Все дни в дороге прошли как в бреду. Он несся в седле, временами совсем не разбирая пути, голова затуманивалась, и видения, что прежде приходили к нему во сне, поглощали разум и мысли наяву. Ночи, полные тревог и раздумий, чаще всего он проводил под открытым небом у костра, что возгорался от одной слабой искры и пылал всю ночь, даже когда заканчивался хворост. Иногда он спал и грезил, порой усталость не оставляла воспоминаний в воспаленной голове. Он уже не мог различить, что на самом деле из всех сновидений являлось правдой, а что вымыслом, воображением его разыгравшегося мозга. В Присте ночами ему казалось, что он видел очень долгий, но последовательный сон, хотя он не запоминал к утру все его события, но потом они повторялись, и к нему возвращались прежние мысли, эмоции, чувства. Он знал, что он существовал раньше, но до сих пор не вспомнил, как он жил и кем он был. Он смотрел на жизни других людей, но не мог возродить в памяти свой образ. И, хотя просыпаясь, ему иногда думалось, что увиденное не более чем сон, к нему возвращались знания и прежний опыт. Он уже знал, кем он стал. Он понял это, когда по своему желанию захлопнул дверь в капире перед носом Марго. Он ужаснулся содроганию земли от той силы, что он оставил без контроля, воспользовавшись чарами.
Сны добавляли переживаний молодому колдуну. В них он зачастую видел Марго, которая его ласкала и любила. Просыпаясь после таких грез, он с сожалением осознавал, что это была лишь мечта, привидевшаяся ему. Иногда образы были не сладки, а ужасны — он вздрагивал от кошмаров, приходивших к нему по ночам, но рассветные лучи солнца стирали их из воспоминаний. Он пытался разделять мечтания от следов прошлого: то, что возрождалось в его голове в череде лиц и событий, так глубоко оседало в глубинах его памяти, что в реальности случившегося он уже не сомневался. Он представлял Дугласа, Двину, Лиссу, о которых раньше слышал скудные истории своего отца и государя. Он вспоминал, как впервые увидал Марго, как не отрывал от неё подолгу взгляд. Он знал, что она заняла его мысли очень давно. Как горько было признаваться, что он узнал эту женщину не несколько месяцев назад после опасного прорыва через Южное море из Эрлинии в Аватар, а намного раньше. Уже тогда он злился, когда она смотрела и улыбалась другим мужчинам. Он иногда больше следил за ней нежели за Лиссой, которую несомненно знал ближе и любил сильнее, пускай другой любовью, но именно из-за Марго он позволил ей тронуться вслед за отрядом на юг к озерам с живой водой, именно из-за Марго он потом не решился настоять на том, чтобы мать отправилась вместе с подругой в Черноморье: он не мог наблюдать за тем, как колдунья найдет счастье в объятиях пирата де Терро. Он узнавал себя и других близких людей с новой стороны. Хотя события всплывали порой вразнобой и обрывались на важном незаконченном штрихе, его чувства, мысли не пропадали прочь, а продолжали и днем во время скачки бешено искать ответы на многие загадочные вопросы, что задавал он себе сам.
Слова и намеки колдуньи, брошенные в его сторону в последнем споре, теперь были ему более ясны, и он даже понимал и принимал их истинность и неоспоримость. Он с горечью признавал, что колдуны познают слишком много людей на своем пути, чтобы сохранять верность только одному из них. Видимо, он сам был таким же. Он мог забыть Марго, он должен это сделать, твердил он себе, каждый раз как вскакивал в седло, чтобы двинуться дальше в дорогу. Он знал, что влюблялся уже не первый раз. Во дворце государя граф де Терро пользовался успехом у юных барышень, хотя держался с ними всегда сдержанно и холодно. Оказывалось, многих такие манеры в нынешние времена притягивали, а мужчин в девушках всегда привлекали красивая улыбка и нежное лицо. Он говорил возлюбленным о своих чувствах и порывах несчетное число раз: но будучи отвергнутым или любимым, он все равно забывал о прежних словах, стоило увидеть новое приятное лицо. А порой хватало даже нового увлечения, например, охоты или морской прогулки к берегам материка. Он должен будет её забыть — она пошла по другой стезе, она сможет самостоятельно достигнуть того, чего желала, она была колдуньей, она бежала обратно в черноморские земли, где искала победы, а не смерти. Она выдержит в противостоянии Сарпиону, Марго справится со своим царством, ведь она умела влюблять в себя самых сильных людей, и их поддержка вновь вознесет её на оставленные вершины — хотя он так и не разобрал, куда она на самом деле стремилась.
Для себя граф решил, что обязан разыскать ту, что он всегда оберегал от беды, ту, что дала ему жизнь. Он считал, что знал все о своей матери, теперь же мир перевернулся вверх дном. Он запутался в рассказах, воспоминаниях, ожиданиях... Лишь верный друг мог рассеять его сомнения.
По сведениям, полученным в Аватаре, государь морийский Ортензий давно покинул город и на алмаагском фрегате отплыл в столицу, где отсутствовал уже несколько лет. Для Ланса де Терро на всякий случай было оставлено послание у мастера Ирона, исполнявшего обязанности верного осведомителя государя. Ланс с сожалением выслушал известия о том, что Ортек уже далеко от этих мест. Еще более недовольным и задумчивым стало его лицо после прочтения письма. Государь повелевал немедленно отправляться за ним на остров Алмааг, несмотря на то, чем завершилась экспедиция к Береговой Башне. Он писал о том, что молодому графу, который уже давно отвык от жизни при дворе морян, следовало вернуться к светским делам. А к тому же, в столице с нетерпением будут дожидаться появления наследника морийского престола!
— Вряд ли найдется прок, дорогой Ортек, от того, что в государстве один колдун сменит на троне другого, — скривившись, произнес Ланс, пробежав глазами строчки послания. — Неужели, ты надеялся, что я никогда не вспомню, как ты сбежал от алмаагского наследства, пускай, тогда еще веря, что возможно вернуть себе законное положение на родине в Черноморье?! А мне остается уповать лишь на то, что в Великом лесу мне также удастся разгадать пару головоломок...
Очень скоро Ланс вновь помчался вперед на быстром выносливом скакуне. Лошади в Тристепье были главным товаром, что расходился во все стороны Южного моря. В степи табуны резвых жеребцов перегонялись кочевниками по пастбищам, возле которых сами люди устраивали жилища. По этим еще зеленым полям пролегал долгий путь графа. Он, по-прежнему, выпадал временами из реальности, окунаясь в воды прошлого, но удержаться за нить яви в череде одинаковых дней посреди степи было непросто и опытному наезднику-пастуху. Одиночество и уединение на бескрайних просторах полей гнали его еще быстрее на запад к южным пикам Рудных гор. Он нередко наезжал на кочевые становища, где пополнял припасы и менял лошадей, а, приблизившись к владениям рудокопов, даже переночевал в их извилистых каменных постройках, будучи принятым в дом после того, как хозяева услышали от него слова на их родном языке. Это был язык родичей одного из его дядьев, Дугласа Росси, и как оказалось именно благодаря ему Ланс сумел извлечь из своей головы эти скудные знания. Как много слов он слышал о Дугласе от отца и Ортека, сколько теплых рассказов и пожеланий, но никогда в этой жизни он не встречался со сводным братом своей матери, который уже долгие годы жил за пределами Мории. Теперь Ланс отчетливо вспомнил доброе лицо и пережитые страдания этого человека, которого он узнал почти одновременно с Лиссой и почти одновременно потерял. Но до Великого леса было не так уж далеко, а там он легко отыщет друга. Еще мальчиком Ланс де Терро уговорился со своим младшим дядькой Морисом, также с пеленок воспитавшим племянника, что навестить Дугласа в колдовских лесах они отправятся вдвоем. Теперь он должен был нарушить это обещание, данное как залог того, что в свои юные годы Ланс не сбежал бы на север, чтобы встретиться с тем, кто испил живой воды.
После приюта у рудокопов он свернул на север и помчался вдоль западных отрогов Рудных гор. Взгляду всадника предстала унылая серая каменная пустошь. Ланс оставил позади развалины одного из прекраснейших городов в Межгорье Горгарата, столицы прежнего Пелесса. Как ни манило его побродить среди огромных плит и блоков, из которых были выстроены некоторые здания, единственно устоявшие даже по прошествии сотен лет, но он бросил лишь восхищенный взгляд в сторону гор и причудливо возвышавшихся у их подножия камней, не задерживаясь в своей дороге. Его ожидали долгие дни лишений. Его конь должен был давно пасть под своим седоком, если бы не желание того мчаться вперед. Сила колдуна несла одинокого всадника, который бывало днями не держал во рту съестного, не утолял жгучую жажду. Но он знал, что не умрет от истощения, организм колдунов был намного сильнее обычного смертного тела. Он не жалел себя и подгонял коня.
Самая тяжелая часть путешествия завершилась, когда глиняные твердые почвы уступили место голой равнине с редкими деревьями, которую прорезала голубая широкая нить спокойной реки, отшумевшей по глубоким трещинам и каскадным выступам с ледяных вершин Рудников. Ланс свернул на северо-запад, придерживаясь течения Дона, реки, впадавшей в Ольвийский залив, в устье которого стояла столица Минора Горест. Вскоре на его пути начали попадаться людские поселения минорцев, он вновь обрел крышу над головой, теплый очаг и постель. На противоположном берегу реки после того, как в её воды влился еще один поток Межгорья, Пустынная, уже виднелись темные, почти оголенные в это время года леса. Нехоженые тропы среди высоких деревьев исчезали в чащобе, где по рассказам сельчан таились многие столетия колдуны, изгнанники из морийских пределов, ибо не было им входа во владения единого праведного бога Моря. Минорцы в этих краях жили уединенно, чтя и соблюдая старинные традиции, и Лансу иногда казалось, что они даже не знали, что самой Морией в эти годы управлял не кто иной, как колдун. Но граф не стал блуждать по незнакомым лесам, грозившим своим видом на горизонте. Он решил избрать дорогу, которая иногда всплывала в его памяти. Де Терро добрался до Гореста и, перейдя по мосту на северное побережье залива, направился в Деревню по тропам, которыми небольшой отряд шел более двадцати лет назад. Знакомых мест Ланс достиг как раз к первому снегу.
Нельзя было сказать, изменился ли лес за это время: толстые стволы деревьев-великанов все также возвышались посреди более мелких и гибких собратьев. Через пару дней он расслышал в лесной чаще лай собак, а также петушиный крик. Парень вышел из чащи на небольшую поляну, посреди которой стояла крепкая изба. Теперь это строение совсем не напоминало заброшенный ветхий дом. К нему были приложены высокие пороги, а за крышей, покрытой прожженной черепицей, виднелась еще одна двухэтажная пристройка, складно поднятая из гладких бревен. Тут же в стороне Ланс увидел соломенные сараи, птичник, загон для животных. И только старый вяз, склонивший свои ветви на стены дома, да тропа, что уводила дальше в лес через заросли шиповника к небольшому пруду, заставили почувствовать графа странное ощущение, что он здесь бывал раньше.
Навстречу выбежала собака, коричневого окраса, худая, на длинных тонких лапах. Она залилась громким лаем, пытаясь при этом ухватиться за лодыжку чужака, пожаловавшего в эти места, но он лишь отпихнул её в сторону тяжелым сапогом. Скрип открываемой двери еще сильнее раззадорил шаловливую псину. На пороге появился хозяин избы. Ранние сумерки только начинали окутывать деревья, но тем не менее разглядеть человека, стоявшего в нескольких шагах, было нелегко.
— Тише, Чора! — прикрикнул мужчина с порога, и собака тут же, обидчиво заскулив, отползла к своему укрытию под сенью толстого орешника.
Его голос не изменился с течением времени: все такой же грубый и хриплый на первый слух, а на самом деле наполненный понимания и сочувствия. Перед усталым путником стоял Дуглас, уже немолодой немного сутулившийся мужчина, с большими плечами, на которые был наброшен зимний тулуп, и крепкими руками. Его лицо еще не полностью избороздили морщины, коротко остриженные волосы не сверкали сединой, но в этом человеке с трудом узнавалось наивное ребяческое лицо Дуга, которое помнил Ланс. Он глядел на опытного воина с неизгладимой печатью пережитых страданий на челе. Граф приложил одну из широких ладоней ко лбу, прищурив при этом глаза, чтобы лучше рассмотреть в лучах заходившего солнца фигуру незнакомца.
— Проходите в дом, — дружелюбным жестом рудокоп позвал в гости путника. — Мы всегда рады принять на постой заблудившегося странника.
Ланс приблизился к входу в избу. Он видел, что Дуглас не спускал с него любопытного взора, но вряд ли рудокоп узнавал вечернего гостя. Парень снял с головы меховую шапку, что прикрывала копну отросших волос, которые за время пути вернули себе цвет смолы. Он провел пальцами по щеке и подбородку, покрывшемуся щетиной. Он знал, что его вид нынче не очень похож на релийского дворянина, скорее на нищего оборванца, забредшего в эти края в поисках лучшей доли. Но это не меняло сути дела. Ланс шел к своему близкому другу, и хотя пока перед ним стоял совершенно чужой человек, он надеялся, что признание старых знакомых произойдет пусть и не с первого взгляда, то хотя бы после взаимного представления. Они ведь прекрасно знали имена друг друга:
— И я буду рад остановиться около твоего очага, Дуглас, — неспешно ответил Ланс. В это время из полуприкрытой двери выскочило небольшое создание, которое вцепилось в бедро хозяина. Это была девочка не старше пяти лет, закутанная в десяток платков и тряпья, она походила на толстый мешочек с мукой, который выкатился за порог. Девчонка таращила на незнакомца большие темные глаза, при этом не отпуская маленьких пальцев от шаровар отца, ведь так цепко можно было впиться только в ногу очень дорогого человека.
— Кто это? — она перевела взор на Дугласа, запрокинув при этом голову на шее, перевязанной шерстенным шарфом, чтобы увидеть где-то там в вышине лицо мужчины.
— Я Ланс де Терро, — сказал Ланс, приближаясь еще на один шаг к двери, и, также как ребенок, желая увидеть на лице рудокопа ответ на услышанные слова, не спускал с него взора. — Я знаю, что ты должен был слышать это имя...
— Лисса, детка, ступай в дом, — Дуглас положил огромную ладонь на голову девочки и слегка подтолкнул её за спину, обратно в теплую комнату. — Пусть мать собирает на стол и спустится в подвал за клюквенной настойкой. У нас сегодня очень неожиданные гости, — он прикрыл за дочерью дверь, а потом, наконец, выступил навстречу пришельцу. — Не скрою, имя такое слышал, и фамилия у тебя известная, но вот увидеть мне довелось тебя впервые, Ланс де Терро. Честно говоря, не думал, что вообще удастся. Но видно время настало. Добро пожаловать в мой дом! Да омоет Море твой путь!
Он распахнул объятия и крепко сжал в них слегка растерявшегося и сконфуженного капитана. Но через мгновение Ланс тепло похлопал рудокопа по спине и плечам, как и велели приветственные обычаи у морийцев. А после, когда мужчины вновь посмотрели друг на друга, они еще крепче обнялись:
— А ты похож на отца, малец! — улыбнулся Дуглас, потрепав графа по волосам точно так, как до этого обошелся со своей маленькой дочерью. — Настоящий де Терро!
