Кивнув, девушка бросилась к зданию, два палача же встретились взглядами.
-Ты ведь, конечно, собираешься... — начал Асколь.
-Конечно, Кат, конечно, — улыбнулся Слеттебакк, обхватывая себя руками. — Это. Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека...
-Не дай закончить! — рявкнул экзекутор, бросаясь вперед.
Два Ключа свистнули в воздухе — один там же и был раскрошен, будучи сбит метким выстрелом Аканты.
-И спросил его...м-мать!
Слеттебакка отбросило на асфальт — клинок глубоко вошел ему в плечо.
-Бегом! — проорал Асколь. — Оставь его!
Маг подчинился, постаравшись сделать это с самой большой скоростью, на которую было только способно его хилое тело. Подскочив к палачу, он в последний момент спас его еще от двух пуль. Все смолкло — кажется, снайпер, ушел на перезарядку.
Маг и палач помчались к зданию. Землю позади вспахивали пули.
-Сколько эта хрень протянет?
-Еще одно попадание и все!
-Мог бы и что поновее достать!
-Господи, что...
Юст споткнулся, увидев разбросанные повсюду изуродованные, обожженные останки.
-Трупов, что ли, не видел? А ну пошел!
Маг вновь припустил вперед. Но он не мог не обернуться. И не мог не заметить, как светловолосый палач встает с дороги, где они его оставили. Как он взмывает в воздух и как под его руками из земли начинают подниматься покачивающиеся тени — каждая имела лицо Слеттебакка.
-Это...
-Это, это. Сюда!
Выбив дверь, экзекутор ввалился внутрь, протащив за собой мага. Вовремя — с громким хлопком возведенная последним защита приказала долго жить. Выбросив бесполезную ныне брошку в наваленную у входа кучу мусора, Юст поспешил уйти в сторону от окна и вытащил из кармана небольшой тряпичный мешочек.
-Я могу его взять?
-Вы да. И я. А вот его сразу скрючит, — кукольник кинул мешочек Асколю. — Я все внимательно прочитал, говорю же. Для ритуала нужно два человека, не только потому, что резать самого себя в точности по Схеме занятие весьма сложное. Ты закрываешь себя от мира на ключ, но ты не должен более его касаться.
-Второй человек нужен, чтобы избавиться от ножа, — выдохнул Кат. — Но одинокий, забитый и всеми брошенный Альберт никого под рукой не имел. И резал себя сам.
-Именно. И, судя по всему, какими-то подручными средствами спрятал нож, как смог. Уж не знаю, как, но сейчас это неважно. Ключ у нас и мы можем отпереть замок, что Блах навесил.
Здание тряхнуло — да так, что и палач и маг еле устояли на ногах.
-Кажется, мы вовремя, — Асколь запустил руку в мешок. — Идем. Пора кончать эту свистопляску.
Здание "Остин Геотроник" ходило ходуном. С каждым шагом было все тяжелее определить, где пол, а где потолок, в какую сторону нужно двигаться, и почему же, во имя всего святого, все тут еще не рухнуло прямиком в ад. Асколь ковылял вперед, хватаясь за стены, маг тащился следом, тихо ругаясь на немецком. Если бы они сейчас были снаружи, то могли бы заметить и то, что сквозь заросли к зданию медленно ползут щупальца зеленоватого газа — дождавшись команды, человек с золотым кольцом, кому-то известный как Ричард Хит, а кому-то больше как Вешатель, натянул дыхательную маску и отвернул вентили на заранее приготовленных баллонах.
Здание трясло. Из верхних окон лез сизо-серый дым и били лучи света. А чей-то громкий голос выговаривал нечто слог за слогом — и то был не Блах.
Там, наверху, бушевал ад, и от этого ада их отделяла ныне лишь лестница.
-Вы же говорили мне, она немая! Вон как орет!
-Норе запрещено говорить что-то кроме молитв и заклятий. Иначе...в общем, лучше тебе этого не знать, — скривился Асколь, перепрыгивая через очередную ступеньку. — Надеюсь, ее не накроет...
-Нас бы не накрыло, отец Кат.
Еще пару шагов. Еще немного. Он справится, ведь это даже не то, что раньше. О да, конечно, раньше всегда было хуже — любимая отговорка для самоуспокоения. По крайней мере, когда он схватился с тем полковником, точно было хуже. И когда тот голем его чуть не раздавил. И когда ему начали отрезать пальцы...
Ад был наверху, прямо за сорванными дверьми. Оттуда, из клубов дыма и серого тумана, вывалилась, кашляя и неуклюже пытаясь подняться, девушка в изодранном монашеском одеянии — темные волосы разметались по бледному лицу, в правом глазу полопалось столько сосудов, что он напоминал одно большое красное пятно.
На мага тут надеяться явно не стоило — немец думал лишь о своей шкуре, и старался держаться ближе к тому, кто эту самую шкуру мог сохранить в большей целости. Подхватив Нору, он потащил ее назад, к ближайшей стене. Та беспрестанно жестикулировала, а ему оставалось, отплевываясь от едкого дыма, пытаться понять хоть что-то.
"Сорвано", "слишком", "дым", "зеркало"...
Проклятье!
-Сиди здесь, — прошипел он. — Как сможешь, ползи к остальным. Мы его возьмем.
Не обращая внимания на дальнейшие ее жесты, Асколь подскочил к магу.
-У вас снова кровь из ушей.
-К чертям. Ты со мной?
-Да. Мне же нужно все видеть.
-Даже не думай, что открутишься! — рявкнул палач, толкая мага в дым.
И сам нырнул следом. Туда, где реальность уже дала трещину.
Определить размеры задымленного помещения, в котором Альберт Блах творил свое колдовство, было ровным счетом никакой возможности, ведь они менялись едва ли не ежесекундно. Пространство тянулось, словно резина, перспектива была вывернута, от одного взгляда на бурлящий вокруг хаос начинало тошнить. Кажется, сейчас потолок должен был их раздавить — но нет, он уже стал полом — всего на секунду — а вот зал растянулся километра на три, после чего его углы сомкнулись и согнулись так, как это было попросту невозможно. Схватившись рукой за шершавый стол, Асколь понял, что его сейчас вывернет наизнанку точно так же, как и пространство вокруг. Как в этом бардаке ориентировался Юст, оставалось только гадать.
Впрочем, кое-какое подозрение в его голову уже закралось, причем довольно-таки давно. Когда же он увидел, как маг легко движется вперед и желудок его не просится наружу, а голова, судя по уверенным движениям, кругом не идет, это самое подозрение лишь подтвердилось...
-Альберт! — сделал он попытку докричаться до находившейся в центре урагана обнаженной до пояса фигурки. — Альберт!
Фигурка подняла голову, глаза ее полыхнули несколькими цветами. Фантастические узоры, выписанные у нее под ногами, полыхнули золотым светом. Каждая линия была прямой и четко выписанной, но в то же самое время искажалась настолько, что смотреть на нее не было никаких сил. Воздев руки, Блах придал клубящемуся вокруг него аду еще сил. Улыбнулся.
-Уже поздно. Я должен быть тебе благодарен, — он вперил свой взгляд в Асколя. — Благодаря твоему разуму я наконец обрел истинную завершенность в вашем мире. Теперь я понимаю, что должно делать.
Продолжая улыбаться, Блах обрушил ад на своих новых гостей.
Асколь рванулся в сторону, на ходу бормоча короткую защитную формулу. Это было так же бесполезно, как выходить с ножкой от стула против Прародителя, возможно, даже хуже. По глазам ударил ослепительный красный свет и его понесло назад, прокатило по полу, ломая его избитым телом попавшийся на пути стол.
Юст пытался сражаться. Бил не в мага — он помнил, что могло за этим последовать — но в то, что маг бросил против них. Сплетал самые сильные и самые редко используемые чары, но ад, выпущенный Блахом, пожрал все это без остатка, а затем добрался и до кукловода.
-Чтобы мир признал то, что вы называете демоном, нужно дать демону имя. Защита, которую я помогал подпитывать этому хрупкому существу, носила интересное название. И за ним крылась интересная история. Если нужно нести имя, чтобы быть свободным в этой плоскости, то мне нести имя Каин, — Блах поднял руку. — Каин есть "копье". Что ж, я буду копьем! И буду свободен!
Поднимающийся с пола палач видел, как мага подбросило к потолку, слышал, как что-то треснуло, и как в дальнюю стену впечатало искрящее и дергающееся тело с оставшимися от ног жалкими обломками. На пол льется обильно что-то серое — или же белое, не разобрать — и сыплется какая-то крошка.
Ну конечно. Стал бы сам сюда лезть, паршивец...
-Каин! — проревел Блах. — Копье, что сокрушит вас!
Тело Юста дернулось, приняв на себя еще один удар — удар, лишивший мага правой его половины.
Прорезанные на теле Альберта линии светились все сильнее. Лежавшая у его ног Сфера крутилась волчком, выталкивая наружу сизый дым.
-Нож!
Удивительно, но кукла все еще шевелилась. Свои подделки немец явно готовил на совесть. Искрящий, дергающийся ошметок в обрывках черной одежды, опиравшийся уцелевшей рукой в пол, сидел у стены, свесив набок державшуюся на переплетениях проводков голову.
Нового удара оказалось избежать чуть легче — перекатившись за какие-то шкафы, Асколь вытянул нож из кармана.
Глаза Альберта расширились.
-Нет!
Очередной удар грозил оторвать ему голову. Качнувшись назад, Асколь не устоял на ногах, кубарем полетев в сторону Юста. Упал рядом с его развороченным телом. Боль такая, словно с его лица содрали всю кожу, а может, так и есть, просто он еще не знает.
-Нож...я...сейчас...разорву...связь...живее...
Больно. Как же больно. И ничего не видно.
А, это просто кровь в глазах. Ну и из ушей тоже кровь. И кажется, ноги все в крови. Но это ничего. Нож ведь еще с ним. Вон как в руку впился-то...
Сплевывая кровь, он протягивает нож обломку куклы. Дрожащая рука хватает лезвие.
-Он...не знал...что отрывать, — маг вытягивает руку. — Я...вообще-то...левша...
С громким хлопком рука куклы выстреливает вперед, растягиваясь до ненормальной длины, и даже больше, до хруста шарниров и трещин по всей конечности, большая часть которой, как оказалось, была спрятана внутри фальшивого тела. Пронзив туман, дойдя ровно до середины комнаты, рука наносит удар.
К удивлению палача, нет больше никаких вспышек, нет никакого грохота и нет даже самого завалявшего хлопка. Пред ним, среди клубов дыма, просто изрезанный человек, которого пырнули ножом в грудь.
Человек делает несколько неуверенных шагов назад, судорожно подергивая руками, пропаханные в его теле борозды начинают мерцать. Раз, другой, третий. А потом из них на пол начинает бурными потоками бить кровь.
Асколь медленно поднимается на ноги. Кровь заливает глаза, но они впервые могут увидеть комнату по-настоящему четко, без невозможных углов и недостижимых расстояний.
Альберт, наконец, справляется с собой. Выдергивает нож и бросает куда-то за спину. Проводит рукой вдоль тела, останавливая кровь, затягивая один жуткий разрез за другим.
-Печати больше нет, — изрекает он. — Неважно. Я именован. Я свободен.
-Верно, — Асколь понимает, что лицо его искривляется в безумной ухмылке. — А теперь я тебя убью.
Вновь вспыхивают золотом письмена и линии на полу. Вновь клубится ад, и вновь срывается пепельно-серая мгла в его сторону. Бьет в лицо, сдирая кожу, вырывает волосы, грозит свернуть шею и разорвать само тело чудовищным давлением. Одновременно с этим что-то липкое, мутное, лезет в глаза, а затем, кажется, и в разум, в самую его суть, вытаскивая на поверхность все что он знает, что он помнит, что любит и чего боится.
Пред ним не светловолосое окровавленное тело Альберта Блаха. Пред ним мальчик лет двенадцати с белой кожей, ломкими волосами-сосульками и залитыми непроглядной синевой глазами без зрачков. Из груди его торчит обломок клинка.
-Я ждал тебя, — медленно, с трудом выговаривает он. — Я жив. Ты спас меня. Я должен сказать тебе спасибо...
Синеглазый делает шаг вперед, а он, Асколь, понимает, что не может шевельнуть и пальцем.
-Ты спас меня. Меня и всю Землю, — повторяет синеглазый ребенок. — Я благодарен тебе.
Еще один шаг вперед.
-Сама Земля благодарна тебе.
Еще один шажок.
Взрыв, чудовищной силы взрыв где-то позади. Морок слезает, обнажая гнилую начинку — ухмыляющуюся, перепачканную в крови морду Блаха. Бросив быстрый взгляд назад, Кат видит развороченное тело куклы — маг, наконец, разорвал связь, пожертвовал этой, вне всякого сомнения, дорогостоящей подделкой себя, лишь бы только сбросить с него, старого дурака, оцепенение. Лишь бы только дать ему шанс.
Он не собирался его упускать. Даром что теперь он прекрасно знал, что делать.
То, что не смогла свершить Нора, не сладившая с Печатью.
Она, конечно, более опытная в этих делах. Он всего лишь палач, всего лишь жалкий убийца, а не экзорцист высшего разряда, проходивший обучение у одного из членов Похоронного Бюро.
Но эти слова способен сказать и он.
-Я убию, я жизнь даю. Я раню, я же исцелю.
Лицо Блаха кривится в какой-то странной гримасе — нечто среднее меж страхом и непониманием.
-Отсель тебе не убежать, мой взор не можно избежать, — Блах усиливает напор, но он все равно шагает вперед. — Будь сломлен.
-Не поможет! — рявкает Альберт. — Я именован! Я свободен!
Кровь застилает глаза. Как хорошо, что видеть не нужно. Нужно только говорить.
-Привечу тех Я, кто уж стар, и тех, кто путь свой потерял, — в лицо бьет серая хмарь, пытаясь разодрать его, расколоть череп и растерзать то, что внутри, но не может достать его, разбиваясь о стену, вытканную из старых, простых, святых слов. — Лишь Мне себя посвяти, лишь Мне внемли, лишь Мне служи...
Слова дают сил, слова дают тепло — тепло для него — и могильный холод для того, что стоит пред ним.
-Не поможет! — повторяет Блах, и снова его облик расплывается в тумане, искажается, словно в кривом зеркале.
Снова пред ним Принц Вьюга. Снова он смотрит на него своими синими глазами.
-Отдохновение добудь, но песнь с молитвой не забудь, — его руки опускаются в карманы и достают две последние заготовки для Ключей. — Ты помни обо Мне, ибо Я — Свет, освободивший вас от бед.
-Ты убьешь меня? — вопрошает синеглазое дитя. — Или отдашь тем, кто собирался использовать меня? Растерзать меня? Сделать из меня всего лишь...
-Не притворяйся. Месть тех ждет, кто всех прощает. Предает. Тот, кому верят. Тьма за свет. За жизнь же смерть...
Иллюзия вновь сползает, и, кажется, в последний раз. Искаженное ненавистью лицо Блаха уже пред ним, а в руках его уже два Ключа.
-Освобожденье лишь во Мне, грехи омою миром Я, и след оставлю за Собою.
-Я. Свободен. И. Никто. Этого. Не. Отнимет.
Удар колоссальной силы не сминает выстроенную пред ним стену целиком, но выбивает из нее достаточно кирпичей. Как и из него самого — крови.
Думать о том, сколько ребер сейчас превратилось в костяную кашу, как-то не хочется.
Думать вообще не хочется, хочется лечь и умереть.
-Приидет бессмертие через смерть, — шаг вперед, последний шаг. — Ныне молитву вознеси Мне...
Блах бежит на него, намереваясь заткнуть самым примитивным образом, но его сила убывает с каждым новым словом. Его движения — как у неуклюжего манекена. Его глаза потухают, как потухли давно вычерченные на полу линии.
