Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ага... мечтать невредно.
Потому что такие добрые , голубые глаза бывают только в кошмарных снах... в тех снах , что приходят к глубоко запрятавшим совесть предателям!
Верно, Андрий увидел такие же глаза у Тараса Бульбы...
'Скажи-ка, милый, ты что моему — подсыпал...'
'Н-не... я... не...'
'Ой, не ври дедушке. Больно будет...очень больно. ОЧЕНЬ!'
'Н-но... я... т-только одна доза...'
'Чего?'
'Противоядия...выпил я, вот...'
'Давно?'
'Т-только вот...'
'Ну, это ничего... сейчас я тебе животик-то разрежу...'
'Всё бы тебе зверствовать, товарищ Заспанов... гражданин сам сейчас выблюет,вот в эту чашечку, ага?'
'Ага...блю-а-а...'
'Вот и хорошо. Горяченькая...'
... Жалко только, что эффективного противоядия от батрахотоксина не существует в природе. Партнеры дали Ковалёву простое плацебо.
... Нам , живущим спустя двадцать лет после описываемых событий , уже очень трудно понять — как, с помощью кого выдающиеся джентльмены из закрытого 'Хлопкового клуба' вышли на Лаврентия Павловича— достаточно быстро идентифицировав его, и своим ледяным, змеиной мудрости умом не поняв, но приняв как данность его появление на этой грешной земле...
Видимо, если бы и сам Христос второй раз Пришёл— они бы среагировали так же быстро, оперативно и так же безжалостно... кстати, а вы уверены, что ОН уже не Приходил? Только нам не дали это увидеть...
Да. Они приняли это — и отнеслись к появлению товарища Павлова настолько серьёзно, что обрубили концы даже и по исполнителю... с Ли Харви Освальдом точно так же было...
А Михаил... что Михаил... когда он был действующим генералом ГРУ — то да! он представлял для джентльменов крайний оперативный интерес... а став хозяином — пусть процветающей, но все же компании сторожей... ну какое партнерство может быть у всадника и лошади?
Что бы себе лошадь не воображала...
Так что партнёры его бестрепетно попросили... партнерам не приказывают— не так ли?
А мистер Эм аж раздулся от гордости — ему поручили ТАКОЕ! Изменить ход всей мировой истории! Он действительно крут. Как Гималаи...
Ну-ну... просто каждому крайне необходимому изделию— действительно спасающему использующего его партнёра от того же сифилиса— не стоит удивляться, что его, изделие, по использовании утилизуют...
21 августа 1991 года. Девятнадцать часов сорок пять минут. Москва, Васильевский спуск.
Пожилая, очень просто, но чистенько и аккуратно одетая женщина поглаживала Олечку Зенькович по голове и неторопливо рассказывала...
'Ну вот... Меня, беременную, и моих двух детей, Танечку — пяти лет и Машеньку — двух лет, в один из февральских дней сорок четвертого года. с многими другими односельчанами немцы погнали в концлагерь, находившийся близ поселка Дерть, это у нас, в Беларуси...
В пути нас не кормили, мои дети плакали от голода, и я хотела в поле собрать несколько картофелин.
Увидев, что я собираю мерзлую картошку, литовский полицай подбежал ко мне и стал ногами бить в поясницу. Я потеряла сознание, и вскоре у меня начались роды. Маленький на вторые сутки умер, а меня, больную, истерзанную, погнали дальше в лагерь.
В лагере мы жили под открытым небом, спали прямо на снегу.
Мои деточки страдали от холода и еще больше от голода. Горячей пищи нам не давали, а изредка через проволоку бросали хлеб.
Но желающих получить кусочек хлебушка было слишком много, и мне, больной и немощной, лишь два раза удалось таким образом заполучить небольшие ломтики хлеба.
Однажды я хотела собрать веток, чтобы развести костер и обогреть своих детей. Но литовец— полицай не дал мне этого сделать и избил меня палкой.
Так я мучилась со своими детьми в концлагере.
Вскоре у моих детей опухли ноги и руки. Они кричали и плакали: 'Мама, холодно! Мама, кушать!'
Но я ничего не могла сделать для моих девочек. На пятый день в жизни в лагере от голода умерла моя дочь Машенька, а на следующий день умерла и Танечка...'
'Бабушка, а потом пришли наши, и всех полицаев убили, да?'
'Нет, доченька, убежали они, ироды, в свою Литву...на прощанье всех нас расстреляли — да вот меня, только ранили... живу я. Зачем живу, не знаю...'
Демократический Прохожий, чуть пахнущий еще дермецом, немедленно выразил своё демократическое мнение :'То, что делали немцы в 1944 — это перегибы на местах, результат многолетнего военного ожесточения, нужно было сдаваться в августе 1941, а не защищать Сталина, чтобы потом от голода в колхозах умирать и за пустые трудодни вкалывать.
И не надо возражать в духе "защищали свою землю" — не было у колхозника никакой своей земли — был он бесправным крепостным.
Красные пользуются тем фактом, что у нищих советских колхозников не было фотоаппаратов, что бы запечатлеть последствия сталинского голодомора. Непроверенные иностранные корреспонденты в колхозы не допускались.
Поэтому и на выставках о голодоморе в Центре имени Сахарова и предъявить почти нечего (красные над этим потешаются и считают отсутствие фотоаппаратов у колхозников доказательством отсутствия голодомора).
Не хватает фотографий результатов действий сталинских бандитов по приказу ? 428 — 'разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог'.
Но мы...'
Товарищ Ван был очень вежливым и культурным человеком. Тем более— он находился за пределами своей социалистической Родины, и очень строго соблюдал социалистическую законность...
Но был он не железный... попросив Николая отвести Олечку, с трудом удерживающую гордые слёзы, подальше, лао Ван подпрыгнул, и...
Нет, все-таки интеллигентному человеку трудно вести конструктивные дискуссии...
21 августа 1991 года. Двадцать часов пять минут. Москва, Большой Знаменский переулок, дом 13. 60-тое Отделение Милиции ГУВД Мосгорисполкома.
'Короче, вызвали меня сегодня в адрес.... коммунальная квартира, в комнатке проживает одинокая, сильно пьющая старушка.
Соседи участковому позвонили. Говорят, намедни был сильный шум, а потом они заглянули— а бабушка лежит без движения...
Выехала 'помогайка', я старший...
Приехали. Квартира— притон-притоном... в общем коридоре полно пустых бутылок, обои ободранные, дверь в комнату выломана.
На пороге— следы крови. Старушка— лежит на голой панцирной сетке железной кровати, покрыта каким-то тряпьём... лицо синее, на шее— тёмные следы, видимо, душили.
Дело ясное, надо вызывать опергруппу с Петровки, криминалиста, прокурора и перевозку...
Сел я покамест протокол осмотра писать. И только первые буквы вывел....
слышу, сзади меня замогильный хрип :'СЫ-Ы-ЫНО-О-ОК, НАЛЕ-Е-ЕЙ... ТРУ-У-У-УБЫ ГОРЯ-Я-ЯТ!!'
Старушка очнулась, ага.
Следы крови— это они голубя резали, для закуси. А тёмные пятна— не помнит, когда получила. Душил кто-то, наверное...
Да.
Только приехал в отделение— опять вызов. Тоже коммуналка, тоже одинокий и сильно пьющий гражданин, дедушка...
Приехали в адрес.
Картина— ну, просто один в один! Такой же притон, такая же грязь и столько же хрусталя на полу...
На этот раз, уж не сплоховал. Пощупал сначала дедушку. Холодный.
С чувством выполненного долга сел писать протокол...
И вдруг... чего ржёте?
Да. Слышу, противный замогильный голос :'БАБУ ХОЧУ!!'
Я аж подскочил...
Глянул— а в углу, под тряпьём, клетка, а там попугай. Вот он и надрывается :'Жрать хочу! Водки хочу!'... ну и это... про прекрасный пол.
Весёлый был дедушка, царствие ему...
Чего такое? Мелкое хулиганство?
Китаец? Гоните его в шею! Он сейчас консула звать начнёт, а оно нам надо?... и еще белорус?
Деточка, ты не волнуйся. Мы твоего папу не обидим. Хочешь, я тебе красивые наручники дам поиграть?
А Белоруссия— с нами или тоже уже ... а.
Ну, значит , гражданин Зенькович , как мы будем с Вами решать, по совести или по закону? Что, не надо протокола? Хвалю.
Тогда гоните червонец. Штраф.
Как за что? За компанию!'
21 августа 1991 года. Двадцать часов десять минут. Москва, Подколокольный переулок, дом 1111, двор ПТУ Номер 55, Электротехнического профиля.
В тихом, безлюдном дворе — а окрестности Солянки, вечерами вообще глухой район, проснёшься, бывало, на лавочке в чужом дворе— и гадаешь, где ты? Или в тихом центре, или в Рогожской слободе...
Стоит под старым тополем 'РАФ'-ик, значит, для случайного прохожего ясно:если стоит, значит, надо...
Потому как в частном автовладении таких машин обычно не было... скорее всего, какая-нибудь служебная.
Пусть себе стоит...
'У-у-у...'
'Ну шо ты воешь, внучек? Хиба ж це боль? Вот помню я, мне один добрый штаб-артц татуировку с левого предплечья удалял... ну, знаешь, такую, с литерами 'AB', хруппа моей крови...
Нам, кто в дивизию в сорок четвертом вступал, всем наносили— чтобы побыстрее накачать свежей кровушки при ранении.
По этой татуировке нас потом и выявляли. Некоторые красные, радяньские партизаны и шибко злые красноармейцы владельцев таких знаков отличия вообще сразу в расход отправляли... Уж больно мы о себе известную славу составили!'
'А правду кажуть, що Вам, панове, при ранениях жидовьску кровь переливали?'
'Та ни... яка там жидовьска... так, с малых дытын! Они ж усе равно бы издохли... да, а потом, значит, сразу после войны, когда ядро дивизии было интернировано в Римини, один из докторов в лагере за небольшую плату эти литеры удалял .
Это делалось нанесением химиката, который сначала раздражал, а потом и сжигал кожу. Было чертовски болезненно, но эффективно, и огромное количество украинцев воспользовались такой возможностью .
И никто не выл! Вот же ж были украинские лыцари, настоящие сичевики !
А тебе лишь по морде настучали... а ты уж и воешь! Стыдно, внучек,позоришь ты меня... '
'Тем более, пан Илларион, що Вы себэ неправильно повели... зачем с русским быдлом было разговаривать? Я Вас зачем послал? Шоб Вы посмотрели на место предстоящей акции...'
'Меня какой-то чучмек бил... дикарь! Азиат! Сталинист краснокоричневый, агрессивно-послушный... узбек, наверное...'
'Тем более! Значит, повторю Вашу задачу. Вам надо приблизиться к Мавзолею,встать, чтобы побольше людей было вокруг, и нажать вот эту кнопку... листовки из Вашего пояса разлетятся , а мы Ваш подвиг зафиксируем на кино— и фотоплёнку, поднимем международную общественность ....'
'Да! Надо дать всем понять... потому что! Ельцин, Станкевич, Собчак и я...'
'Да Вы, панове, сразу встанете в один ряд с выдающимися демократами— Сахаровым, Делоне, Синявским ... да что там! Мы Ваши книги таким тиражом опубликуем, как Солженицыну и не снилось!'
'Да я, собственно, только наметки делаю, о моей роли в свержении коммунизма... но как Вы догадались?!'
'Да это же элементарно — такой выдающийся мыслитель, как Вы, шановни пан, просто обязан быть и гениальным писателем! Властителем дум!'
'Да я, знаете... у меня много незаконченного!'
'Ничего,успеете! Мы Вам обеспечим дом в Канаде, много женщин и машин... любите женщин, шановни пан?'
Интеллигентный Прохожий чуть покраснел :'Да я, собственно... а вот они меня...'
'Ничего! С такими деньгами, как у Вас, они Вас немедленно полюбят! Все сразу!'
Илларион гордо выпрямился :'Я делаю ЭТО не из-за денег!'
'Верно-верно... ради свободы и торжества демократии, бесстрашный Вы наш!'
21 августа 1991 года . Двадцать часов пятьдесят семь минут. Москва, Красная площадь.
'Там-там-там — татам...'
Куранты на Спасской башне начали вызванивать свою прекрасную и строгую мелодию...
И ровно за две минуты тридцать пять секунд до назначенного мига , делая чеканный, торжественный шаг, введенный в Армии Российской Императором Павлом Петровичем, отбивая звонко каждый из двести десяти шагов по брусчатке — из ворот показалась смена Почетного караула...
Лаврентий Павлович очень любил эти мгновения... здесь, у Кремля, каким-то неземным холодком пробирало душу, будто касались её чуткие, незримые руки — возвышая над сиюминутным, суетным...
Начиная с 26 января 1924 года, каждый день... каждый час...
И лишь только в чёрном сорок первом, в июле, когда тело Ильича было увезено сотрудниками Первого отдела НКГБ СССР в Тюмень— на пост не заступали...
А сегодня, как обычно — бойцы роты Почётного караула, в синих погонах на строгих солдатских шинелях, строго и величаво вершили свой ритуал...
И как всегда— десятки людей собрались , чтобы посмотреть на это прекрасное, и чуть печальное зрелище... потому что заступали солдаты на пост , у могилы величайших людей России — Ленина и Сталина... Вот , и сейчас, совсем рядом с Берией, невысокий китаец держит на плече маленькую русскую девочку в красной ветровке, а другой мужчина— смотрит на ребенка нежно и ласково... отец, понятное дело.
Берии было как-то непривычно видеть на фронтоне Мавзолея только одно имя... но ведь это же ерунда? Если дорогое имя высечено не на черном граните, а в живом, трепещущем сердце?
Перезвон курантов, четкий ритм шагов.
И вдруг, как грязная клякса на листах священной книги — истошный , бабий визг:'За нашу свободу-у-у...'
... Иннокентий был вовсе не дурак. Он подумал— а как же это листовки разлетятся, когда он кнопку нажмёт? Они же туго свернуты в продолговатые цилиндрики, вшитые в пояс. А пояс — одет на голое тело! Эх, не продумали до конца, а еще заграница...
И поэтому Иннокентий широко распахнул на себе рубашку, ту самую, белую, с чёрной траурной полосой на воротничке, чтобы дать возможность разлететься словам справедливости...
Видимо, дежурный милиционер — не зря волок службу на главной площади страны. С криком :'Лёха, вали шахида!' — он сшиб с ног китайца и девочку, прикрывая их собой...работа у него такая.
Его напарник Леха, выдергивавший из кобуры застрявший 'макаров', однако, уже не успевал... и тогда Лаврентий Павлович, обгоняемый верным Заспановым— который тоже не успевал — подкатом сшиб с ног сумасшедшего, что-то невнятно визжащего, плюющегося отравленной слюной интеллигента...накрывая его сверху своим телом.
... С борта самолёта, заходящего на посадку в Домодедово, Серго Гегечкори краем глаза вдруг уловил где-то в центре Москвы мгновенный красный проблеск ... что-то сердце кольнуло,да?
Место , которого нет. Вне времени...
Лаврентий Павлович открыл глаза и тут же их смежил... потому что любование окружающим пейзажем могло доставить удовольствие только завзятому последователю Захер-Мазоха...
Цветущий сад, говорите? С голубыми розами?
А заболоченную равнину, покрытую красно-коричневой осокой, над которой стелился унылый сизый туман, не желаете?
Больше всего ЭТО походило на окрестности 'НорильскЛАГа'... а вот кстати, сквозь туман что-то проступает... и запах такой знакомый, серой шибает... не Медный ли это Завод НГМК?
Эк меня занесло— отвлеченно подумал Лаврентий Павлович... А может просто, лежу я сейчас с разорванной брюшиной, на мои начищенные ботинки вытекает, ароматно воняя калом и мочой, содержимое кишечника... а это мой предсмертный бред?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |