Ну хорошо, хорошо: дисциплина, самоконтроль, медитации, дыхательная гимнастика — все эти безусловно полезные навыки, обязательные для любого Охотника, все-таки дарили ей иллюзию контроля, годами тренируемая ледяная маска позволяла спрятать чувства от других, но... в сознании она находилась лишь две трети суток.
Стоило Вайс переодеться в пижаму, закутаться в одеяло и уснуть — все возведенные внутри собственного сознания стены исчезали. Ей снился тот самый день, после которого она уже не могла отрицать своих чувств и та самая обзорная площадка, на которую ее притащила напарница. Вайс долго смотрела на Куру со стороны: русые волосы шевелил свежий морской ветер, она смешно щурилась бьющему в лицо бризу. Большие карие глаза блестели каким-то совершенно особенным внутренним светом. Тонкие красиво очерченные губы едва заметно улыбались такой непривычной улыбкой — застенчивой, робкой и уязвимой. Вайс шагала ближе, и в этот раз не было вокруг толпы людей, чье внимание могло бы ее остановить, и сама Куру не спешила отбирать руку и убегать. О, она совсем не убегала и не сопротивлялась — прижатая к бортику площадки, лишь дразняще улыбалась и дрожал в глубине возбужденно расширившихся зрачков серебристый лунный свет. Она, изогнувшись всем телом, прижималась к наследнице и Вайс тянулась навстречу — к тонким губам, головокружительно сладким, к покорному мягкому телу, на котором было невыносимо много одежды.
Вайс просыпалась на рассвете, мелко дрожа от слишком ярких после пробуждения картинок загорелой кожи, покрытой блестящими капельками пота, фантомного запаха мускуса и удовольствия, отголосков прерывистого шепота... Она просыпалась... мокрой. Во всех смыслах этого слова.
Напарница никак не показывала, что замечает все это. Она вела себя так же, как всегда: садилась рядом в столовой и занятиях, читала на подоконнике, пока Вайс занималась за столом и наследница изредка ловила на себе ее взгляды, так похожие на свои собственные: стоило как-то выдать, что ты их заметила, как книга взлетала выше, скрывая лицо, а кроличьи уши смущенно шевелились, как муравьиные антенны.
Куру не делала ничего и никак не пыталась вызвать ее на разговор. Вайс понимала, почему — именно ей делать следующий шаг. Или не делать. Выбор должен делать тот, кто заплатит за него бОльшую цену...
Полгода назад, решив поступать в Бикон, впервые в жизни открыто бросив вызов отцу, Вайс думала, что понимает, на что подписывается, сколь велика поставленная перед собой цель. Это была дорога длиною в жизнь. Полвека ее семья катилась не в том направлении, и столько же времени потребуется, что вернуть ее обратно. Вайс думала, что понимает — этот путь не будет ни простым, ни легким и придется чем-то жертвовать. Вайс думала, что готова к этому. Ей нравилось петь, но быть одновременно и Охотницей, и певицей не вышло бы, поэтому концерты и музыка были отброшены прочь — не без сожаления, но с готовностью.
И вот она, прямо перед ней, — первая настоящая жертва, которую надо принести на пути к цели. Не сделай она этого — девять из десяти, потеряет право называться наследницей, говорить от имени семьи, разрушит все в самом начале пути, не успев сделать и пары шагов. И ради чего? Ради глупых чувств, которые сегодня есть, а завтра их может уже и не быть, как было с мистером Нейманом, ее первой любовью? Или Ахиллесом, с которым они один раз, поддавшись моменту, поцеловались, переписывались пару месяцев, а потом все как-то затухло само собой, растаяло без следа и почти забылось?
Рядом с этим выбором оценки казались такой ерундой...
— Раз уж взялась перечислять свои проблемы, так иди до конца, — пробормотала она.
"Клянусь, если ты когда-нибудь заставишь меня пожалеть об этом, я убью тебя сама!"
Раньше она думала, что Кардин ее ненавидит. Ерунда — грубияну она просто не нравится. Эти желтые глаза в прорезях черного забрала, такие яркие, что походили на фары локомотива, смотрели на наследницу так, будто Вайс лично с особой жестокостью убила всю ее семью у нее на глазах, а потом закусила парой младенцев, потому что такая вот у нее диета. Она стояла в двух шагах — черная, почти неотличимая от ночной темноты, с дымящимися обожженными волосами, залитым кровью бедром из раны, которую она невесть каким способом умудрилась получить с рабочей аурой, и смотрела так, будто всерьез подумывала закончить начатое Адамом.
Вайс с трудом могла поверить, что вот этот сгусток ненависти и смертельной угрозы, способный всерьез сражаться, пусть и очень короткое время, против трех сильнейших бойцов Белого Клыка, имеет хоть что-то общее с той девушкой, чье интервью принесла ей Куру с месяц назад.
Та девушка много говорила о Белом Клыке, но говорила совсем не так, как обычно говорит любой нормальный человек о банде террористов. Со старой, уже остывшей, печалью она рассказывала о приюте, с теплотой — о том, как ее оттуда забрали, досыта кормили, тепло одевали, заботились и учили сражаться, с убежденностью пересказывала, за что борются радикалы. Сухо и ровно перечисляла преступления — свои и чужие, все вперемешку, не делая никаких различий, и объясняла причины и цели, стоящие за ними. С неподдельной горечью и болью, скрипящими на зубах даже через сухие печатные строки, говорила о той жестокости, что все больше и больше овладевает Белым Клыком, жестокости чрезмерной, неоправданной, несправедливой.
Та Кошка вызывала сочувствие. Этот желтоглазый черный фантом, стремительный и смертоносный — ничего, кроме страха. И каким-то невообразимым образом обе они были одним и тем же человеком. Человеком, спасшим Вайс жизнь, несмотря на все то, что она, должно быть, думала о наследнице Шни.
И с этим ей тоже что-то надо будет делать, потому что Шни не могут позволить себе оставаться в долгу. Тем более у преступницы, радикалки, ненавидящей Шни.
Еще... если она как следует покопается в Сети, то найдет статью двухнедельной давности о ее маленьком приключении в городе: доблестная полиция Вейл, проведя блестящую операцию, арестовала одного из главарей террористов. О девушке, которая добровольно шагнула в капкан, чтобы на лязг сомкнувшихся створок явились двуногие хищники, разумеется, не было сказано ни слова. "Оказавшим помощь Охотникам" выражалась благодарность, но как-то между строк читалось "и сами бы справились". Даже их с Куру имена не были опубликованы. Если спросить саму Вайс, так и слава Близнецам — она совершенно не горела желанием привлекать внимание к произошедшему. Она знала журналистов — с них сталось бы и раскопать, с кем она там была и, главное, зачем: на той самой обзорной площадке Куру взяла ее за руку и это мог кто-нибудь видеть. Вряд ли, конечно, ее кто-то узнал, но все возможно — утечет имя, утечет и наряд, а там уже... пара человек-фавн выделялась.
Брать показания их, как студентов Бикона, могли только в присутствии одного из профессоров и Вайс, с молчаливого одобрения напарницы, отказалась вообще что-либо говорить, пока на шум не явилась лично директор Гудвич. Одета Вайс была очень непривычно для любого, кто ее знал, шрам прятался под косметикой, она успела основательно испачкаться за короткую схватку — в суматохе, образовавшейся на разрушенной улице после боя, до них никому не было дела. Куру, в простых спортивных штанах и футболке, вообще больше походила на случайную и то ли очень невезучую, то ли чрезвычайно удачливую свидетельницу. А дальше все получилось на удивление легко — полиция хотела забрать славу себе, Вайс не хотела привлекать к себе внимание, Бикону ни к чему была еще одна история об очередном студенте, нарвавшемся на приключения в городе, в процессе развалив по кирпичику пару зданий.
Отец, разумеется, все равно узнал, но, к удивлению Вайс, легко принял отмазку о командном "тимбилдинге" — инкогнито, разумеется, чтобы никто не мешал процессу. И даже похвалил за то, что настояла на том, чтобы из истории не раздували шумиху. "Эти животные в кои-то веки оставили нашу компанию в покое — я уже не помню, когда в последний раз мои шахты работали спокойно. Они переключились на город, и теперь грабят моих клиентов, которые потом опять вынуждены покупать Прах у меня. Так что пусть и дальше продолжают делать мне деньги — хоть какая-то польза от этих отбросов"
"Так, что еще? — с болезненным самоедским удовольствием спросила саму себя Вайс. — Давай, будь это все твои проблемы, было бы слишком легко!"
А, разумеется. Еще были эти приемы, на которые ей все еще приходилось ходить хотя бы раз в две недели. Она последовала совету Куру — и осторожно, невзначай, говорила о том, что вычитала в подсунутых напарницей газетах (всех трех из них) и о том, что видела сама. Высший свет... Кто-то, в основном молодые, понятия не имел о большей части событий, освещенных тем же "Голосом фавнов", им было все равно. Находились такие, кто, зная о репутации ее семьи, начинали насмехаться над всей этой ерундой, заявляли, что старику Гире давно пора обратится к ветеринару. Кто-то просто морщился, будто она заговорила о чем-то неподобающем, о чем приличные люди не говорят, и переводили разговор на другое. Сказать что-то толковое так и не смог ни один из ее собеседников. Может, она просто спрашивала не тех, не так или не в том месте...
Ей опять, уже в третий раз за сегодня, захотелось расколотить чертов Свиток. Почему ей вообще должно быть до этого дело?! Она уехала в Вейл не для этого. У нее впереди — учеба, возвращение в Атлас, карьера в армии, вслед за сестрой, когда-то, в отдаленном будущем — вся полнота власти, которую дает позиция главы семьи Шни. Да, изменить еще и этот пункт в политике отца было в планах, в числе прочего, но еще так нескоро... не раньше, чем она станет Фигурой сама по себе. Пока все, что стоит за ней — статус наследницы, которого она вполне может лишиться, так же, как и сестра.
О, конечно, Вайс знала, в чем дело. Вся проблема была в больших карих глазах, одинаково красивых и в серьезности, и в смехе, и совершенно прекрасных в нежности. Свободно падающих на плечи русых волосах, пахнущих шампунем, шерстью и летним ветром. Длинных кроличьих ушах, с бесконечно милой непосредственностью выдававших все чувства хозяйки. Аккуратному умному личику с маленьким носиком и тонкими красивыми губами, что так и притягивали взгляд.
Что она должна была со всем этим сделать? Что она вообще МОГЛА сделать сейчас? Вайс задавала себе этот вопрос снова и снова, и раз за разом не находила ответа. Впрочем, одно наследница знала точно — свою цель она предавать не собирается.
— Исправь проклятые оценки, Вайс, — процедила она, спрятав Свиток в карман от греха подальше. — Уж это ты точно можешь сделать. А там разберешься как-нибудь. У тебя есть время.
У нее впереди дорога длиною в жизнь, в конце-то концов.
Она еще постояла минут двадцать на галерее, наблюдая, как ползет по зеленой долине черная тень, а багровое солнце медленно падает в оскалившийся острыми зубами горных вершин горизонт, и совсем уже было собралась возвращаться, когда в кармане задребезжал Свиток сигналом входящего сообщения.
"Со мной связалась наша общая знакомая, которой ты немного задолжала. Нам надо поговорить".
Свиток все-таки раскололся — с такой силой Вайс швырнула его о стену. Оглядев живописно разлетевшиеся по всей галерее осколки, наследница воровато огляделась по сторонам — не видит ли кто — глубоко вдохнула уже почти ночную прохладу... и с чувством выдохнула:
— Твою мать.
Глава 25. Общий сбор
Когда Вайс вернулась в комнату, Куру с Жанной еще не было. Дверь ей открыл грубиян. Держа в своих руках-лопатах игровую приставку, он подозрительно посмотрел на нее, скривился и буркнул:
— Какого хрена?
— Я потеряла Свиток, — объяснила наследница, почему не открыла электронный замок сама и проскользнула мимо, направившись к рабочему столу с компьютером, чтобы написать письмо Куру, на случай, если следом за первым сообщением должно было последовать второе — с указанием места встречи.
— Растеряха, — донеслось ей вслед, без особой злобы, скорее довольно-насмешливо.
Вайс даже не надо было оглядываться, чтобы представить себе эту гнусную ухмылку, что появлялась на его лице всякий раз, стоило Вайс совершить любую, сколь угодно мелкую ошибку. Поставить его на место обычно было несложно — просто продемонстрировать разницу между ними. Например, сделать так, чтобы он увидел список моделей Свитков, которые она будет выбирать сейчас на общем компьютере, и сколько они стоят. Можно даже присмотреть себе какое-нибудь декоративное излишество — корпус с бриллиантами. Или можно...
Застыв у стола, Вайс взяла в руки скрепленные степлером три листа бумаги, долго-долго смотрела на огненно-красные цифры "42" в верхнем углу. Она узнала вопросы — тест по истории, который все они сдавали две недели назад — Вайс набрала на нем свои обычные девяносто девять баллов. Кардин с первой попытки не сдал вовсе. Сегодня, очевидно, была вторая, столь же провальная.
Что-то в ней натянулось, с надрывом загудело, как перетянутая струна, и лопнуло. Почему она должна терпеть все его насмешки, замалчивать конфликты во имя спокойствия внутри команды, когда этот остолоп неспособен даже чуть-чуть напрячься, пожертвовав один вечер развлечений с такими же болванами или дурацкими играми, чтобы выучить историю? Прах, это был совсем несложный тест!
Медленно обернувшись, она поймала его взгляд и улыбнулась, как умела, но не любила — с холодным презрением, без всяких слов давая понять собеседнику, что она о нем думает. Развернув тест титульным листом к грубияну, она процедила, в тон улыбке:
— Если я рассеяна, потому что оставила где-то Свиток, то кто ты, неспособный сдать простой тест со второй попытки?
Вайс думала, что Кардин разозлится или оскорбится, мелькнула даже мысль сыграть на его гордости, предложив доказать свой интеллект. А вот чего не ожидала — так это широкого предвкушающего оскала, словно наконец случилось что-то долгожданное.
— Тот, кто не тратит время на ерунду, которая не нужна Охотнику, — ответил он, мягким, стелющимся шагом, каким всегда ступал на арене или в Изумрудном лесу, приближаясь к наследнице. — А тебе какое дело, Кукла?
— Команда сильна ровно настолько, насколько сильно ее самое слабое звено, — ответила Вайс, уже осознав, что выбрала неправильную стратегию, но лишенная возможности отступить. Она в очередной раз мысленно прокляла свой рост — с каждым шагом ей приходилось все выше задирать голову, чтобы смотреть грубияну прямо в глаза. — Прямо сейчас ты — балласт. Ты тянешь нас вниз, ты бросаешь тень на товарищей, ты мешаешь занять место в рейтинге, которое мы заслуживаем.
Он остановился в шаге от наследницы, на расстоянии вытянутой руки: огромный, широкоплечий, в два раза тяжелее и в три раза сильнее нее. Вайс с холодком по коже поняла, что они в комнате одни, а ни о каком видеонаблюдении в комнатах студентов, разумеется, не могло быть и речи. Будь у нее с собой рапира, она не побоялась бы и трех таких Кардинов, но вот так — один на один, сила на силу, аура на ауру... в конце концов, все ее тренеры, лучшие, кого можно было купить за деньги, не просто так единодушно признавали, что их ученица совершенно бесталанна в бою без оружия.
