В своих ответных письмах, государь ни словом не укорил Пожарского за его отход с границы. Но при этом, неизменно напоминал, что в столь трудное для страны время, нужна пусть маленькая, но победа. Одним словом, просто так князь отступать уже не мог и решил дать врагу сражение.
Зная, в каком пагубном состоянии находится боевой дух у части его солдат, князь приказал построить войско и обратиться к нему с речью.
— Воины мои, братья мои. Многие из вас постоянно спрашивают себе, куда нас ведут? Как долго мы будем отступать перед поляками, оставляя без боя наши города и села? Многие из вас горят желанием скрестить оружие с дерзким врагом и я объявляю вам, что завтра вы сможете это сделать. Мы нашли хорошее место, где можем дать бой врагу использовав против него всю свою силу и не позволим сделать это ему самому.
За нашей спиной Смоленск и от того как мы с вами будем биться зависит не только его судьба, но и судьба Москвы и всего Русского государства. Сдюжим, выстоим в этом бою и все будет хорошо. Дальше Смоленска враг не пройдет. Струсим, испугаемся поляка и тогда ему будет открыта дорога на Москву, где сейчас мало войска. Все оно сейчас сражается на Днепре с турками под рукой воеводы Шереметева.
Я говорю вам эту правду не для того, чтобы напугать вас, ибо знаю, что среди вас трусов и малодушных нет. Говорю, чтобы каждый из вас знал за, что он будет биться завтра с врагами не на жизнь, а насмерть, ибо мертвые сраму не имут.
Стоявшие перед воеводой воины ответили ему громкими радостными криками и Пожарский удалился, делать последние приготовления перед грядущим сражением.
По планам воеводы, оно должно было произойти на переправе через речку Стырню, особенности местности которой ограничивали возможность поляков использовать ударную силу кавалерии в полной мере.
Когда Ходкевичу доложили, что русское войско стоит на противоположном берегу переправы, старый воевода сразу заподозрил неладное, в отличие от короля, пришедшего в восторг.
— Ну, что я говорил, пан гетман!? Пожарский даст нам бой и отступит к Смоленску! Вы рады этому?
— Я всегда рад возможности скрестить оружие и потрепать противника, ваше величество. Однако, встреча русских в столь необычном месте наводит на мысль, что здесь не все чисто. Наверняка они готовят нам какую-то гадость.
— Надеюсь — эта гадость не помешает вашим гусарам разнести их лапотную рать в дребезги!
— Можете не сомневаться, ваше величество, мои гусары исполнят свой долг перед Польшей и королем — заверил Сигизмунда гетман, но как оказалось сделать это было непросто.
Переправу через реку с обоих сторон окружал густой непроходимый лес, исключавший возможность нанесения флангового удара по русской рати. Что отступив от переправы и оставив полякам небольшой плацдарм полностью перегородила дорогу. Такое построение вынуждало польскую кавалерию идти в лобовую атаку на лес копий и пик русских воинов изготовившихся к бою.
Зная прежнюю тактику противника, гетман Ходкевич усиленно искал взглядом щиты знаменитого "гуляй-города", но к своему удивлению так их и не нашел. Не было видно и рогаток, что ещё больше убеждало полководца, что дело тут не чисто, но отступать было поздно.
— Будь, что будет, а там разберемся — пробурчал Ходкевич в тронутые сединой усы и дал команду к атаке противника.
Выставив вперед свои тяжелые копья, крылатые гусары уверено приблизились к переправе и быстро преодолели реку. В этом месте она была не глубокой. Речная вода едва доходила до груди лошадей и это позволяло полякам наступать на врага не теряя своего боевого строя.
Полные желания поскорее разгромить мужиков лапотников, крылатые гусары устремились в атаку и тут начались сюрпризы, которых так опасался великий гетман. Не успели польские кавалеристы проехать и десяти шагов, как попали под град ядер и шрапнели, летевших в них справа и слева.
Оказалось, что на обоих флангах русского войска находились пушечные батареи по пять орудий с каждой стороны. Точно наведенные на переправу они разили с флангов плотные ряды крылатых гусар, нанося им нещадный урон.
Не успели поляки оправиться от одного коварного удара противника, как он незамедлительно нанес по ним и второй. Демонстрируя хорошую выучку, передние ряды русской пехоты неожиданно опустились на колено, открыв обзор мушкетерам, что находились за их спинами.
Выждав когда вражеская конница приблизиться на расстояния выстрела, они дали один за другим два залпа, после чего пехотинцы вернулись в исходную позицию, выставив перед собой лес копий.
К чести гусаров ротмистра Новодворского его кавалеристы не ударили в грязь лицом и понеся потери от ядер и пуль противника, не отвернули своих коней в сторону, продолжили атаку. Ведомые своим командиром, кто копьем, кто саблей, они сражались с врагом подобно львам, но так и не смогли прорвать строй русской пехоты.
Словно муравьи, к месту схватки подходили все новые и новые копейщики, прочно подпирая передние ряды, где солдаты князя Пожарского бились не на жизнь, а насмерть. Многих из русских воинов повергли наземь удары польских гусар, но и пики царских солдат находили свои жертвы в этой жаркой сече.
Храбро бился в передних рядах сотник пан Адам Бужинский. Подобно тарану, его тяжелое копье первого гусара в войске гетмана Ходкевича било по вражеской пехоте. Каждую свою новую победу приветствовал он громким криком, но на его беду оказался на его пути Иван Саватеев, кузнец из Вжецка.
Видя как безжалостно громит пан Бужинский ряды русской пехоты, схватил он свой любимый молот и метнул его в могучего рыцаря. Метнул от всей души, метнул метко. И угодил его молот прямо в челюсть пану сотнику, отчего вмиг померкло у него все в глазах от боли и рухнул он под копыта, где и нашел он быструю смерть.
Громкий крик отчаяния охватил хоругвь ротмистра Новодворского при виде гибели Адама Бужинского. А тут ударили по гусарам мушкетеры, что успели перезарядить свои ружья и дрогнули "крылатые люди", заколебались, а затем развернули коней и понеслись прочь, получив вдогонку новый град ядер и картечи.
Большие потери понесла в этом бою хоругвь Новодворского, но вслед за ней устремились на противника другие хоругви польского войска. Вызнав главный секрет противника, гетман Ходкевич ввел в бой большие силы. И пока часть кавалерии вновь атаковала в лоб ряды русской пехоты, другая половина устремилась на пушки противника, имея приказ гетмана уничтожить их любой ценой.
Подобно молнии устремились на врага "крылатые люди", но и князь Пожарский не дремал, довольствуясь одержанным успехом. Предвидя атаку противника на свои пушки, он приказал установить перед ними рогатки за которыми разместил пехоту с ружьями и бердышами.
Пока стрельцы вместе с пушкарями отражали натиск врага, за их спинами спешно возводили "гуляй-город", который стал непреодолимой преградой на пути польской кавалерии. Как бы яростно не рубили они соединенные между собой щиты своими саблями, как не пытались пробить их тяжелыми копьями, ничего не вышло. "Гуляй-город" устоял под натиском врага, как и устояла русская пехота под ударами хоругвей ротмистров Пухальского и Телембовского.
Тяжко было русским воинам в схватке с врагом. Желая прорвать строй копейщиков польские гусары бились не жалея живота своего. Один из них пан Ястржембский из Стрючков, осенив себя крестным знаменем погнал своего коня на передние ряды русской пехоты желая ценой собственной жизни пробить в них брешь.
Такие приемы часто срабатывали в бою, но только не на этот раз. Полякам противостояло не толпа наспех вооруженных мужиков, а хорошо обученные воины, и увидев летящего на копья Ястржембского они дружно уперли древки пик в землю. Лихой гусар на всем скаку наскочил на них и повис на них с конем как жук на булавке.
Трудно было воинам князя Дмитрия Михайловича, но они выстояли, чувствуя поддержку товарищей за своими спинами. Что быстро и вовремя вставали на места павших и выбывших из строя бойцов. Что дружными залпами время от времени угощали наседающего на них врага, сбивая напор поляков и охлаждая их ярость. Все вместе они выстояли и вновь заставили отойти "крылатых людей" гетмана Ходкевича.
Стремясь во чтобы то ни стало одержать победу, Ян Кароль приказал своим воинам форсировать реку ниже по течению и лесом выйти в тыл и фланг противника. Эту задачу поручил он ротмистру Любомирскому, но и этому славному воину ветреная Фортуна не подарила свою улыбку.
Ведомые им кавалеристы сумели благополучно форсировать реку и не понеся при этом никаких потерь углубились в лес. С трудом продвигались всадники пана Любомирского среди густых деревьев, медленно, но верно заходя в тыл русскому войску. Они уже преодолели большую часть пути, как неожиданно для себя уткнулись в непроходимый лесной завал. Сооруженный по приказу князя Пожарского на всякий случай, он спас русское войско от внезапного удара врага.
Сам Дмитрий Михайлович не предавал завалу большого значения и отрядил к нему небольшой отряд стрелков вооруженный самострелами и пищалями. Им конечно было не по силам разгромить хоругвь ротмистра Любомирского, но нанести врагу урон, а главное поднять тревогу они смогли.
Тщетно искали поляки проход в сплошной стене поваленного леса, тщетно пытались растащить деревья. Завал был сделан на совесть, а из-за него в направлении врагов летели пули и стрелы. Целый час простояли поляки перед рукотворной твердыней не в силах её преодолеть, пока к сторожам не подошло подкрепление. Рой пуль и стрел стал гуще и пан ротмистр, громко поминая черта и его бабушку приказал своим кавалеристам отходить не солоно хлебавший.
Свыше пятисот воинов не досчиталось польское войско после этого сражения, тогда как потери со стороны русских не достигали и ста сорока человек. Раздосадованный Ходкевич отступил за реку и стал дожидаться подхода пехоты и пушек. Надеясь с их помощью, в новом бою разгромить Пожарского, но тот не стал этого дожидаться.
Когда на следующий день поляки вышли к переправе, на том берегу никого не было. Под покровом ночи князь воевода отошел от переправы вместе со всем своим войском. Узнав об этом великий гетман бросил в погоню за русскими две панцирные хоругви, справедливо полагая, что пешие соединения не способны далеко уйти, но госпожа Удача упрямо продолжала смотреть в другую сторону.
Не успели гусары отъехать от переправы и двух верст, как столкнулись с завалом, перекрывавшим проезжую дорогу. Конечно, он был не столь высок и прочен как тот с которым столкнулись кавалеристы ротмистра Любомирского. За ними не сидели вражеские стрелки, из-за него не летели стрелы и пули, но так как ясновельможные паны кавалеристы чурались ворочать руками подрубленные стволы деревьев, они не могли его преодолеть.
Только при помощи подошедшей пехоты дорога была расчищена и гусары вновь поскакали вперед стремясь наверстать упущенное время, но им опять не повезло. Ещё дважды натыкались они на лесные завалы, что устроили солдаты Пожарского на пути своего отступления. И хоругви вновь ждали пехоту, окончательно упустив возможность догнать противника.
Дав на Стырни успешное сражение, Дмитрий Пожарский продолжил движение к Смоленску. При этом, под страхом смерти, князь заставлял крестьян из расположенных вблизи дороги деревень уходить в леса. Забрав с собой все съестные припасы с фуражом, чтобы вступившие в села поляки ничего в них не находили. В случае же неповиновения, Пожарский приказал своим людям сжигать непокорные деревни, в назидание для других.
Так, оставляя после себя одно разорение, князь дошел до Смоленска, за стенами которого он укрылся со всем своим войском. Намериваясь в этом славном русском городе, дать решающее сражение польскому королю и великому гетману.
В тот же день Пожарский собрал большой совет и вместе со смоленским воеводой Шеиным стал готовить город к обороне. Хорошо зная все сильные и слабые стороны крепости, воевода предложил заложить часть городских ворот используя остальные для вылазок. Имея ограниченный запас времени для того, чтобы успеть осуществить этот план, Шеин приказал соорудить возле ворот большие деревянные срубы и доверху набить их камнем и землей. Это нехитрое приспособление не позволило бы полякам подвести к створкам ворот мину и взорвать их.
Ратники и многие из жителей не покладая рук трудились день и ночь выполняя приказ воеводы и успели изготовить защитные короба к приходу врагов. Когда лучи сентябрьского солнца озарило стяги подошедших к Смоленску польских полков, у смолян все уже было готово. Город изготовился к длительной осаде, готовый погибнуть, но не сдаться на милость врагу.
Узнав, что Пожарский не оставили город, а сел в осаду, король Сигизмунд покрылся пятнами гнева и в негодовании воскликнул: — Сели в осаду?! Так пусть он станет для русских огненной могилой, когда мы сотрем в пыль этот городишко! Я превращу Смоленск в сплошные руины и потому запрещаю принимать его капитуляцию!
В отличие от короля, гетман был более сдержанней, хотя сбывались его худшие опасения.
— Князь Пожарский решил проверить крепость наших кулаков. Что же, мы охотно предоставим ему эту возможность. Придется мне на старость лет освоить профессию зубодера, чтобы вырвать у русских их смоляной зуб — мрачно пошутил Ходкевич на военном совете, который был собран для обсуждения вопроса как следует брать Смоленск.
— Его величество надеется, что это не займет у вас много времени. Очень надеяться — подчеркнул советник короля пан Збигнев Збых, которого Сигизмунд послал на военный совет вместо себя. Длительная езда по русским дорогам сильно утомила монарха и он отдыхал.
— Не раньше, прежде чем к городу подойдет пехота и артиллерия. Так и передайте, его величеству — решительно произнес гетман.
— Но через месяц может выпасть снег. Надо торопиться, пан гетман. Турки и татары не могут вечно сковывать на Днепре главные силы русских, а шведы пребывать в нерешительности.
— Я не господь бог и не могу творить чудеса — взяв город по мановению пальца, господин советник.
— Его величество считает, что достаточно одного решительного натиска для овладения Смоленском — советник важно поднял палец призывая офицеров и гетмана прислушаться к воле государя, но его старания пропали даром.
— Смею заметить, что решительный натиск исключительно хорош на балах и в постели, но никак не при осаде крепости — невозмутимо молвил Ходкевич, чем породил веселые улыбки на лицах офицеров, а Збых, в свою очередь залился красной краской праведного негодования.
— Я очень надеюсь, что пожелание короля будет исполнено, господа — советник гордо вскинул голову и с достоинством покинул совет, где его никто не хотел слушать.
— Черта лысого я поведу своих гусар на штурм Смоленска! — гневно воскликнул ротмистр Любомирский. — Мое дело рубать врага в чистом поле, а не брать крепость приступом! Я не желаю терять своих людей при штурме стен и в схватках в проломах!
— Мы тоже согласны с ротмистром, пан гетман! — тот час воскликнули Пухальский и Телембовский, — не дело кавалерии штурмовать города!
