— Я не глухой, я сам слышал, как об этом говорил один... человек. Он наш,— поспешил добавить мальчишка,— из Варголеза, но почему-то помогал этим... железным.

Что ж, предателей хватало во все времена и у всех народов.

— Значит, Катлар...

Неизвестность подгоняла Сингара лучше всякой плети. Игнорируя усталость, голод и не покидавшие сомнения, Защитник спешил на запад, туда, куда не так давно ушли пришельцы из другого мира. Путь был не близкий, а, учитывая усилившийся снегопад — еще и трудный. Спешил еще и потому, что потерял целый день, решая судьбу Мангора, с недавних пор ставшего круглым сиротой. Мальчишка хотел идти в Катлар вместе со старшим товарищем, но Сингар наотрез отказался, посчитав пацана лишней обузой. Невзирая на уговоры и слезы, он настоял на том, чтобы Мангор отправился на север, к озеру Бронт. Там, в деревне Поливар жили его дальние родственники — семейная пара, не имевшая детей. Он был уверен, что родня позаботятся о парне.

— Когда я закончу свои дела, я обязательно приду за тобой, и мы вернемся в Яснер,— сказал он, вытирая слезы на замызганном лице Мангора.

— Обещаешь?— шмыгнул носом мальчишка.

— Даю слово Защитника...

Он шел на запад, утопая по щиколотку в снегу. Ноги закочененли так, что Сингар их почти не чувствовал. Живот сводило судорогами, и кружилась голова. Чтобы хоть как-то утолить голод, охотник ел снег.

Через пять дней он добрался до Вархара, но заплатить за вход было нечем. Да и в самом городе без денег он никому не был нужен. А есть хотелось так, что ни о чем другом он уже думать не мог. И умереть не мог. Не имел права. Кто, если не он, выполнит последнюю волю Старшего Защитника?!

Поэтому рука не дрогнула, врезавшись в челюсть одинокого всадника, не спеша ехавшего по пустынному Вархарскому тракту. Сингар подстерег его в кустах, выскочил, когда тот поравнялся с местом засады, вцепился в полы камзола, выдернул из седла, а потом двинул пару раз кулаком. Не убил — и то дело. После чего связал незнакомца, уложил у дороги так, чтобы его заметили случайные путники, а сам неловко вскарабкался в седло и пришпорил коня на запад.

В Яснере не держали лошадей, поэтому верхом Сингар ездил всего пару раз. Понадобилось немного времени, чтобы вспомнить подзабытые навыки.

В седельной сумке нашелся неслабый запас еды, и охотнику пришлось приложить все усилия, чтобы не уничтожить его за раз. От выпитой для согрева ликрийской настойки закружилась голова, так, что он едва не свалился на землю. Однако стало тепло и хорошо...

Неподалеку от Далира Сингар настиг группу всадников, так же двигавшуюся в западном направлении. Сначала он собирался обогнать их, но вовремя разглядел знакомые лица. Это были те самые люди, которые помогли ему раздобыть Жезл Стража. И встречаться с ними у Сингара не было никакой охоты. Поэтому он сбавил темп езды, а когда отряд остановился на привал, сошел с тракта и степью объехал попутчиков стороной...

Последние шаги давались с особым трудом. Сингар не щадил ни себя, ни коня. Еда в походной суме закончилась еще под Далиром, осталось лишь чуть овса, который охотник делил со своим скакуном.

Он никогда прежде не бывал в этих местах, поэтому понятия не имел, как далеко еще до Катлара. Спросить же было не у кого. Тракт совсем обезлюдел, да и придорожные деревни выглядели заброшенными. Ворота заперты, за частоколом — тишина.

"Странно все это..."

Кутаясь в тулуп, Сингар дремал в седле, стараясь не думать о том, что его ждет впереди, когда дующий прямо в лицо ветер донес непривычный и подозрительный лязг. Чуть позже к нему добавился конский топот, а спустя мгновение он заметил пришельцев.

Сингар видел их впервые, но сразу понял, что это они и есть. Не все, потому как среди них были и обычные люди. Однако в глаза бросались не они, а другие. Эти тоже были похожи на людей. Но полностью скрывавшие их необычные доспехи не давали возможности утверждать это с полной уверенностью. Зато рядом шли настоящие чудовища... Нет, не такие, которых охотник порой встречал в окрестностях Харийской пустоши. Эти были из железа. Одни перемещались на четырех лапах, другие — на двух. Сравнительно небольшие и совсем уж огромные, отдаленно похожие на тех, что Сингар видел у Врат. Они шли медленно, но под их лапами содрогалась земля. Массивные головы с неприятным жужжанием вертелись по сторонам, передние конечности торчали вперед трубками и совсем уж непонятными штуковинами.

Их было много. Всадников около двух сотен. Железных чудовищ поменьше. В самом хвосте отряда двигались сами по себе и вовсе причудливые создания, не похожие ни на что прежде виданное Сингаром в этой жизни. Разве что на осадные машины — только странные какие-то. Сочувствие вызывала старуха, которую тащил за собой на цепи один из всадников. Бабка в грязных лохмотьях совсем уж выбилась из сил, и то и дело падала в снег.

Пришельцы двигались навстречу Сингару. Вид одинокого всадника не вызвал у них никаких опасений. А Сингар... растерялся. Почувствовал, как бешено заколотилось сердце и похолодело в животе. Опустив глаза, он увидел, как дрожат его пальцы. Не от холода — от страха. Захотелось развернуть коня, пришпорить нещадно и, прижавшись к холке, мчаться до тех пор, пока не исчезнут из виду эти порождения иного мира. Чтобы не видеть их, не слышать этого пронзительного лязга...

Однако тело само соскользнуло с седла. Сингар опустился на ставшие ватными ноги, сунул руку за пазуху, нащупал жезл, почувствовал, как отступает страх, зарождается решительность.

Хлопнув коня по крупу, он остался один на один с надвигавшейся железной лавиной.

Его поступок вызвал легкое замешательство в рядах пришельцев и их прихлебателей. Последние выглядели даже взволнованно, не скрывая напряжения. Что за маленький человек, решивший бросить вызов силе, которая пришла в этот мир, чтобы править им безраздельно?

А Сингар стоял открыто. Он больше ничего не боялся. Жезл в его руке придавал уверенности, а кровь убитых односельчан призывала к возмездию. И оно должно было свершиться — иначе и быть не могло. Медленно подняв жезл, Сингар направил его на надвигавшуюся лавину и замер, дожидаясь результата. Он понятия не имел, как действует самое страшное в мире оружие, но был убежден, что все случится само собой.

И, кажется, что-то начало происходить. Сингар заметил, как сгустился воздух, как исказилось пространство, отделявшее его от пришельцев. Замерли снежинки, мгновение назад беззаботно сыпавшиеся на землю, засверкали искорками под солнцем, ставшим неожиданно ярче прежнего. Он видел, как заволновались кони под всадниками, ехавшими впереди отряда пришельцев, как запаниковали они сами, словно предчувствовали свой скорый конец. Желая ускорить неминуемую развязку, Сингар взмахнул жезлом...

... и тут же его грудь пробила выпущенная кем-то стрела.

Он вздрогнул, пошатнулся.

Следующая стрела угодила рядом с первой. Потом еще одна. И еще. Они тяжелыми градинам били в грудь, легко пробивая плотный тулуп. Сингар уже не мог устоять на месте и с каждой новой стрелой делал шаг назад. И ждал, что вот-вот случится то, что должно.

Неожиданно яркое солнце начало меркнуть. Или же у него просто потемнело в глазах? Ноги Сингара подкосились, он рухнул на колени все еще продолжая указывать жезлом на замерший неприятельский отряд.

Стало тихо-тихо, как в предрассветный час в степи, готовящейся встретить новый день.

А потом прозвучал гортанный окрик, раздался лязг, и к нему устремилось двуногое чудовище. Проваливаясь в снегу, оно, тем не менее, легко преодолело разделявшее их расстояние, без раздумий взмахнуло конечностью, похожей на обоюдоострый клинок...

Из последних сил Сингар попытался защититься, прикрыл голову жезлом, однако клинок разрубил и его, и саму голову.

И тут же солнце погасло, мир замер, раздался гул, как будто застонало само небо, оплакивая гибель последнего Защитника.

Глава 21

Удоль была небольшой деревушкой — всего-то с полсотни дворов. Расположенная к северо-востоку от озера Бронт, вдали от дорог, она издавна считалась сосредоточием мира и спокойствия. Границу Норона предки отодвинули еще в незапамятные времена. И если когда и появлялись неугомонные соседи, то где-нибудь в стороне, двигаясь объезженными трактами, на которых всегда можно было чем поживиться. А что возьмешь с удольцев, у которых на всю деревню было три полудохлых лошади в общинном имении, да пяток коров, да еще немного гусей да кур? Жили удольцы небогато, зато дружно, совместно обрабатывали поле, небольшое, зато свое, с голоду не пухли — и на том спасибо Великому Стажу! Кочевники с юга и вовсе не показывались в этих краях, почитай, уже лет двести, поэтому, когда мамки пугали своих непослушных детей рыжими дикарями в звериных шкурах, описывали при этом каких-то чудовищ, а не людей, потому как и сами никогда в жизни не видели тех самых кочевников. Ни разбойников не было в этих местах, ни разгульных марченов, упивавшихся вседозволенностью...

Благодать!

Когда нагрянули норонцы, девятилетний Халиус лепил во дворе снеговика. Отец в это время строгал деревянный брус в сарае, а мать стирала на пруду белье. Она ворвалась во двор вместе с первыми всадниками, появившимися на улице. Стрела, пущенная воином, прячущим свое лицо под уродливой маской, угодила ей в спину, пробила тулуп. Но она успела добраться до застывшего в оцепенении мальчика, повалила его на снег, накрыла стоявшим у забора корытом. Прячась, Халиус заметил отца, выбежавшего из сарая с топором в руке, услышал нечеловеческий рев человека, увидевшего рухнувшую замертво жену.

Стало темно, и Халиус долгое время воспринимал действительность исключительно на слух. Хрустел снег, ржали кони, звенела сталь, свистели стрелы, визжали бабы, стонали умирающие, хорохорились победители. Потом потянуло дымом.

И стало тихо.

Халиус уже давно проделал в снегу маленькую дырочку, чтобы глотнуть свежего воздуха. Но когда повалил дым, он начал задыхаться. Он забился под корытом, пытаясь вырваться наружу, но силенок не хватало. Тогда он кое-как подтянул к себе колени, поднатужился, приподнялся... Что-то упало рядом, корыто сразу же стало легким. Мальчик перевернул его, выполз на карачках и наткнулся на мертвую мать.

— Мама! Мамочка!!!

Он тряс ее за плечо, пытался отогреть закоченевшие пальцы дыханием, а потом долго лежал у нее на груди и рыдал, позабыв обо всем на свете. Лишь когда жар от разгоравшегося дома стал нестерпим, он попытался оттащить тело матери на улицу, но пропитанный кровью тулуп примерз к земле, так что и чуть-чуть не сдвинешь. Выбившись из сил и растирая сопли по лицу, он отошел к перекошенным воротам. Обернулся в поисках отца. Увидел ноги, торчавшие из прохода в пылающий дом. Они тоже горели, и запах жженной плоти вызывал рвотные спазмы. Халиус снова разрыдался и, побрел по улице, глядя по сторонам.

Повсюду было одно и то же: кровь, гарь и тела знакомых односельчан. Из всей Удоли в живых остался лишь он один.

Халиус добрался до околицы, вытоптанной конскими копытами. Остановился. Идти ему было некуда. Доковыляв до сугроба, он опустился на снег, обхватил руками ноги, уткнулся в коленки носом и забылся...

— Скажи, мальчик, как называется эта деревня?

Халис, видимо, задремал, потому что не услышал, как к нему подошел незнакомец. Он вздрогнул, испуганно вскинул голову, боясь увидеть человека с оружием в руках. Однако рядом с ним стоял безобидный старик. Высокий и прямой, как жердь, сухой настолько, что сквозь впалые щеки отчетливо выделялись на удивление здоровые в его возрасте зубы. Его глаза прикрывала черная повязка...

"Слепой",— подумал Халиус.

Точно такую же повязку носил местный пастух Имлан, которому коршун выбил когтями глаза.

Вот только Имлан и шагу не мог ступить без посторонней помощи, а этот старик был один. В руке посох, на плечах легкая для зимы накидка с капюшоном, под ней — длиннополая рубаха и обычные штаны, на ногах — башмаки — настолько чистые, будто человек только что вышел из дому.

— Уд... доль...— ответил Халиус, стуча зубами.

— О-о, да ты замерз весь... Вот, держи!— старик достал из сумки большие рукавицы и протянул мальчику.— Бери, бери, кому говорю!

— С... пасибо,— икнул Халиус, натянул рукавицы едва ли не до локтей и почти сразу же почувствовал тепло, разлившееся по телу.

— Вот видишь, стало лучше... Как тебя зовут, мальчик?

— Халиус.

— Хорошее имя, старое... А скажи-ка, Халиус, как далеко отсюда до Сандоры?

— Далеко,— ответил мальчик. Сам он там никогда не был, но слышал, что Сандора — очень большой и красивый город, в котором живет король.— Дней шесть пути.

— Шесть дней — это что,— махнул рукой старик.— Совсем рядом... Вот что, Халиус. Я иду в Сандору. И ты пойдешь со мной. Поможешь старику в дороге. А здесь тебе больше нечего делать.

Несмотря на внешнюю невзрачность, в старике было столько силы и уверенности, что Халиус не посмел возразить. К тому же прав был старик: в деревне оставаться было нельзя. Впрочем...

— Мне бы мамку похоронить. И батяню...

— Это хорошо, что ты заботишься о мертвых. В будущем это тебе обязательно зачтется. А о родителях своих можешь не беспокоиться. О них подумают другие. Идем?— старик протянул мальчику руку.

Недолго думая, Халиус взялся за крепкие сухие пальцы, встал с сугроба, и они направились на запад вслед за спешащим к горизонту холодным солнцем...

Гван даже не заметил, с каких пор холод перестал причинять ему неудобства. И вроде бы, радоваться надо. Однако он, напротив, опечалился: это было последнее человеческое чувство, которое он испытывал. С его исчезновением осталась лишь пустота.

Сначала он брел, куда глаза глядят — лишь бы подальше уйти от Катлара, который стал ему ненавистен до зубовного скрежета. Не было ни усталости, ни голода, ни сонливости. Он мог идти и днем, и ночью. С некоторых пор в темноте он стал видеть так же отчетливо, как и при дневном свете. И он шел, шел, шел, не задумываясь особо ни о направлении, ни о проходящем времени.

Очнулся лишь в окрестностях какого-то постоялого двора, сделав изрядную петлю через безжизненную степь южнее Далира.

Сколько времени прошло с тех пор, как он покинул Катлар?

"Какая разница?"

Отныне время не играло для него никакой роли.

По привычке сунулся было за ворота, но его лаем встретила собака, а вышедшая на крыльцо девчушка истошно завизжала, увидев незнакомца:

— Оскверненный, Оскверненный идет!!!

Хлопнула дверь, но тут же снова распахнулась, и на пороге появился мужчина с топором в руке. Увидев Гвана, он побледнел, лицо перекосило от ужаса и отвращения, однако отступать ему было некуда: кто еще защитит семью от приблудной нечисти?

Все еще на что-то надеясь, Гван заговорил с хозяином постоялого двора, хотел ему все объяснить, однако вместо слов раздалось лишь мерзкое шипение, еще больше разъярившее мужика. Заревев во всю глотку и вскинув над головой топор, он ринулся на мертвеца. Гван не собирался его калечить, он не желал зла перепуганному до смерти человеку. Но как-то само собой получилось, что, когда он взмахнул рукой, желая отогнать прочь бегущего навстречу здоровяка, того отбросило назад словно легкое огородное пугало. Ударившись о стену, он рухнул на крыльцо, выронив топор. Тут же приоткрылась дверь, и жена с дочерью втащили бесчувственное тело в дом, после чего заперли дверь на засов.