мы возвели родовые замки, там мы создали Новую Аркону. Кстати, земли моего родового замка соседствовали некогда с землями братьев Вятко и Родима.
— Родима?
— Да, именно Родима, а не Радима. Его имя от слова род, а не рад. Это уж потом, после их отхода на восток, кто-то из тамошних ихних соседей переиначил.
Пока мы разговаривали, вокруг нас собралось немало слушателей. Никто не решался прервать наш разговор, но тут кто-то из воев, которые хлопотали над обеспамятовавшим Вышатой, крикнул, что старшой пришёл в себя и хочет видеть новенького, то есть меня. Ридгар сразу же прервал разговор, и мы вместе с ним, Аспарухом и ещё двумя десятками воев, подошли к ещё лежавшему русину.
— Значит, ты меня не убил, Кожемяка?
— Он сказал, что своих не убивает, — ответил за меня Ридгар.
— А вот я убиваю, потому что именно среди своих появляются предатели, — обращаясь ко мне, сказал Вышата.
-А ты, что, предатель?
— Я-то нет.
-Он так и думал, — опережая его, встрял в разговор Ридгар.
— Ты, смотрю, уже успел подружиться с новеньким, пока я тут валялся в отключке? — усмехаясь, спросил Ридгара Вышата.
— Подружиться не успел, но зауважал, особенно после того, как он тебе по лбу рукояткой съездил. Припомни-ка, кто тебе за все твои годы бил по лбу рукояткой меча?
— Ну, этих людей я помню, а один ещё жив, правда, староват уже.
— Это ты про Асмуда, что ли? — полюбопытствовал Ридгар.
— Ну да!
— С Асмудом я несколько раз встречался на мечах, реакция у него, конечно, уже была не та, но искусство владения мечом, чутьё выбора места и чужого удара, от богов. Я представляю, каким он был в свои лучшие годы!
— Ты прав, Ридгар, этому витязю не было равных, ни среди нас, его друзей, ни среди врагов. Но ты, Кожемяка, учился не у него, — произнёс Вышата.
— Ты прав, я учился у нескольких мастеров. Варяжскому бою меня обучал Ватажка, эллинскому мастерству Никос, восточному бою, — витязь из страны восходящего солнца, бою на акинаках, — учитель из страны Син. А затем, из четырёх учений я создал свой закон боя, который подходит только для меня.
— Да, учителя у тебя были отличные, — произнес с кряхтением Вышата, переходя из лежачего положения в сидячее. — Только Ватажка с Никосом, чего стоят!
— Да, Ватажка, хорош! Таких, как он, по пальцам на одной руке перечесть можно: мастерство и сила. Ну, а Никос, лучший мастер во всей Византийской империи. Его, в своё время, когда у нас с Царьградом перемирие вышло, сам Асмуд к нам сманил. Как уж ему это удалось, не знаю. Никосу прочили великое будущее в Империи, но мастер наплевал на всё и уехал с нами. Среди ромеев, видимо, есть тоже полоумные, которым начхать на богатство, для которых существует только их дело. Таких мы называем собирателями мудростей и их хранителями.
— Ридгар, а почему хранителями?
— А потому, что не всякому такие люди передают всё, что знают, а только тем, кого сами выбирают себе в ученики.
— А бывает, что они ошибаются в выборе?
— Бывает, но крайне редко.
Тем временем, Вышата, окончательно пришёл в себя, и смог самостоятельно подняться.
— Будя языком чесать, потешились мы сегодня на славу, но не до конца. Нам сегодня обустроить вновь прибывших предстоит, да и пирушку веселую по такому случаю необходимо справить. Как никак, а на заставу к нам в помощь явились, мой друган, княжич Аспарух, и славный витязь, Кожемяка, да не одни, а с бойцами. Наша застава стала вдвое сильнее, а такое не отметить, это ж какими засранцами надо быть!
Первым делом мы обустроили коней. Сделали им ясли, расседлали и задали корма. Сами решили начать обустраиваться, когда закончится пирушка, а пока ночевать в центре крепости при кострах. До настоящих холодов было далеко, потому решили, что успеем. Однако, пока остальные, кто сколачивал братинные столы, кто ринулся за дичью, кто в ближайшую весь за медом, мы с Ридгаром и Аспарухом стали размечать места, где в ближайшем будущем должны были стоять наши казармы. Они должны были строиться из расчета на десять человек. Выходило, что нам должно построить пять дружинных домов, а для лошадей мы ещё должны были построить теплые конюшни. Несмотря на мои опасения, места хватило.
Довольные таким оборотом дел, мы с Аспарухом созвали всех своих воев, и велели им скакать в ближайший лесок, на который нам указал Ридгар, и нарубить кольев для разметок, а также присмотреть деревья для постройки жилья. Наши ребята всё равно были не нужны в подготовке к застолью, здесь и без них все знали, что делать. Пеших болгар, из которых десять человек были слугами Аспаруха, мы пристроили на кухню, а пятерых отроков, на всякий случай, отправили на стены для охраны заставы по периметру, потому что остальным порубежникам было не до службы.
Мы втроем, Ридгар, Аспарух и я, пошли знакомиться с остальными десятниками. Вернее, Ридгар знакомил нас двоих со своими товарищами по оружию. Старших десятков оказалось тоже двое, оба молодецкого вида, очень крепкого телосложения, под метр восемьдесят, с выбритыми подбородками, лет по тридцати от роду. Держались они с большим достоинством, но без лишней амбициозности. Один был черноволос, необычайно длиннорук, второй русоволос и дороден. У черноволосого, который назвался Ратмиром, был острый взгляд и жёсткое лицо, у русоволосого, по имени Фарлаф, глаза были со смешинкой, а лик выражал радушие. Ратмир был чем-то похож на Аспаруха, но у болгарина были более благородные черты лица, а взгляд был спокойным. Мы разговорились, и оказалось, что Ратмир из белых хазар, а Фарлаф из весинов. Обоим уже приходилось не раз бывать в различных переделках. Ридгар, чувствовалось, с большим уважением относится к обоим и дорожит ими, как друзьями. Аспарух и Ратмир, как я с Ридгаром, сразу нашли общие темы для разговоров, но и Фарлаф не оставался без внимания. Однако долго разговаривать не пришлось, подошёл Вышата и проревел:
— А вы, что тут прохлаждаетесь? Дел мало, али ето всё не про вашу честь?
— Да я вот, познакомил десятников друг с другом, стоим, чтобы не мешаться, рассказываем новеньким о нашем житье-бытье.
— Это, Ридгар, ты правильно сделал. Ну, а как решим, кто из вас двоих мне помощником будет?
Я поспешил успокоить Вышату:
— У нас с Ридгаром уже был разговор, и я не против твоего выбора Вышата, пусть будет Ридгар помощником. Я не спешу повелевать.
— На том и порешим, — сказал, как отрубил, старшой, но Ридгар мягко, но решительно возразил:
— Я уверен, что решение это временное. Ты, Вышата, ещё не понимаешь, кто к тебе приехал. И не спрашивай меня сейчас, почему я так говорю, не смогу тебе толково объяснить, да ты и сам человек не глупый, скоро всё увидишь и поймешь.
Вышата, да и Ратмир с Фарлафом, только с удивлением посмотрели на Ридгара, но ничего не возразили. Видимо, они знали, насколько этот человек прозорлив и честен, особенно сам с собой. Аспарух только улыбнулся краешком рта.
'Ну, вот, опять встретил прекрасного человека', — подумал я. — Как же в этом мире много достойных уважения и дружбы мужчин. Почему же в моем мире такие люди редкость? Неужели цивилизация так развращает людей!? Почему мы там, в своём подавляющем большинстве, плюём на своё достоинство и честь.
Если вспомнить самого себя, я там был ничуть не лучше среднего обывателя, всего боялся и был конформистом. И насколько свободнее, и легче мне дышится здесь, хотя я знаю, что мне предстоит почти безнадежная борьба с самим собой. Тайно надеюсь на помощь 'Потусторонних', может быть? Но ведь остальные, которые обходятся без посторонних, а их тут через одного, готовы умереть за честь и достоинство своё и своего рода.
Может, ну её к чёрту, эту самую цивилизацию с её законами для зарвавшихся продажных чиновников и депутатиков верхних и нижних палат.
А, пошли они все далеко и надолго! Придет время, разберемся и в общем, и в отдельности, обязательно разберемся. А пока, Никита, живи и радуйся встречам с хорошими и умными людьми, учись у них умению побеждать свои страхи и не терять нить человеческого достоинства. Только в этом случае есть надежда выбраться из лабиринта, в который тебя засунула суперцивилизация.
Голос Вышаты прервал мои политизированные размышления:
— Вот, что, вои, идите-ка к своим людям, а мы здесь потолкуем кое о чем с Кожемякой, недолго. Да, Аспарух, за столом твое место рядом со мной, нам тоже есть, о чем поговорить и что вспомнить, так ведь?
— Конечно, Вышата!
— Ну и лады, идите.
Когда мы остались вдвоем, Вышата прямо посмотрел мне в глаза и спросил:
— Не очень я тебя обидел своими подозрениями и решением?
— Вышата, пойми меня сейчас и навсегда, когда я говорю с такими людьми, как ты, Ридгар, Аспарух, я никогда не лукавлю и не стараюсь казаться хуже или лучше, чем я есть на самом деле. С прямыми, открытыми для чести витязями, я не кривлю душой, и говорю то, что чувствую. Мне уже сорок лет, и здесь, на заставе среди кметов, я, наверно, самый старый, поэтому и не спешу выделиться или доказать всем, что вот я какой, смотрите! Мне это совершенно безразлично, как тому волхву-отшельнику, который привел меня в Киев.
— Вот оно что! А этот отшельник, случаем, не рыжий детина, который обитает в вятских лесах?
— Знаком?
— Очень хорошо знаком, давно знаком. Он в моей судьбе сыграл важную роль, можно сказать, возродил к жизни.
— Во! Мы с тобой, оказывается ещё и пестуны одного и того же медведя.
— Да, вот уж не ожидал. Ну, тогда милости прошу к нашему шалашу. А я тебя, по глупости своей, принял...
— За соглядатая воеводы Сфенальда?
— Да.
