Гигантский воз работ по организации и комплектованию двадцати четырех кавалерийских дивизий прикрытия, двигался вперед семимильными шагами не только благодаря молитвам попаданца. Тяжелую ношу взвалил на свои могучие плечи Семен Михайлович Буденный. Я уже давно забрал назад все свои ругательные слова в адрес этого человека. Возможно, его взгляды на тактику современного боя слегка отдавали нафталином, но по части таланта организатора и руководителя, за которым подчиненные пойдут в огонь и воду, равных ему фигур найдется не много. Своим непререкаемым авторитетом и натиском лихого рубаки-кавалериста, он в считанные часы решал проблемы любой сложности, топча и ломая всякое сопротивление среды. За исключением Ворошилова, никто не смел вставать на пути главного советского кавалериста, почувствовавшего уверенность в собственной правоте. А Климент Ефремович вовсе не собирался мешать своему старому товарищу, оказывая ему любую посильную помощь. Противостоять подобному союзу в Красной Армии было просто некому. Не меньшую помощь оказал и, продолжал оказывать, инспектор кавалерии РККА Ока Иванович Городовиков. Он буквально поселился в войсках, лично вникая во все трудности. Ничто не могло укрыться от его опытного взгляда, от нехватки солдатских ремней, до срывов сроков начала боевой подготовки. В отличие от многих руководителей, он не пытался лечить геморрой каплями от насморка, он вникал в суть возникшей проблемы, разбирая ее до мельчайших косточек, стремясь, прежде всего, устранить не последствия, а причины возникновения. Именно благодаря его усилиям, в кратчайшие сроки разнородная толпа людей и куча боевой техники превратилось в единый молодой организм, подобно губке начинающий впитывать в себя знания и умения. Без навыков, энергии и авторитета этих людей, всем моим начинаниям грозила участь остаться громким сотрясением воздуха. Для себя самого, я дал клятву, что никому не позволю забыть их важнейшую роль в столь трудное для всего государства время.
В угоду своим специфическим задачам, кавдивизии прикрытия были лишены общего пункта постоянной дислокации. Они подивизионно были растянуты вдоль границы, находясь в непосредственной близости от своих будущих позиций. Помимо очевидных плюсов, подобная ситуация имела серьезные недостатки, осложняя жизнь командования и снабженцев. Здесь из окна штаба дивизии видно максимум пару бойцов комендантского эскадрона, да привычную суету посыльных и связистов. Чтобы добраться до боевых подразделений, придется запастись изрядным терпением. Именно это мне и предстояло проделать по приезде в Брест. Я собирался лично проинспектировать несколько дивизионов, в безуспешной попытке держать руку на пульсе всего происходящего. Согревшись парой стаканов чая и утолив голод бутербродами, я соизволил приступить к исполнению служебных обязанностей. Правда, до них еще надо было доехать, по раскисшим осенним дорогам. Не желая тратить кучу времени впустую, два генерала и полковник залезли в одну машину, намереваясь обсудить часть вопросов в пути. Иванову места в генеральской машине не хватило, и он, с большим неудовольствием, вынужден был ехать во второй, в гордом одиночестве.
— Что хорошего расскажешь, Ока Иванович?
— Хорошего? Хорошего, не так уж и много...
Городовиков немного помолчал, собираясь с мыслями:
— У меня большие трудности с конским составом. То, что поступает по мобилизации, никуда не годится. Это не лошади, а клячи, заморенные на непосильных работах. Нам приходится их подолгу откармливать, чтобы хоть немного привести в чувство. И все равно они мрут, как мухи. Ветеринары с ног сбиваются, да все без толку.
— Слушай, ты на них не на Красной площади на параде гарцевать будешь. В атаку скакать, тебя тоже не заставляют. Это средство передвижения, а не богатырский конь! Бойца со снаряжением она перевезет?
— А куда денется? Только как бы ни случилось, что бойцу придется тащить ее на себе. Такое впечатление, что нам подсовывают самых плохих лошадей.
— А ты что думал? Что председатель колхоза отдаст на сторону свою лучшую кобылу? У него своих проблем по горло, а тут еще часть ...хм... техники отбирают. Не забивай голову ни себе, ни людям. Если считаешь, что это сознательный саботаж, Лаврентий Павлович ждет твоего звонка с трубкой в руках. Считаешь?
Городовиков пару секунд подумал, а потом безнадежно махнул рукой.
— Самые большие претензии к регулярности снабжения. Все графики поставок давно сорваны. Вот, Лев Михайлович не даст соврать, неделями нет ни одного эшелона, а потом в один день нагоняют сразу несколько. Да еще звонят каждый час, требуя немедленно освободить вагоны. Приходится отрывать от учебы боевые подразделения, заставляя их разгружать всякое барахло. А потом эти вагоны стоят на запасных путях по нескольку дней!
— Вот ведь люди, я их русским языком просил график перевозок не от балды составить, а написать реальные возможности. Нет, ...ля, они будут всем голову морочить и планы срывать. Звонишь в Москву, а они сидят задницей на тонне справок, что, вроде как, все случилось само собой. Даже ...изды дать некому! Ты сам-то им звонил?
— Звонил! А толку ноль. То вагонов нет, то паровозов. Концов сыскать невозможно! А мы даже запас кормов создать не можем! На сколько дней у тебя овса осталось, Лев Михайлович?
— На два.
Вопрос с кормами был настоящим бичом кавалерийских дивизий. В отличие от машин и танков, лошадь хочет кушать всегда, независимо от того, стоит она в стойле или тащит по грязи тяжеленное орудие. В день каждая кавдивизия съедала три железнодорожных вагона с овсом, не забывая еще и о свежем сене. Только чтобы накормить лошадей дивизий прикрытия, каждый день требовалось 27 вагонов. Это почти 10000 вагонов в год!
— Я не знаю, что делать. На обратном пути заедем в горком, надо будет в Москву позвонить. Понимаешь, я просто понять не могу — это расп..здяйство или действительно объективные трудности? Потому и к Берии не обращаюсь. Он там половину к стене прислонит, а кто потом работать будет? Не знаю, как быть!
— Да, никак. Тихим сапом. По чуть-чуть. Не так уж все и плохо. Проблемы всегда были, есть и будут. Всех расстрелять тоже не выход. Революции с нас, пожалуй, и одной хватит.
Городовиков задумался о чем-то своем, видимо вспомнив тяжелые годы Гражданской войны, разорившей до основания ослабленную четырехлетней мировой бойней Россию.
— Что-то мы все о своем, да о своем. О Доваторе совсем забыли. Рассказывай, полковник, чем живешь, о чем переживаешь?
— Да все нормально, товарищ генерал-полковник. Учеба идет по планам, боеприпасов в достатке, бойцы сыты и одеты. Вот только...
Лев Михайлович замялся.
— Не томи, полковник. Не барышне предложение делаешь.
— Товарищ генерал! У меня до сих пор весь личный состав живет в палатках! А уже октябрь! Хорошо, что из Ленинградского округа привезли окопные печи, иначе мы бы давно все вымерзли. И меня и так больных больше, чем обычно. Я не понимаю, материалы для бараков завезли еще полтора месяца назад, но ни одного строителя мы так и не видели. А по вашему приказу, использовать личный состав для хозяйственных работ, я не имею права! Что мне делать?
Проникновенная речь Доватора меня здорово рассердила.
— Вы, ...ля, еще огороды разбейте. Есть тут у меня, деятели. Агрономы, хреновы! У тебя одна задача, полковник, людей учить воевать! Будущим летом не гвозди считать будешь, а друзей хоронить! Если тело забрать сможешь! Не твоя это забота, казармы строить!
Немного успокоившись от вспышки гнева, я продолжил:
— Через несколько дней будут тебе рабочие. Зимой аэродромы строить и окопы копать бесполезно. Вот к тебе они и придут. Будут и бараки, и штаб, и баня, с клубом. А ты пока свое дело делай, не так уж много времени вам осталось.
Осознав, что перегнул палку, я решил извиниться:
— Извини, Лев Михайлович. Нервы что-то совсем расшатались.
— Переживу, не старшеклассница. Я вас понял, товарищ командующий.
Я решил сменить неприятную тему разговора:
— Вот, почитайте лучше, что за забором творится.
Я достал из своего портфеля папку с подшивками газет и донесений, подборку которых мне ежедневно делал адъютант, и передал ее Городовикову. Пока мои собеседники поглощали свежую информацию, я глубокомысленно пялился в окно, пытаясь попеременно рассмотреть идущий впереди броневик и немного отстающий грузовик с бойцами охраны.
Строго говоря, никакой необходимости в столь серьезном сопровождении не было. Предлагая свой вариант плана прикрытия, я не до конца сам осознавал его последствия. Дело в том, что сейчас вся полоса стратегического предполья буквально кишела людьми в военной форме. В узком промежутке между старой и новой границей, помимо дивизий прикрытия, лазила по лесам целая бригада ОСНАЗа, пограничники, строительные отряды ЗЭКов и студентов, вместе с охраной, а так же дивизии, которые раньше были тут дислоцированы. Их просто не успели вывести! Да и не хотели, не желая привлекать внимание противника масштабными передислокациями войск. Для перевода этих дивизий на новое место, Генеральный штаб, совместно с НКВД, разработал гигантскую по своим масштабам операцию, рассказ о которой требует отдельного обстоятельного разговора. Кроме того, из приграничной полосы выгребли большую часть мужского населения, в настоящее время совершающую трудовые подвиги на благо страны советов. Всех, конечно же, не забрали, не желая уморить голодом вновь приобретенные территории, но достаточно, чтобы мужчина без военной формы стал диковинкой. В результате, приграничная полоса стала весьма горячим местечком для всякого рода диверсантов и бандитов, где гражданского населения едва ли не меньше, чем военных.
В моем мире, в приграничной полосе тоже было полно солдат, однако это не мешало спокойно жить громадной толпе всевозможного сброда, с началом войны, полезшим изо всех щелей, стрелять в спину ненавистным коммунистам. Вот только здесь вояки не сидели в казармах, выходя за пределы баз лишь по большим праздникам, а постоянно перемещались по всей приграничной территории, изучая местность, проводя учения, ища места для закладок и строительства будущих полевых укреплений. Всего через несколько месяцев им придется на некоторое время поменяться местами, военным уйти в леса, а бандитам вздохнуть на прощание воздухом свободы от любых ограничений. В летние месяцы здесь развернулась настоящая партизанская война, с немалыми потерями с нашей стороны. Именно по этой причине взявшие меня "в плен" бойцы сидели в замаскированном окопе, а не стояли во фрунт под грибочком возле свежеокрашенного шлагбаума. Не хотели получить пулю из кустов, от случайно проходящего мимо польского националиста. Ситуация осложнялась тем, что бандитам просто некуда было деться. На всей старой границе шло обширное строительство укреплений, где день и ночь толпилась куча военных, а на новой уже полностью развернулись и освоились советские пограничники. Да и на немецкой стороне их не сильно ждали. Два непримиримых врага вцепились друг другу в глотку, не имея возможности отступить. Наших бойцов было намного больше, да и подготовлены они были гораздо лучше, так что победа осталась за нами. Большинство бегающих по лесам бандитов было перебито, а те, что остались, сидели ниже травы и тише воды, боясь ненароком привлечь внимание советского ОСНАЗа, не стесняющегося вызывать для свой поддержки авиацию и артиллерию.
— А это что такое?
Удивленный голос Городовикова вывел меня из раздумья. В руках у него была стопка моих рисунков, которую я случайно положил в папку с подборкой информации. Самым первым лежало изображение БТР-80А на фоне горного пейзажа. Верхом на нем сидело несколько солдат в погонах и с автоматами Калашникова в руках. Из бокового люка вылезал боец с противотанковым гранатометом. Очень красиво, между прочим, было нарисовано. Один из лучших моих рисунков за всю жизнь! В сердцах чертыхнувшись, я проговорил:
— Это то, что придет на смену лошади. Бронированный транспортер пехоты с приводом на все четыре оси. Никакая грязь не страшна, а если надо, может и реку вплавь форсировать. Броня противопульная, а в башне 30-мм автоматическая пушка и спаренный с нею пулемет. При большом желании можно и по самолетам стрелять.
— А в руках у бойцов что?
— Автоматический карабин под промежуточный патрон.
— Какой патрон?
— Промежуточный! Слабее винтовочного, но мощнее пистолетного.
— А что за труба в руках у этого?
— Гранатомет противотанковый.
Ока Иванович перевернул листик. Следующей картинкой было изображение Ми-24, дающего залп НУРСами.
— А это что?
— Хм... Как тебе объяснить. Это транспортно-боевой вертолет. Может нести несколько блоков неуправляемых ракет или отделение десантников. Крупнокалиберный пулемет, с вращающимся блоком стволов. Если очень нужно, может и обычные авиабомбы подцепить.
Надо было срочно отбирать листочки, потому что дальше шли реактивные самолеты!
— Лучше отдай их мне. Чем меньше людей их увидит, тем лучше.
Городовиков немедленно вернул мне всю стопку. Спустя несколько секунд он проговорил:
— Откуда это у тебя?
— Слушай, ну может у меня быть любимое дело? Кто-то водку жрет, а я рисую! Интересно мне, понимаешь, как будет выглядеть армия лет через тридцать. Вот я и фантазирую! Это ведь просто мои фантазии. Ты Беляева читал? Чудесное око? Ну, вот и я всякие штуки придумываю.
Ока Иванович на несколько секунд подвис, переваривая услышанное.
— Ты эти фантазии Тимошенко показывал?
— Ох, не любишь ты меня генерал. Хочешь, чтобы меня в дурдом упрятали?
— Какой дурдом? Ты понимаешь, что любой конструктор удавится, чтоб краем глаза взглянуть на твои фантазии!?! Ведь ты нарисовал то, что они только начинают обдумывать! И то в мечтах!
— Послушай, сколько народу рисует всякую фигню...
— Слишком натурально. Слишком естественно. Если бы я точно не знал, что такого оружия нет, а его точно нет, то я бы утверждал, что ты рисовал с натуры! Это же цельный, законченный образ...
— Я рад, что ты ценишь мои таланты художника, но давай поговорим об этом позже? Хорошо?
Из щекотливой ситуации меня выручил наш приезд на место.
Несколько часов я лазил по лагерю, вникая во все сложности быта. Опрашивал рядовых бойцов и командиров. Изучал всякого рода документы и планы. Ходил на стрельбище и полосу препятствий. Оценивал, каких успехов достигли бойцы, с момента моего последнего визита, направо и налево раздавая советы и ценные указания. Если учесть, что в прошлый раз они только-только приехали в новую часть, то прогресс был гигантским. Полноценным боевым подразделением дивизион еще не был, но и на сборную команду окруженцев больше не похож.
Полностью удовлетворенный увиденным, я уже собирался уезжать, когда на глаза мне попался лейтенант, о чем-то оживленно говорящий с командиром дивизиона. Если мое зрение мне не изменяло, то у него под глазом был здоровенный синяк. Заметив, что на них обратили внимание, лейтенант как-то резко повеселел, а вот комдив наоборот опечалился. Я поманил их пальчиком, понимая, что случайно стал свидетелем чего-то очень важного.
