Да, хозяйка дома не была красива, да и особо мила не была, но как же преобразилось её лицо от света — того света, который излучает любящее сердце. Она, немая от рождения бесприданница, любила Жака Данга, прежде — простого деревенского трудягу, а ныне старосту их селения. Любила той редкой любовью, которую прошедшие годы лишь крепят, не в силах сломать, той любовью, огонь которой под ветром перемен не гаснет, но только разгорается вся ярче и горячей. Стефания любила своего мужа, не храброго, как лев, да и не сильного, как кузнец, не прекрасного, как аристократ, не богатого, как мастер цеха ювелиров, и вовсе не мечтателя — она любила его таким, какой он есть, человека, готового на жертвы ради других людей.
Эльфред, будто услышав немую беседу, поднял глаза на Жака и Стефанию Дангов, — чтобы на всю оставшуюся жизнь запомнить лик немой девушки, которую свет любви сделал прекрасней Ассины. Человек, готовый похвастаться чувством прекрасного, он любовался на двух любящих друг друга людей. Стефания, вздохнув и покачав головой, улыбнулась собственным мыслям, прижав пяльцы к самому сердцу, не отрывая укоризненного взгляда от Жака. Староста, до того казавшийся воплощением серьёзности, наконец-то растаял, помолодев лет на десять, а может, и все двадцать, вспомнил, до чего же прекрасной может быть весна, как чудно пахнут ландыши перед грозою, что такое — бежать по цветочному ковру босыми ногами, чтобы потом упасть в скирд и обнять любимую Стефанию...
Эльфред чувствовал себя чужим при этом разговоре без слов, но не в силах был оторваться, не в силах был закрыть глаза, не в силах лишиться шанса увидеть чудо любви, любви без слов...Так любить уже не умели...
В какой-то момент Стефания тяжело вздохнула и вернулась к пяльцам. Жак вновь состарился, морщины, было пропавшие, вновь избороздили лицо, серьёзность и сосредоточенность вернулись. Блеск исчез с глаз. Безмолвный разговор между любящими людьми подошёл к концу.
— Решено. Оставайся здесь, а я выйду, твоих дружочков-сударёчков встречу.
Староста вроде бы и спокойно сказал это, но глаза-то бегали, боясь споткнуться об укоризненный взгляд жены.
Эльфред замахал руками:
— Они же вас не узнают! А вы их не узнаете! Они подумают, что это ловушка...
— Говоришь, вооруженных голодранцев не узнаю? Ведь ими вся округа кишит, видать, — староста постарался отшутиться, но видно было, что даётся это ему с большим трудом. — Да как это человек, переживший семь набегов тайсаров и две большие войны с ними, не узнает воинов побеждённой армии? Нельзя обижать хозяина дома, в котором ты нашёл приют. Сидите тихо.
Открыв дверь, Жак, не оборачиваясь, тихо произнёс:
— Я вернусь. Я обязательно вернусь....
Ответом ему был тяжкий вздох Стефании. Даже остроглазый Эльфред в полутьме хибары не заметил, как по щеке немой женщины покатилась слеза...
Королевство. Графство Беневаль.
Как же прекрасно — видеть! Любоваться миром, наполненным всевозможными красками, смотреть, как далёкое-предалёкое небо бороздят тучки, как птичьи клинья идут войною на север, возвращать захваченные зимой просторы, как сверкает золото ворот...ВОРОТ?!
Я едва удержался от брани: вновь передо мной возвышалась громада портала Тайтосова царства. Зачем же мне туда? Что там позабыл? Уйти бы! Да только ноги словно приросли к земле, и я не мог даже пошевелиться.
— И снова здравствуйте. Хорошее начало для какого-нибудь представления, надо будет поделиться с кем-нибудь, только ненавязчиво, без напора, шепнуть...— знакомый насмешливый голос Даркоса вселил хоть какую-то надежду.
Бог-проводник стоял по левую руку от меня в новом безумном наряде. Голову Даркоса покрывала дурацкая шапка, высокая, с закруглённым кончиком, с притороченным трёхцветным, сине-бело-красным бантом. Диковинного вида камзол, с короткими рукавами, распахнутый, был накинут поверх полосатой рубашки. Вместо привычных брюк красовались короткие штанишки, точь-в-точь как у детишек. Единственно из любопытства (и не подумайте, я даже ни разу не хихикнул, что вы!) я засмотрелся на его обувь — странные башмаки с медными пряжками. Левой рукою Даркос поигрывал лезвием, большим такими, высотой в две ладони, а шириной — во все пять. Солнечные блики, в свою очередь, играли на металл лезвия, давая мне, единственному зрителю сего представления, оценить остроту металла. Признаться, "зритель" был впечатлён. Весьма впечатлён.
— А, извини, забылся, — костюм Даркоса начал меняться, краски посерели, камзол удлинялся, превращаясь в балахон, колпак обернулся капюшоном, и только лезвие осталось, незаметно для меня перекочевав в правую руку, поближе ко мне. — Общался тут кое с кем, присмотрел замечательный наряд, в самый раз для казней. Надо будет кому-нибудь присоветовать. Жаль только, что вряд ли кто-нибудь в жизнь это воплотит, разве что в смерть.
Даркос улыбнулся собственной шутке. Я же не в силах был даже сыграть весёлость.
— Да ты и не старайся, я люблю честность. Ты ведь согласен, что надо быть честным хотя бы в смерти? Здесь уже нет смысла врать. Ан нет, кое-кто пытается. Нередко получается, кстати...
Будто неведомая сила потянула меня за язык, и я решился наконец задать долго мучивший меня вопрос.
— Даркос...А что там?
— Там?
Бог-проводник наконец-то соизволил повернуть ко мне свою голову. Глаза его были холодны как никогда.
— Ну да...В царстве тв...В царстве Тайтоса, — мне с трудом удалось выговорить имя бога смерти. Даже на грани между жизнью и смертью боязнь владыки загробного царства сохранялся.
— Николас, напомни-ка мне, кто я по должности, — Даркосу хватило одного взгляда, чтобы понять: не единой связной фразы ему от меня не добиться. — Бог-проводник мёртвых. Проводник. Чувствуется разница между проводником и, скажем, дворецким? Или, к примеру, мажордомом? Да, чувствуется. Я только провожаю души сюда, подвожу к воротам или встречаю рядышком — и спешу обратно, за новым...Уж прости за тривиальность — за новым "стадом" душ. В этом моё предназначение. Кроме того...Я ни разу не был там, никогда не переходил врата, не видел, что за ними. Путь туда мне закрыт. Проводнику — мне — там не место. Так что я сам не знаю, как же выглядит царство Тайтоса. Но многие, очень многие спрашивают. Кто-то надеется обрести там вечное блаженство, кто-то жаждет праздника длиною в вечность, кто ожидает покоя. Некоторые мечтают о работе, кто-то — о возможности творить, творить, творить. Иные молят о счастье, простом человеческом счастье.
Даркос замолчал ненадолго: собирался с мыслями.
— Знаешь...Если ты всё-таки сможешь написать свою книгу, не упоминай об этом разговоре. Пусть у людей будет надежда обрести хотя бы там то, о чём они мечтают. Хотя бы в смерти на них не будет давить тяжкий груз знания о том, что их последняя мечта не сбудется.
Как странно: бог-проводник вновь замолчал — и вновь чтобы подобрать подходящие моменту слова.
— И...спасибо тебе, Николас. Я желаю, чтобы мне никогда не довелось стать твоим провожатым, — Даркос кивнул, и я вновь оказался во тьме.
Слышно было, как падают на полог кровати капельки влаги. У себя я постоянно просыпался по утро, разбуженный противной каплей, упавшей на лицо или шею. Какое же счастье, что хотя бы здесь мне удалось выспаться.
— Господин желает совершить утреннее омовение? — донёсся до меня голос паренька: он был, кажется, лишь года на два-три менямладше.
Ага, паж, наверное, с вечера сторожит...Постойте-ка...Я ведь уснул не здесь, а в каком-то из коридоров замка! И слышал, как...А может, мне всё это приснилось? Ладно, сейчас лучше не спрашивать ни о чём таком, посчитают, что это выпитое вино сыграло злую шутку. Только вина я не пил, ни капли...Что же заставило меня очутиться в каком-то Даркосом забытом угле?
— Нет, господин ничего не желает, даже помощи в одевании. Я сам прекрасно справлюсь, — я старался говорить как можно решительней и напористей.
Эффект, мягко говоря, был минимален.
— Но, господин, зачем Вам себя утруждать? — паж явно не привык к тому, что благородные господа могут не то что одеться — проснуться самостоятельно!
Заладил: господин да господин. Я чувствовал себя старым, седым, скучным человеком, которому не по силам надеть камзол без посторонней помощи. И чувство это, если сказать по правде, угнетало меня не намного меньше слепоты.
— Я сам, сам всё сделаю. Ты лучше расскажи, что сегодня днём предстоит...Надеюсь, обойдётся без пиров и прочих скучных вещей? И где Конрад Монферрат?
Одеться-то я и сам мог, а вот найти дорогу — нет. Паж, конечно, вполне мог помочь, но я стеснялся его помощи, жутко стеснялся.
— Он ждёт Вас за дверью, господин, — ответил услужливый парень.
— Позови его, — попросил я, надевая камзол.
От волнения пальцы мешали друг другу, даже пуговицы, кажется, пребывали совершенно не на тех местах, которые им положены. И чего я переживаю? Ну пройдёт "сеймик": дворяне поговорят, припомнят старые обиды соседям, покричат друг на друга, помирятся, затем изберут кого-нибудь представителем от нашего Владения — всё. Я со спокойной душой уеду домой.
Домой...Как, оказывается, быстро привыкает человек к месту, в котором пережидает ночь, кушает и даже мнит себя властелином. Только отдашь пару-тройку приказов дворецкому, как особое, смутное чувство овладевает твоей душой. Ты проводишь пальцами по каменной кладке, вдыхаешь пыль истлевших гобеленов, а ночь "наслаждаешься" звуком падающих на пол капель. А потом это всё перемешивается, добавляется самую чуточку гордости — и вуаля! Откуда-то из потаённых уголков приходит осознание: "Это мой дом!". И до чего же греют три таких простых слова! Может, это потому, что прежде никогда не чувствовал я, что попал домой? Ни поместье моего дяди, ни Магическая академии не успели привязать меня к себе, не заставляли трепетать от одной мысли о возвращении туда. Замок Беневаль, наоборот, постоянно вспоминался мне. Его многочисленные коридоры, его залы и комнатёнки, его покрытые толстым слоем пыли ларцы и сквозняки — всё это звало меня к себе, ожидало моего возвращения. Ну как отказать настолько сильному зову?
Однако же что-то настойчиво жалило мою уверенность, делая в ней брешь. Я вспомнил слова Карла Лотаринга. Что он собирается предпринять? Какой сюрприз приготовил для меня?
Только скрип двери и шум входящего Монферрата помог отвлечься от тягостных размышлений.Походка Конрада выдавала его неуверенность. Обычно он ступал на всю стопу, быстро, по привычке. Теперь же рыцарь ходил на носках, медленно, будто бы раздумывая перед тем, делать ли ещё шаг или нет. Неужели и ему передалось всеобщее волнение? Нет, не может быть! Что за уныние? Так, похоже, следует подбодрить Монферрата, иначе сам я повешу нос. Падать же духом здесь, среди незнакомых мне людей, которые, вполне возможно, ничего доброго мне не желают, которые готовы воспользоваться любым проявлением моей слабости — последнее дело. Интересно, так ли думают придворные? Ведь каждый неверный шаг или даже неудачная шутка могут решить их судьбу.
"Да что за мысли, в конце концов!" — мысленно одёрнул я себя.
Так, надо взять себя в руки и ничего не бояться: только смело идти навстречу судьбе. Спасибо Даркосу, он помог мне обрести уверенность в себе. Да и как иначе, если тебе сам Проводник душ говорит, что нескоро повстречает на том свете! Да! Тут самое время сплясать какой-нибудь танец. Жаль, что слепому это сделать нелегко...
— Николас, барон всех созывает в Совещательный зал, скоро начнутся эти...выборы.
Конрад ещё не привык к этому слову. Да и вообще, нам, огнарам, все эти Сеймы оказались в новинку. Только здесь я понял, насколько непонятым оказалось нововведение Фердинанда.
"Устроили тут сход деревенской общины, понимаешь ли! — ещё вчера шептал какой-то феодал. — У нас есть Коронный Совет, есть Владетели, Архимаг, в конце концов, нечто этакое может присоветовать. К чему всё это? На юге степняки беснуются, а мы тут разговоры будем лить из пустого в порожнее"
Примерно так же говорило большинство собравшихся в замке благородных. Они не понимали, зачем королю Сейм. Можно было просто поездить по Королевству, загоститься где-нибудь, собрать рыцарство (естественно, никто другой в государственных делах не понимал). А тут что? Неизвестно на какое время уезжаешь в столицу, за лиговую лигу от поместья, а кого на хозяйство оставить? Что жене и челяди сказать: "Супруга моя, слуги мои, отправляюсь языком молоть в столицу, когда приеду, сам Тарик не ведает, а вы уж как-нибудь сами тут разбирайтесь".
В общем, поспешил Фердинанд.
— Тогда поспешим! — кивнул я, наконец-то справившись с застёжками. — Попробую сам дойти.
Конрад переступил с ноги на ногу. Волновался.
— Если что, держи меня за руку. Ну или подними, если в стенку влечу, — я сделал лицо повеселей, чтоб как-то поднять настроение Монферрату.
— Да, Николас.
К сожалению, шутка не удалась.
Потянулись коридоры. Они были очень узкими, двум взрослым вряд ли бы здесь удалось разойтись. А рыцарю и вовсе пришлось бы чиркать о камень стен наплечниками. Замок был старым, тогда ещё строили для того, чтоб встречать в нём врагов, а не друзей. Но с тех пор, как в последний раз штурмовали твердыню Лотарингов, прошло добрых три века, и уже мало кому нравилась такая теснота. Но барон, говорят, любил прогуливаться по коридорам замка, думая обо всём на свете.
Вокруг было непривычно тихо. Никто не сновал взад-вперёд, даже слуги попались изредка. На одном из поворотов мы едва не столкнулись с каким-то рыцарем. Судя по тяжёлым шагам, он решил придти на "сеймик" во всеоружии, чтоб показать свою доблесть. Хотя меньше года назад я бы подумал, что благородный идёт на бой за Реджинальда или Фердинанда, а может, и за себя любимого. Как хорошо, что те дни давно минули, и нам больше не придётся лить кровь в междоусобицах!
— Николас! — донёсся из далёких далей голос Монферрата. — Николас!
И всё ж таки я немного...
Что-то больно ударило меня по лбу, и перед глазами замелькали красно-голубые круги, а из зрачков посыпались искры, осветившие на краткий миг сумрачный мир слепца. Порадоваться, к сожалению, не получилось: голова ныла.
— Николас! Я не успел остановить тебя, и ты влетел в стену, — укоризненно произнёс Конрад. — Наверное, задумался.
Голос шёл откуда-то сверху. Ага, значит, я ещё и споткнулся. Замечательно! Кольчужная рукавица коснулась моей руки, и Монферрат помог мне подняться.
Мы продолжили путь, теперь только я постоянно ощущал на своём плече руку моего рыцаря.
— Спасибо, да, вспоминал сражения Войны за престол, — оса любознательности укусила меня за язык, и вопрос слетел с него. — А ты участвовал в сражениях? На чьей стороне?
Пальцы в кольчужной перчатке стиснули моё плечо, но практически сразу ослабили хватку.
— Надеюсь, что на правильной стороне, — вполголоса ответил Монферрат. — Надеюсь...
Туманный ответ, признаться. Если он воевал на стороне Фердинанда, то, может, Конард просто сомневается теперь в правильности своего выбора? Огнарид не то чтобы плохой король, но уж слишком прислушивается к Артуа и Даркмуру. Если же Монферрат проливал кровь ради Реджинальда, то ему, скорее всего, горько вспоминать об этом. Ладно, теперь-то что? Людольфинг погиб, убитый герцогом Жаке. Его родственники сбежали. Его соратники, и без того немногочисленные, присягнули на верность Фердинанду. Война кончилась. Давным-давно кончилась, ведь год не такой уж маленький срок.
