Второй пролом образовался спустя пять дней. Тут же со всех сторон к горе рванулись русские полки. Из замка по ним ударили пушки, окутав стены клубами порохового дыма. Под его прикрытием, словно за дымзавесой, русские, взобравшиеся на гору, полезли на крепостные стены. На их головы посыпался град камней, стрел и просто брёвен. Полился кипяток и горящая смола. Но снизу уже спешили новые полки, подкрепляя собой тех, кто уже сражался на стене и в проломе. Беспрестанный грохот пушек и аркебуз, свист стрел, звон сабель и крики пораженных заполонили все вокруг. Бой, казалось, гремел повсюду. Но русских было больше, и они просто оттеснили киевлян от пролома, в который тут же ринулись новые сотни. Вскоре бой дотянулся до ближайших к пролому ворот, где киевляне попробовали сдержать нападавших, но у них ничего не вышло и вот уже тяжёлые створки распахнулись, впуская в себя новые отряды, после чего часы литовского Киева были сочтены.
Второй раз замок был взят в результате штурма. Ворвавшись внутрь, русские принялись умело зачищать территорию. Оставшихся в живых ратников и прячущихся в панике горожан сгоняли в одно место, где споро вязали верёвками. Среди пленников оказался и киевский воевода с семейством. Укрыться не смог никто.
Киев пал, но остальные цели уже вряд ли могли быть достигнуты. Ведь в ставке великого князя мечтали после Киева обрушиться на запад, до Мозыря и Турова, и спуститься на юг, до Глинска, Черкасс и Полтавы, а теперь, ввиду больших потерь, понесённых от Острожского и при штурме, было решено лишь покончить с Речицей и Пропойском и на этом закончить летнюю кампанию.
А дальше в дело должны были вступить дипломаты...
* * *
*
Симон Ленин, шкипер барки "Конкордия" и внук бравого капитана Братца Ленина, воевавшего с орденским флотом ещё в Тринадцатилетнюю войну, стоя на палубе возле рулевого, молча любовался видом открытого моря. Скрип блоков и плеск волн давно стал для него любимой музыкой, в которую иной раз весьма органично вливался нестройный хор матросских глоток, тянувших одну из длинных песен-притчей. Этот поход выдался скучным, не то, что в мае, когда славные каперы Гданьска атаковали орденский Мемель. Ныне они столь плотно обложили орденское побережье, блокируя всю морскую торговлю крыжаков, что море вокруг казалось безжизненным.
Параллельно его барке резал волну краер "Чайка" под красным флагом с белой рукой сжимающей саблю. Королевский капер. Глупцы, не понимающие, что создав свой флот, польский король сразу же перестанет нуждаться в услугах городской гильдии. И что тогда делать бравым капитанам и их командам? Идти в купцы или к кому-то наниматься? Он, конечно, не состоял в магистрате, но имея возможность вращаться в нужных кругах, прекрасно знал о тех словесных баталиях, что шли за стенами ратуши. Но сторонники короля пока ещё держались. Правда, сил и влияния у них становилось с каждым годом всё меньше. И виной тому, как ни странно, были те, против кого их и набирали — русские. Которые не только несколько раз разбили королевских последышей, но и стали в ответ — подумать только! — сами грабить честных гданьских купцов. И вот это было уже через-чур. Ибо от такого подхода уже начали страдать доходы гданьских патрициев, которые в свою очередь принялись винить во всём не только русских, но и тех, кто поддался на королевскую авантюру. Хотя в начале были настроены куда как благосклонней.
Симон задрал голову и с удовлетворением разглядел в вышине, на вершине грот-мачты извивающийся и хлопающий под мощным напором ветра красный флаг с белыми коронам. Флаг ганзейского города Данциг, переименованного поляками в Гданьск. Города, который посмел оспаривать владычество Любека в Ганзе и вести свою политику на морях и в торговле. Города, в порт которого приходили сотни кораблей из Англии, Франции, Нидерландов и даже Испании. Вот чей флаг должен бороздить моря, а вовсе не тот, что дарован был королём нескольким неудачникам, один из которых и шёл ныне рядом с его "Конкордией".
Оторвавшись от лицезрения морских просторов, Симон повернулся к рулевому. Подходило время смены галса, и он уже готов был дать отмашку боцману, однако тут сверху раздался зычный голос вперёдсмотрящего:
— Паруса по корме!
Ленин резко переместился на ют и до рези в глазах вгляделся в блестевшую сотнями ослепляющих искорок даль, но ничего не увидел. Однако матрос давно прославился своим орлиным зрением, а потому не верить ему у капитана причин не было. А это значило, что нашёлся тот, кто решился погреть руки на бедственном положении орденских купцов и либо не боялся, либо просто надеялся проскочить мимо гданьской блокады. Что же, будет интересно посмотреть, кто это нашёлся такой наивный!
Спустя три часа Симон был уже не так уверен в себе. Подходивший караван был довольно большим, сам капитан насчитал в нём аж пятнадцать вымпелов. Причём идущие впереди три ранее им никогда не виданных корабля явно были кем угодно, но вовсе не торговцами. Зато на ум сразу пришли те страшилки, что рассказывали те немногие счастливчики, кто сумел выжить в схватке с русскими каперами, ведь передовые корабли весьма сильно смахивали на те, что описывали последние в своих рассказах.
Симон перевёл взгляд на "Чайку" и поразился разительной перемене произошедшей на её палубе. Это было что-то среднее между подготовкой к бою и паникой. Наблюдая за всей этой катавасией, Ленин зло ощерился. Да чтобы какие-то лесовики посмели так не уважать моряков вольного города! Что же, придётся преподать урок, как тем, так и своим, забывшим, что сильнее Ганзы на Балтике нет никого. Причём, судя по разлившейся над морем серебристой трели труб, заигравших на флагманском корабле, их командор подумал точно так же. Впрочем, о чём ещё должен думать начальствующий над восемью каперами человек? Ну не о сдаче же.
Да, в трюмах их кораблей было уже немало собранной у таких вот непонятливых купцов добычи: бесчисленные тюки тканей, янтаря, кожи, меха, различные руды, лён, пенька, сало, солёная рыба — любая добыча была кстати. Как только время их патрулирования подойдёт к концу, то в родной гавани все это превратится в звонкую монету, обогатив участников рейда. Однако это вовсе не значит, что можно пропустить очередных глупцов в гавани Кенигсберга. Блокада ведь не только для сбора чужого добра организовывается. Всё в этой жизни взаимосвязано. Не продадут купцы свои товары — не заплатят магистру, не получит денег магистр — не сможет оплатить войско. Потому как кёнигсбергская торговля была для Ордена единственным реальным источником доходов. Остальные — пожертвования из Германии, налоги и сборы — не могли полностью и стабильно покрывать содержание огромной наёмной армии, крепостей и замков, а также весь административный аппарат. Поэтому, хочешь, не хочешь, а за процветанием торговли рыцарям приходилось следить.
Тут им на руку было то, что Кёнигсберг занимал довольно выгодное с точки зрения географии положение. Здесь пересекались два важных транспортных пути: один — соединяющий Самбию с Натангией, а другой — проходящий вдоль реки Преголи на Литву, причём Преголя была судоходной вплоть до Инстербурга, а это имело огромное значение для торговых караванов, если вспомнить то отвратное состояние что царило на сухопутных путях. Впрочем, их тоже не стоило сбрасывать со счетов. Большое значение имел так называемый воловий тракт, ведущий из внутренних районов Польши до Кёнигсберга и проходящий через Луков, Ломжу и Кольно. Был проложен торговый путь из Познани до Кенигсберга, идущий через Торунь, Грудзендз, Квиджин, Эльблонг и Бранево, а также литовский тракт, соединяющий, в том числе Гродно и Августов с Кёнигсбергом. Этими дорогами пользовались также и зимой, когда в орденскую столицу в течение одного дня нередко прибывали до 600 гружёных саней, позволяя Ордену контролировать потоки таких товаров как медь, воск, меха, зерно, лес и, конечно же, янтаря. А кроме того город экспортировал сельдь, золу (поташ) и смолу (дёготь). А ещё вездесущие голландцы, что проникли в кёнигсбергскую гавань и сочли сей порт достойным своего внимания. Но тут, как говорится, ничего личного, просто конкурентов не любит никто.
Так что пропускать кого-либо внутрь Вислинского залива было явно не в интересах гданьчан. А значит, пришла пора постричь и этих овечек!
Повинуясь его команде, боцман свистками и матами погнал моряков на реи и, поставив все, какие только могла, паруса, так что даже мачты, казалось, изогнулись, "Конкордия" начала манёвр. Симон решительно повернул к берегу косы, что виднелся в туманной дымке, дабы закрыть гостям возможность поискать там спасения. Ну уж нет, глубоко осевшие от груза в воду чужие суда должны стать законной добычей гданьских граждан, точно так же, как это было уже не раз. Следом за ним спешно доворачивали ещё трое каперов. Остальные, ведомые командором, пошли прямо на караван, стараясь отрезать их и от моря. И на всех кораблях лихорадочно велись приготовления к бою.
Симон окинул взором своих. Двадцать два молодца в кожаных куртках с нашитыми металлическими бляхами и вооружённые кто чем — кто булавой, кто мечами, а кто и алебардами — собрались на шкафуте, дабы не мешать артиллеристам, копошившимся сейчас на баке. С десяток парней крепко сжимали в руках рукояти взведённых арбалетов. В носовом замке "Конкордии" были выставлены обе корабельных пушки, готовые в любой момент послать врагу свой громовой привет и продырявить его бока. Впрочем, Симон редко использовал артиллерию в бою, больше полагаясь на старый добрый абордаж и силу, и умение своих парней.
Часто ходивший с ним в паре на своей быстроходной пинке Ганс Киленканн привычно вырвался вперёд и почти настиг ближайший корабль, когда четыре глухих пушечных выстрела прокатились над морем. Надо признать, канониры на чужаке были великолепны: тяжело повреждённая пинка точно споткнулась и, увалившись под ветер, закачалась на волнах. Расстояние до русских сократилось достаточно, и Симону хорошо было видно, как суетятся чужие канониры, готовясь расстрелять неосторожно подставившегося товарища. А ведь Киленканн располагал только одной маленькой пушкой, и потому артиллерийская дуэль между ними была изначально неравной. Пора было спасть своих.
Обе пушки "Конкордии" оглушительно рявкнули, посылая каменные ядра к цели. Увы, подскочившая в момент выстрела на волне барка сбила прицел, и из двух снарядов один упал сразу в воду, а второй, ударившись о чужой борт, не смог проломить его, раскололся и просто осыпался в море. Однако противник, получивший столь горячий гостинец, начал круто уходить на ветер, избегая как нового обстрела, так и абордажа. Ведь "Конкордия" так ходить не могла, и Симон в полной мере осознал всю ярость тех, кто попадал в подобную ситуацию. Воистину, этим схизматикам помогал сам дьявол, дабы сильно осложнить жизнь честным католикам.
Пока его барка совершала поворот, Симон смог оглядеться и заметить, что и второй четвёрке повезло не сильно. Правда, один капер смог таки сцепится с торговцем, но остальным путь преградили охранники, которые точно так же, как и его противник, вовсе не спешили сцепиться в абордажной схватке, а расстреливали каперов с расстояния, вовремя отворачивая в сторону. Причём, как заметил Симон, бить русские предпочитали по парусам и рангоуту, стараясь лишить гданьские корабли хода.
Переведя взгляд, он заметил, что Киленканн уже вовсю старается вернуть управление над своей пинкой. И если ему в этом повезёт, то ближайший купец будет сильно и неприятно удивлён. Главное, чтобы русские не помешали товарищу. Кстати, а где они?
Вновь завертев головой, Симон увидел, что, пока первый враг уходил на циркуляцию, второй, уже совершив поворот, нацелился пройти мимо "Конкордии" с левой раковины. И это было весьма опасно, потому как в отличие от гданьчан, размещавших немногочисленные пушки в основном на баке, русские устанавливали основную массу артиллерии по бортам. А значит, они могли расстреливать его барку, находясь вне сектора ответного обстрела. Недолго думая, Симон сам рванул румпель и его "Конкордия" резко повалилась в сторону. Как оказалось, сделал он это весьма вовремя и прогремевший вскоре залп монструозных орудий пришёлся не в барку, а в море. Что ж, позиция была ясна. Русские собирались вести дальний бой, дожидаясь того момента, когда отвернувшие купцы достигнут берега, а гданьчанам выгоден был только абордаж. И бой между ними только разгорался.
Над морем, не переставая гремели пушки. Черными клубами дыма то и дело окутывались русские корабли. Гданьские корсары упорно сопротивлялись, стремясь улучить момент и сойтись-таки в абордажной схватке. Если позволяла дистанция, то с них на русские корабли сыпался град стрел, многие из которых были опутаны зажжённой паклей. Ведь огонь для насквозь просмоленного деревянного судна страшная штука! И чем дольше шёл бой, тем меньше противники заботились о сохранности возможных призов. Спустя всего пару часов их корабли выглядели уже не так красиво и элегантно, как в начале сражения. Многие паруса были порваны, сломаны мачты, продырявлены борта. Сбитые картечью люди падали с мачт и либо разбивались о палубу, либо тонули в морской пучине, ведь никто их спасением не заморачивался. На многих кораблях возникли пожары, с которыми пока ещё успевали бороться. Но вскоре появились и первые потери. Чуть в стороне неторопливо уходил под воду корабль командора. Часть его экипажа перебралась на захваченный торговец, а вот остальные теперь искали средства для спасения. Да только большой баркас оторвался ещё в начале боя, а в маленькой лодке, что стояла на палубе, всем места точно не хватит.
А на четвёртый час сражения уже многим стало ясно, что чаша весов начала клониться в сторону тех, у кого пушек было просто больше. Тем более что почти все купцы, что смогли избежать участи захвата, теперь уже еле виднелись на горизонте, обещая в скором времени войти в Пиллау и тем самым прорвать столь долго сохраняемую гданьчанами блокаду. И по уму теперь надо было просто уйти, вот только выйти из боя ныне стало куда большей проблемой, чем вступить в него. Чужие ядра за это время вволю поиздевались над каперскими кораблями, многим изломали мачты и почти всем порвали паруса, а без парусов корабли не могли ни изменить своего положения, ни уйти из-под обстрела и представляли собой лишь прекрасные неподвижные мишени, по которым продолжал хлестать картечный дождь. Спасаясь от которого, многие моряки просто бросались в море и теперь плавали вокруг, ухватившись за деревянные обломки.
Лишь трём каперам удалось сохранить движители в относительном порядке, и теперь они старались уйти от места столь неудачного сражения, оставив пятерых обездвиженных товарищей на растерзание победителям. Однако у русского командира на этот счёт были явно свои планы и скоро два быстрых хищника бросились в погоню.
И это был конец!
Догоняя своих более медлительных визави, они начинали осыпать их сначала градом ядер, а сблизившись, переходили на картечь и не прекращали огонь до тех пор, пока противник либо не спускал флаг, либо не превращался в разбитую лоханку с мёртвым экипажем, послушную воле волн. И лишь добив последнего, они приступили к осмотру добычи и спасению тех, кто ещё не утонул.
