Я постоял так ещё минуту, закрыв глаза и раскачиваясь в такт неизвестной мне мелодии, которая пришла вдруг из пыльных глубин и уголков моего сознания, затем развернулся и побежал по дороге, зорко глядя себе под ноги и успевая замечать всё вокруг, поминутно сверяясь с внутренним компасом, — маяк был уже недалеко.
"Грэй... — эта мысль не давала мне покоя, терзала и трясла синапсы, никак не желая успокаиваться. — Зачем Грэй дал Дегтяреву мои координаты, если ему до этого в них отказал Грин? Неужели этот "супермозг" не видел, в каком состоянии находился Игорь? Или Дегтярев ему по ушам поездил, пока Грэй разбирался с Ковалёвым. Мутно как-то получается... Нестыковки здесь: везде "зачем" да "почему"...
Мозги закипали от обилия загадок, для более-менее нормальной их работы мне требовался Альберто, его кресло, его камин и его коньяк, можно даже без Шелы, потому что у меня никак не получалось увязать воедино смерть Шамрина от руки "чёрного", которую по словам Грэя подстроил Капитошкин, покушение на Побережного, целую кучу "чёрных", которые охотятся, как выяснилось, и за мной тоже, сфабрикованный некролог, ударные поиски "крота" на фирме, лихую смену типов поведения Старика, слова Дедушки о прообразе и испытаниях, а теперь ещё и смерть Ковалёва и Дегтярева. "Прибавить к этому слова Игоря, что я ещё и убийца, — мрачно подумал я, — и вообще получается фирменный винегрет. Чёрт, неужели Грэй действительно дал ему эти координаты?!". Мистика какая-то... Связать все ниточки воедино у меня не получалось, и я сильно сомневался, что выйдет, веник получался порядочный и усердно подметал мне мозги, вытесняя прочь все остальные мысли. Я уже жалел, что ввязался в этот непонятный круговорот событий, моя игра получалась обкусанной и обрезанной, свободу полёта стискивала куча загадок, мозаика была выложена по краям, в центре оставалось агромадное белое пятно, даже простые очертания которого было трудно угадать. Я здорово надеялся, что Грэй мне поможет в этом разобраться, кажется, я действительно научился и слышать, и слушать, и даже махать лапками и хвостиком в унисон, лишь бы мне всё рассказали и подробно объяснили. О! Я вспомнил ещё одну немаловажную деталь. Интересно, откуда у меня на счету вдруг появились деньги, причём их солидная сумма? Спрашивать у двух главных претендентов на это я как-то стеснялся, не люблю публично блистать своим тупоумием...
Вдруг я оступился, зацепившись носком за еле заметную кочку, нырнул в сторону, восстанавливая равновесие, и услышал металлический негромкий лязг и щелчок под моей левой ногой, что-то вдавилось, и активатор пиликнул, докладывая ситуацию: опасность прямо под левой ногой! Какая опасность?.. Радужное сияние вдруг вспыхнуло ярко-ярко, я зажмурился, успев заметить, что оно окутывает меня и пространство вокруг неким подобием тумана, и тут вдруг почувствовал, что делаю шаг назад, затем ещё один и ещё... Правая нога вдруг вывернулась под неестественным углом, я едва не заорал от боли, меня рвануло в сторону, я сделал ещё шаг назад, дёргаясь как кукла на ниточках, которую умелые руки мастера заставляют танцевать и кружить, и в этот момент радужное сияние исчезло. Я успел это заметить, так как вовремя открыл глаза, рванулся по инерции вперёд, зацепился носком за кочку и...
Вовремя вспомнив, что произошло, я прыгнул далеко вперёд, кувыркаясь через голову, вскочил на ноги, замер — любопытство взыграло во мне со страшной силой, я подошёл к обочине дороги, постоял, вспоминая место, куда ступила моя левая нога, присел и стал внимательно осматривать землю. Ага, вот она, негодяйка! Еле заметный штырёк из земли торчит — мина! Я осмотрелся, приглядываясь, и похолодел: вся обочина вдоль дороги была ими усеяна: противотанковые, противопехотные, фугасные заряды, растяжки — приглядевшись, я увидел след как от консервной банки — кумулятивные... Прелесть! А кстати вот ещё одна загадка: что это за радужное сияние такое? Которое лечит, которое от пуль и от "конвертера" защищает и которое, как выясняется, ещё и временем управлять умеет. Противоход — штука серьёзная, требует колоссального расхода энергии. Если бы это исходило от Грина, его возмущённый голос уже орал бы у меня в голове, что нужно под ноги смотреть, а не на другое отвлекаться, значит... Я с уважением посмотрел на активатор, с трудом подавив в себе желание вознести ему молитву.
"Андрей, поторопись! — возник вдруг в сознании голос Грина, чересчур серьёзный и напуганный какой-то. — Старик вне себя: он узнал о смерти Дегтярева и об обстоятельствах гибели Ковалёва — мы их уже успели выяснить — требует тебя срочно, поэтому поторопись с доставкой!".
— Добро, — отозвался я, вздохнул и побежал вперёд по дороге, взбивая пыль ботинками и размеренно глубоко дыша через нос, справа от меня садилось солнце, я помахал ему рукой, оно в ответ блеснуло лучиком света.
"Уйду я с этой работы, — подумал я, глядя, как оно озаряет небо над головой — столь причудливого и в то же время изящного и неповторимого и гармоничного сочетания цветов я не видел никогда, — поселюсь на Ганимеде, буду рыбу ловить и огородик возделывать. Или в гвардию СБФ подамся... Надоело мне". Чует моё сердце: грядёт беда с полночной стороны, зарифить паруса, убрать гафель-гардели, вахтенного на фок-мачту, шторм грядёт, готовьтесь, морские волки — вспомнились мне слова просоленного, просмоленного и испытанного всеми морями, ветрами и рифами старого капитана Моргана.
Беды я не чуял и не уверен был, что она вообще способна грянуть. А если чувства меня и подводят, то за себя в крайнем случае постоять я всегда смогу.
Эх, понесла же меня нелёгкая в тот самый ресторанчик... Хотя причём здесь он вообще?
Спустя примерно час меня обдало холодом и пронизывающим ветром темпорального перехода, я сконцентрировался, сгруппировался в ожидании падения и... ступил на мягкий специально для этой цели выложенный пуховиками пол приёмной камеры. Зашипело — в камеру закачивался воздух — я постоял секунд десять, после чего выдохнул, уже не сдерживая дыхания, и вдохнул полной грудью, сбрасывая напряжение, — я вернулся! Вам этого не понять, возможно, но я готов был целовать пол, стены и потолок, восклицая: "Вернулся! Вернулся!", и прыгать через голову от радости. Слишком многое я успел повидать, о многом знал, чтобы вот так вот радоваться и чувствовать себя как заново рождённым человеком. Клиент оказался доволен, информация доставлена в срок, меня на радостях наградили только что собранным и почти откалиброванным с пылу с жару модифицированным генератором переменного экранирующего поля, который действовал почище ПЭУЗ, правда пока не тестированным, за рекордный срок подписали все бумаги и отпустили восвояси. Я был рад — я был дома, наконец, и готов был эту радость донести до остальных.
Голова закружилась от переизбытка кислорода, я прикоснулся лбом к прохладной стенке камеры и услышал, как открывается дверь. Меня бережно подхватили за плечи и за бока, чья-то заботливая рука сунула мне под нос толстенный кусок шоколада, в который я вцепился зубами как в последний продукт на свете, и меня, осторожно и аккуратно поддерживая, вывели из камеры — самому мне сделать это было бы затруднительно: почему-то прыжок из будущего в прошлое отнимает совсем мало сил, а вот обратный переход слабого неподготовленного человека может и убить. Вдобавок радиация эта... Она тоже силы и здоровье вытягивает, хвала звёздам, нас, курьеров, специально модифицируют для защиты от неё. А вы как думали? Мутанты мы, мутанты... Зелёные четырёхглавые десятирукие человечки... Другие в этом деле не выживут, но у других зарплата от силы триста, четыреста, пятьсот кредитов.
— Преображенский! Ну наконец-то! — разъярённое лицо Старика оказалось передо мной, и слюна полетела в цель. — Когда оклемаешься, срочно ко мне в кабинет! Ты и Аластор! Будем разбираться по поводу случившегося! Впрочем, нет... — добавил он через секунду, чуточку успокоившись. — Завтра поговорим. А то помрёшь прямо у меня на ковре от слабости, и что мне тогда с тобой делать.
"Как здорово, — подумал я, проглатывая последний кусочек шоколада. — А я, глупец, боялся, что не успею к романтическому ужину...".
Меня качнуло, вскинув руки, я устоял и решил до завтра не мучить себя вопросами. Никакими. Всё как-нибудь само собой образуется. Всё будет завтра. А сегодня...
Сегодня меня ждала Шела и романтичный ужин при свечах под мягкую музыку. И будет мягкий чуть приглушённый свет... И будет дразнящий шёпот и жаркие стоны, перемежающиеся страстными поцелуями. Когда есть мечта, всегда будет приятно возвращаться... И я вернулся.
Сегодня!
А вопросы завтрашнего дня меня волновали мало...
Глава 16
— Тоска, тоска, одна тоска
Грызёт меня день ото дня.
Никак её мне не унять:
Что ни поделаю — всё зря.
О как же поступить мне с ней,
С проклятьем безупречных дней?
Как поразить сию напасть?
Как с ней, чертовкой, совладать? — декламировал я себе под нос, вышагивая как караульный солдат у двери Капитошкиного кабинета: три шага вперёд, р-разворот, три шага обратно. Слова лезли в голову спонтанно, сами собой формируясь и выражаясь, над ними не было ни малейшего контроля с моей стороны, однако каким-то чудом они выражали мои мысли в данный конкретный день: сегодня над городом дождь, небо хмурое, облака застили всё небо, а у меня в голове как всегда царит каша-малаша, и правит бал юная проказница пурга.
— О где, о где же тот клинок,
Что в грудь тоске легко войдёт?
Её он сердце поразит... — я остановился и прислушался: похоже, Капитошкин прекратил скрипеть креслом, кряхтеть и плямкать губами — вкупе с невнятным, трудным для понимания бормотанием себе под нос и периодическими взрёвываниями-всхрапываниями он называет это рабочим инструктажем. Да победит губошлёпство и воцарится "слюноизвергательный" порядок — ох, не приведи Триединый, докатиться до такого! В своё время я едва в обморок не падал от восторга, когда учился в институте и проходил в нём курс поверхностной истории: помнится в конце 20-го века — аж Лао Цзы знает сколько лет назад! — у власти одного из политических блоков стоял бровастый серьёзный с виду политик с весьма оригинальной дикцией и манерой изъясняться. Помнится, как-то раз нам дали для сравнительного анализа протоколы его выступлений и записи, сделанные для опубликования на широкой публике, — наша тогдашняя преподаватель истории, соблазнительная, очаровательная, молодая девчонка, с которой перегуляла лучшая половина моей группы, дала нам их так, смеху ради — и в одном из таких вот протоколов отчётливо была слышна ахинея такого плана: "Сосиски сраные сиски-масиски мсявят нам псисику..."... До конца я не дослушал, потому что после этого мне очень захотелось в одно место, куда даже женатые люди ходят по отдельности, сил терпеть разрывавший меня смех не было. Сакральный перевод услышанного я узнал спустя несколько минут, когда вернулся и обратился к опубликованному в печати варианту сказанного — редактор, надо признать, неплохо поработал, потому что сопоставить "Социалистические страны систематически заявляют нам о политике..." с услышанным в протоколе было затруднительно, пожалуй, даже для меня. Сей курс истории я запомнил надолго, глаза девчонки-преподавательницы и её дрожащие губы, когда она говорила мне: "Прощай...", оставались в моей памяти ещё пару месяцев, пока я не нашёл очередную пассию, а потом... Потом я оказался здесь через много-много лет и вот теперь стою, замерев в классической позе "шпиёна" у закрытой двери и думаю: "А ведь чем-то тот древний политик и наш штатный лысый динозавр схожи...". Во всяком случае дефекты дикции у обоих примерно одинаковы.
Я разогнулся и зашагал дальше; постепенно войдя в роль, я начал словно бы печатать шаг, плечи выпрямил, руку выставил, будто ружьё держу: три шага вперёд, р-разворот, три шага обратно. Эх, какой замечательный генерал бы из меня получился! В отличие от современных я всё же строем ходить приучен, не помню, правда, кем и за что, но всё же, но всё же...
— О где, о где же тот клинок,
Что я намедни приволок?
Неужто ж я его пропил?
В болоте ль спьяну утопил?
Эгей, тоска, пойдём — гульнём,
С собою девок мы возьмём,
И в русской баньке за столом
Мы чарки полные нальём,
Чтобы потом... Чтобы потом...
Я запутался в рифмах, мысли были слишком уж разнокалиберные: хотелось и потосковать, и погрустить, и погонять чаек под дождём, благо на Марсе они развелись в превеликом количестве, и в баньку русскую нагрянуть с Шелой под мышкой, попариться там, а потом... А что будет потом, другим должно быть неинтересно.
"Гомер бы меня расстрелял. Из крупнокалиберного пулемёта", — мрачно подумал я, пытаясь вспомнить начало своего зарифмованного детища, и тут вдруг дверь кабинета распахнулась, едва не треснув меня по лбу. Я молниеносно отскочил в сторону, моментально вытянул руки по швам, принял самый что ни на есть серьёзный вид и постарался нарисовать на своём выразительном лице почёт и благоговение перед царём нашим, батюшкой. Ошибочка вышла — из кабинета выскочил вдруг Побережный, замер, испуганно посмотрел на меня, его взгляд окинул меня с ног до головы, после чего, не поздоровавшись и не попрощавшись, он задал стрекача и унёсся куда-то вдаль по коридору.
"Хоть бы хватило ума повернуть, а-то там окна и высота всё-таки, мало ли..." — мелькнуло в мыслях и ушло, пока я стоял и старался понять происходящее, оторопело глядя этому "мерзавчику" вслед, затем услышал приближающееся кряхтение и приосанился, замирая в почтительной позе. Дубль два! А ведь я так надеялся, что Побережного удалят после того случая, отправят куда-нибудь в СБФ или на границу, чтобы стерёг, но... У начальства своя голова, большая и лысая, у него от этого связь с Космосом, видать, лучше, а повышенная волосатость ушных антенн качественней фильтрует сигнал. О, а вот как раз и наш драгоценный Змей-Горыныч, хвала звёздам, что не трёхголовый, я бы тогда на его приёмы в гермошлеме бы только ходил: плевки от одной головы я худо-бедно сносить научился, а сразу от трёх?!
— А, Преображенский... — хмуро буркнул Капитошкин, выйдя из кабинета и посмотрев на меня. Чертовски не понравился мне этот взгляд! Так, наверное, знаменитый Павлов смотрел на подготовленных к операциям лабораторных крыс. — Скажите мне, Андрей, почему всегда с вами у меня связано большинство проблем и крупные расходы на лекарства от головной боли?
"О, Триединый, опять что ли начинается?!".
— Не знаю, Зизольдий Гурабанович, — промямлил я, пытаясь собраться с мыслями. — Сам пытаюсь в этом разобраться, но пока что не выходит...
— Сам, сам... — проворчал он. — Знаю, что не выходит. У меня тоже, между прочим, хотя я в этом деле побольше твоего работаю...
Капитошкин вздохнул и прислонился к стене, засунув руки в карманы и закрыв глаза.
— Преображенский, скажи мне на милость: каким образом ты мог раздвоиться и прикончить Ковалёва?
— Зазиольдий Гурабанович, я не делал этого! — возопил я в отчаянии. — В конце концов нужны же доказательства! Вы же сами мне звонили, видели, что я дома, занимаюсь своими делами! Ну какое раздвоение?! Какое убийство?!
