Устинов поднял глаза. Чуть выше лица путаны заметил броскую вывеску: "Гостиница Интурист".
Ну, блин, попал, как в том анекдоте! Ситуация получилась настолько комичной, что Жорка не выдержал, подыграл:
— O! Russian girls! — с восхищением вымолвил он, играя белками глаз, и добавил на чистом русском, — ты бы, бабка, пожрать дала, спать положила, а потом приставала с расспросами.
"Бабкам" было едва за тридцать. Поэтому все рассмеялись.
Устинов в душе уважал проституток. Работа с людьми их рано делает мудрыми. Кому как не им знать все о людских пороках? Дегустатор судит о букете вина по одной-единственной капле. Они о нашей душе — по первой минуте общения. Отнесись к путане с добром — и она отплатит сторицей, сделай ее своим другом — ты увидишь образец человеческой верности.
Жорка назвался Игорем, благо, в кармане лежал подходящий паспорт. За годы работы в конторе он "пережил" много легенд, помнил о "прошлых жизнях" в мелочах и подробностях. Был у него и особый дар: мгновенно вживаться в роль и играть ее убедительно. Секрет мастерства был прост: поменьше болтать самому, отвечать только по существу и только когда спрашивают.
— Кем же ты, Игорь, работаешь, если ходишь в таком "прикиде"? — спросила Виктория Павловна, поправляя бретельку.
— Никем не работаю, — ответил он беззаботно, — десять лет, как на пенсии.
Еще не погасшие искорки смеха вспыхнули с новой силой.
— Я тебя умоля-я-аю, — проворковала Лялька.
— Подумаешь! — вполне натурально обиделся Жорка и сделал назад два курбета и сальто. — Между прочим, пашу с пяти лет, трудовой стаж соответствующий.
Все получилось гораздо лучше, чем он задумал. Широкая амплитуда, приземление с хорошим запасом — не пришлось даже ловить себя за коленки. Пистолет остался сидеть в кобуре. Плюс ко всему, из бокового кармана упала на землю неполная пачка долларов.
— Может быть, ты циркач? — предположила Вика. Она аккуратно собрала деньги, возвратила владельцу и только потом продолжила мысль, — или спортсмен: акробат там, эквилибрист?
— Хуже, — ответил Жорка.
— Неужели артист?
— Еще хуже.
Знакомство отметили за углом. В мрачной "тошниловке" не спеша попивали "Шампанское", заедая его шоколадом. Девчонки давно оценили и внешность Устинова, и номиналы купюр, случайно выпавших из кармана его пиджака. Но им теперь это было не столь уж важно. Манила, звала, как волшебная сказка, судьба человека из другой, очень красивой жизни. Каждую фразу они вырывали с боем. Жорка постепенно сдавался и, честно сказать, врал с особенным вдохновением.
По действующей легенде он — профессиональный танцор. Закончил балетную школу, "Вагановское" училище, студию при "Большом". Потом выступал солистом в молдавском ансамбле "Жок", потом в труппе у Моисеева.
— А как же балет?! — возмутилась Лялька, — ты же учился?!
— Для балета рылом не вышел, — Жорка развел руками, улыбнулся грустно и виновато, — туда отбирают лучших. Врач сказал, что косточки слабоваты.
— Я бы ему! — Лялька стиснула кулачки.
— Он прав, этот врач. Бывают такие люди, что очень подвержены травмам. Я, когда выступали в Болгарии, упал в оркестровую яму...
— Как упал?! — ахнули слушательницы.
— Да... по пьяному делу.
— И что?
— Ногу сломал. А она срослась как-то неправильно. Пришлось уходить на пенсию.
— Сколько ж лет тебе было?
— Двадцать шесть, и еще чуть-чуть.
— Хорошая пенсия?
— Сто шестнадцать с копейками.
— И хватало?
— Хватало бы, если б не пил, — Жорка еще раз вздохнул, — пришлось подрабатывать. Устроился в "Москонцерт", администратором у Кобзона. Однокашники помогли.
— У кого, у кого?! — девчонки отпрянули, широко раскрыли глаза.
Устинов почувствовал, как над его нечесаной шевелюрой горит, разгорается нимб.
— У Кобзона. Между прочим, хороший мужик, но я его звал только по имени, отчеству: Иосиф Давидович.
— Боялся? — поежилась Лялька.
— Нет, уважал. За три с половиной года мы с ним хорошо сработались. Он не хотел, чтобы я от него уходил.
— Почему же ушел?
— Женился.
— На артистке?
— Почему обязательно на артистке? Я их терпеть не могу! Ну, на ком можно жениться? — на обычной питерской бабе, она за мной с детства ухлестывала. Я ведь сам тоже из Ленинграда.
— Значит, женился! — мрачно сказала Вика и крепко задумалась.
— Ты, подруга, губищи-то не раскатывай! — подпрыгнула Лялька, — ишь ты, чего удумала!
— Ты что, мать? Окстись! — залепетала Вика.
— Смотри мне! Видишь, горе у мужика! Не по своей воле он здесь оказался, — строго вещала Лялька голосом школьной учительницы. Потом взглянула на Жорку и продолжила более ласково:
— Ты, Игорь, дальше рассказывай. Не обращай на нее внимания. Она у нас с прибабахом, книжек про любовь начиталась.
— Ну, женился, — неохотно продолжил Устинов, — переводом ушел в "Ленконцерт". Работал еще три года у разной горластой сволочи, а потом окончательно спился. Жена меня, естественно, бросила...
— Лечиться хоть пробовал? — тихо спросила Вика и испуганно замолчала.
Жорка вздохнул:
— Два раза лежал в ЛТП, если это так интересно. Честно скажу, воспоминания не самые светлые. Врач на прощанье сказал: "У вас, молодой человек, деменция головного мозга. Есть уже первые признаки. Скоро вам будет нечем думать. Хотите влачить растительное существование? — можете продолжать. Хотите остаться человеком? — меняйте свой образ жизни. Мой вам совет: перебирайтесь на юг, поближе к природе — подальше от собутыльников. Присмотрите квартиру. Жилье там намного дешевле, чем у нас, в Ленинграде".
— Что же мы тут сидим, чем занимаемся?! — всполошилась Лялька и вылила на пол остатки "Шампанского. — Поехали, мы сведем тебя с человеком, который решает любые проблемы. Викентий, махни Толяну!
— У стеклянных дверей, как будто из воздуха, материализовалась машина. Стояла, наверное, в пределах прямой видимости. Устинов это заметил и мысленно оценил: да, девочки еще те, все у них на широкую ногу! Полез было в карман, хотел расплатиться за столик, но куда там!
— Спрячь сейчас же! — искренне обиделась Лялька. — Чай к людям попал! Ты деньги для дела держи, они тебе еще пригодятся. Садись вон, рядом с водителем, да смотри: в этой машине не курят. Толян может обидеться, он с табаком завязал.
Из кафе, по служебному телефону, Лялька кому-то звонила. Потом утрясла с халдеем вопросы оплаты в кредит. Вышла повеселевшей. Хлопая дверью, подмигнула водителю:
— На базу, Толян, на базу!
С минуту ехали молча. Вика долго ерзала на сидении, не выдержала, спросила:
— Что такое деменция, она не заразна?
— Нет, — успокоил присутствующих Жорка, — я листал медицинский словарь, тоже интересовался. Деменция — это приобретенное слабоумие, деградация личности, так сказать.
— На всякий случай сходи, проверься, — хмыкнула Лялька в адрес своей подруги. — А я вот, хотела спросить: чем занимается администратор, зачем он вообще нужен?
— Во как запало! — поразился Устинов, — хоть бросай все дела и подавайся в альфонсы. Нет, в Питере на эту легенду так не клевало. А вслух пояснил:
— Артисты на сцене не работают в одиночку. У каждого свои музыканты, дирижер, операторы света и звука. Это самый минимальный набор. Всем нужно создать творческие условия. Если это гастроли — доставить в другой город. А значит, купить билеты, договориться с гостиницей, обеспечить питанием, суточными, командировочными, той же зарплатой. Есть еще целая куча нюансов. Один заболел — нужно срочно искать замену. Другой закапризничал: подавай ему поезд, он в самолетах летать боится. А третьему — вынь, да положь представительский люкс, и чтобы не выше четвертого этажа.
— Короче, как наша Мамэлла, — подытожила Вика.
* * *
Леса и лесочки в донских степях встречаются реже, чем в пустыне оазисы. Деревья растут на разграбленных скифских курганах, да в руслах высохших рек. А этот зеленый язык тянулся от самого Дона. Наверное, был он когда-то большим притоком. Примерно посередине, лесок прорезала федеральная трасса. Водители такси и автобусов, а также те, что "бомбят по межгороду", обязательно здесь всегда останавливались. Очень удобно: "Перекур пять минут! Мальчики влево, девчонки — направо!" Судя по обилию троп, здесь водились ягоды и грибы. Но этой засушливой осенью выжила только трава.
Валерий Георгиевич остался один. Он бездумно сидел на пыльном пригорке. Машина ушла, действие стимулятора кончилось, его снова канудило.
От этой болезни всегда помогал старый проверенный метод: с головой окунаться в работу. Но в нынешнем состоянии, мозг явно был не способен разгребать столь сложные ситуации. Эх, знать бы с чего начать! Подзарядиться, что ли? — в кармане еще оставались две порции "Сиднокарба".
Да, это и есть тот самый непредвиденный случай! — сказал Максимейко внезапно проснувшейся совести, сунул одну под язык и заставил себя подняться.
Отпечатки широких протекторов накладывались один на другой. Таинственный джип проезжал здесь несколько раз. И "крутился" он не на асфальте, а у самой границы леса, поэтому так наследил. Встречались участки, где таких отпечатков было особенно много.
Следы! Если в пятницу здесь кто-то был, должны оставаться следы! — это была первая здравая мысль с момента запойного кризиса. Что может быть проще? — когда-то он сам разработал хренову тучу таких операций. Главное в этом деле выбор позиции наблюдателя. Должно быть оптимальное место, откуда, как на ладони и мост, и гаишники, и подъезды к засаде.
Долго плутать не пришлось. Приземистый холм, поросший невысокими деревцами, был в своем роде господствующей высоткой. На вспаханных подошвами склонах, дыбом стояли пласты прошлогодней листвы. Кругом валялись окурки. Много окурков. Судя по их количеству, в дозоре стояли двое. Один пялился в оптику, пока не устанут глаза, другой наводил на объекте порядок. Кусты и ветки деревьев, мешающие обзору, были обрезаны с двух сторон и собраны в общую кучу. Это наводило на размышления. Не от великой же скуки люди затеяли столь трудоемкий процесс?
Максимейко подошел ближе. С вечера пятницы не прошло и трех суток, а листья от срубленных веток уже потемнели и начали осыпаться. Еще бы, такая жара! Сквозь образовавшиеся проплешины, просвечивали крупицы рыхлого грунта. Полковник привстал, обошел тайник по периметру, выбрал несколько крупных веток у самого основания кучи. Держась на них как за слеги, сдвинул ее чуть в сторону. Из-под слоя пожухшего дерна выглянул край промасленной ткани. Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там? Руки скользнули по гладкой поверхности. Знакомые очертания, утолщенный ствол... ну, конечно же, БСК! — бесшумный снайперский карабин, как говорится, готовый к употреблению.
Времени у охотников хватило на все. Только убрать за собой, как следует, не успели. Ждали, наверное, до позднего вечера, и в самый последний момент решили оставить оружие здесь.
Сверток был довольно увесистый. Ухоженный ствол лоснился на солнце. К нему прилагались четыре обоймы с автоматными дозвуковыми патронами калибра 7,62. В отдельном мешочке из замши хранился прицел с импортной "цейсовской" оптикой. Продвинутый снайпер переделал оружие под себя. Вот и новая
информация к размышлению: если это профессионалы, почему они так наследили, а если обычные уголовники, откуда у них крутая "игрушка"? Что интересно можно найти в том месте, где будет сидеть в засаде основной контингент? Нет, этот лес поистине полон сюрпризов!
Полковник окинул взглядом внутренний сектор обзора. Рамка прицела отыскала знакомый пригорок. Кажется, здесь он отпустил машину и впервые задумался о следах.
Действие "Сиднокарба" постепенно усиливалось. Свежие мысли боролись с тупым равнодушием и уже рвались на свободу. Эдакое пограничное состояние, когда проще рассуждать вслух.
— А если предположить, что с другой стороны леса есть точно такая же точка: снайпер плюс наблюдатель? — спросил сам себя Максимейко. — Если им УЖЕ что-то известно? Тогда это будет уже не контроль, а...
Валерий Георгиевич сначала почувствовал, как холодеют кончики пальцев и только потом осознал, насколько приблизился к истине. Первый раз за сегодняшний день ему захотелось курить.
— Вот тебе и Чига Малой! — сказал он в сердцах, — ну, всем почему-то срочно понадобился! Настолько понадобился, что цена за него уже измеряется жизнями. Всех бы племянников дядюшки так опекали. Глядишь, и порядка в этой стране было бы больше! Нет, что-то в этой истории я прочитал невнимательно.
* * *
Зимой девяносто второго, Заур оказался за перевалом. Как подобает правоверному мусульманину, он начал с визитов к многочисленным родственникам. Новые встречи, новые люди. О том, что творится в Республике, ходили разные слухи. Чига ожидал всякого, но то, с чем пришлось столкнуться в первый же день, потрясло даже его, бывалого уголовника.
На центральной площади города, он услышал визг тормозов. Обернулся. Под колесами "Жигулей", неловко раскинув руки, лежала женщина. Судя по облику, русская. Тело ее билось в конвульсиях, вокруг головы стремительно растекалась лужа дымящейся крови. Особенно запомнились яблоки. Спелые красные яблоки просыпались на дорогу из белой матерчатой сумки, очень похожей на наволочку. Нервно хлопнула дверь. Из машины вышел водитель — седовласый, стройный чеченец с автоматом через плечо. Зло шевеля губами, он ногой отпихнул мертвое тело ближе к обочине, а потом спокойно вернулся за руль и уехал.
Никто не свистел, не звонил в скорую. В Грозном давно уже не было ни ментов, ни гаишников — все разбежались. Тех, кто сам не ушел, настигла примерно такая же участь. Более того, никто из свидетелей этой сцены даже не пробовал возмутиться. Народы Кавказских республик уже разделились на "своих" и "чужих".
Задолго до "парада суверенитетов", ящик Пандоры неожиданно прохудился. Из него поперли наружу обиды и разногласия, копившиеся веками. "Свободная пресса" старательно ворошила засохшее вековое, дерьмо, поднимала на вилы и щедрою дланью швыряла в народ. Начало процессу было положено: последовала череда пограничных конфликтов — Карабах, Приднестровье, Абхазия.
Второй съезд ингушей, состоявшийся в Грозном, тоже поднял вопрос о возврате исконных земель. Речь шла о Пригородном районе, входящем в состав соседней Алании. Масла в огонь подлил гражданин Ельцин, представлявший Верховный Совет России. Выступая на митингах в Ингушетии и Чечне в марте 1991 года, он обещал во всем разобраться и "помочь восстановить справедливость".
Закон о реабилитации репрессированных народов был принят уже через месяц. В нем прямо упоминались спорные территории, что привело к новым волнениям. Их было еще много: законов, решений, постановлений. Не было одного — конкретных шагов по их реализации. Ингушетия осталась одна. Без руководства и без четких границ.
Почему река жизни так часто меняет русло, обнажая истоки локальных конфликтов? Не уж-то война действительно спишет все: имена подлецов и героев, и тех, кто обрек их на подлость и героизм?
