— Подготовка? К чему?
— Пьеса предъявляет к нам требования. Она непрестанно подвергает нас испытаниям. И тот, кто пройдет все эти испытания достойно, тот и окажется, в конечном счете, победителем в этой игре.
— В какой игре?
— В этой игре, — и Священник опять указал на окружающее нас пространство. — Наша Пьеса, если присмотреться к ней повнимательнее, не такая уж гениальная вещь. Наши актерские таланты, прямо скажем, далеки от идеала. Другое дело, что нам даны безграничные возможности для самосовершенствования. Но не все из местных обитателей этими возможностями пользуются. А зря, ибо настанет час, когда эта Пьеса, наконец, завершит течение свое! Тогда с каждого спросится, чего он стоит, что он представляет собой — и как актер, и как драматург, и как человек!
— И что потом? — с затаенным сердцем спросил я.
— И в этот самый день будут собраны все те актеры, что участвовали когда-либо в Пьесе. Встретимся тогда все мы вместе, вспомним былые времена. Выскажем друг другу свои мнения, и о себе, и друг о друге. Вот тогда-то Создатели и назовут имена лучших из числа актеров. По достоинству оценят талант и старания каждого из нас. Раздадут призы в различных номинациях. Но, самое главное, Создатели окончательно определят актерский состав, необходимый им для Настоящей Пьесы! А остальных актеров, надо полагать, переведут на менее творческую работу.
— Настоящей Пьесы? А наша Пьеса — она...?
— Было бы наивно считать эту Пьесу настоящей. Нет, Настоящая Пьеса будет иной, совсем не похожей на нашу! Начнется новый Спектакль, где будут играть только достойные этого актеры! И не будет в этом Спектакле отрицательных ролей, и все персонажи будут произносить только мудрые, одухотворенные речи, и славить Создателей. Трудно даже описать, на что будет похожа эта Пьеса, если только это мыслимо себе вообразить! Но возможность увидеть это воочию, принять участие в этом великолепном творческом мероприятии, будет предоставлена только лучшим из лучших!
Священник помолчал еще немного, и подытожил:
— Так что, наш мир — это только преддверие к миру настоящему! И, при известном старании, ты имеешь шанс снова встретиться с Бароном, но уже не здесь, а в следующей Пьесе! А посему, стремись попасть в ряды лучших!
— Так Вы полагаете, что Барон — один из тех самых, достойных?
— Несомненно! — Священник был категоричен. — Я убежден в этом. И тебе представляется шанс повторить его завидную участь!
Беседа со Священником серьезным образом смутила мой ум. С одной стороны, она сулила какие-то неясные, но обнадеживающие перспективы. В первую очередь, насчет судьбы Барона. В другую очередь, насчет моей собственной дальнейшей актерской судьбы.
Но кое-какие сомнения оставались. При всей стройности концепции Священника, она не удовлетворяла меня полностью. Почему — сложно сказать. Может быть, мне было нелегко смириться с мыслью, что не сами актеры определяют течение Пьесы. Может быть, мне было несколько неуютно ощущать на себе пристальный взгляд неких неведомых Создателей, строго оценивающих каждое мое жизненное поползновение. И вообще, позвольте спросить, как же можно считать ту самую Пьесу, в которой мы все участвуем, такой уж ерундой? Все существо мое противилось такой уничижительной оценке.
Насколько я мог судить, мало кто из обитателей мира открыто поддерживал теорию Священника. А значит, мне тоже не надо было торопиться этого делать. Прежде надо было поговорить с другими, не менее уважаемыми обитателями мира. И первым в ряду своих возможных собеседников я вспомнил о Магистре.
Давно уже я хотел пообщаться с этим человеком! Барон когда-то отрекомендовал мне Магистра как умнейшего из местных обитателей. Да и образ его сценического персонажа только лишь подтверждал эту репутацию. Вдобавок ко всему, мы с Магистром были соседями по столу, и у нас с ним уже сложились неплохие взаимоотношения. Если, конечно, не вспоминать тот досадный случай с яблоком.
С Магистром мне посчастливилось поговорить в тот же день, после обеда. Я давно уже отметил его привычку в выходные дни, в послеобеденное время, неспешно прогуливаться по Центральному Залу, как правило, в полном одиночестве. Лучшего момента для беседы нельзя было себе и представить.
Вот и в этот субботний день, в урочное время, в Центральном Зале можно было видеть Магистра, который чинно прогуливался по его ковровым дорожкам, как будто мерил их длину своими шагами. Вид у Магистра был весьма глубокомысленный, как будто не прогулку он совершал, а проводил некое научное исследование.
Преодолев некоторую робость, я приблизился к этой фигуре, облаченной в черную, расшитую блестящими звездами накидку, и в таком же звездном колпаке, и деликатно поздоровался. Магистр, оторвавшись от своих дум, рассеяно взглянул на меня, и кивнул в ответ. После чего, как видно, поспешил вновь обратиться к своим глубоким мыслям.
— Позволительно ли мне будет немного побеседовать с Вами? — со всей возможной учтивостью обратился я к Магистру.
Он вскинул удивленно бровь, снова взглянул на меня, и, несколько помедлив, ответил:
— Пожалуй...
Добрый знак! На всякий случай я принес свои извинения за то, что отрываю его от размышлений, на что Магистр ответил: "Ну, что Вы, пустяки!". После чего снова воззрился на меня, ожидая моей инициативы.
С чего бы начать?
Уже давно я хотел задать Магистру один вполне конкретный вопрос. Вопрос о значении той самой загадочной надписи над входом в Актовый Зал. И сейчас этот вопрос как нельзя более кстати пришелся к началу беседы.
Мой интерес к золоченому лозунгу несколько удивил Магистра, и он даже как-то по-новому взглянул на меня.
— Неужели Вас это действительно это интересует? — недоверчиво спросил он.
Я подтвердил свой интерес. В это время мы как раз подошли к вышеупомянутой надписи, и теперь она тусклым блеском загадочных букв своих таинственно являла себя над нашими головами. Магистр обратил к ней свое лик и, придав его выражению значительную торжественность, громко продекламировал:
— "Магнам рем пута унум хоминем агере!"
И застыл на некоторое время, как будто прислушиваясь к отзвукам своего собственного голоса под сводами Центрального Зала. Я ждал продолжения. Вскоре оно воспоследовало.
— Так звучит эта фраза на языке мудрости! — объявил Магистр. — Почти никто из здешних обитателей и не задумывается над ее великим смыслом. А, между тем, это весьма назидательное изречение одного очень мудрого человека. Имя его тебе ничего не скажет... и никто не скажет...
Тут Магистр опять ненадолго замолчал, погрузившись то ли в свои мысли, то ли в воспоминания. После чего продолжил:
— В сущности, не так уж важно, как там его звали! Главное, человек был выдающийся! Какие Сценарии Пьесы писал! Сам в Спектаклях участвовать не очень любил, зато собственнолично воспитал одного великого актера. Правда, тот в последствии оказался порядочной сволочью. Проявил себя психически неуравновешенным типом. Представляешь, устроил тут у нас пожар, поджог Библиотеку. Едва смогли потушить! Чуть не задохнулись тут от дыма! После этого случая таких припадочных в нашем мире не появляется. Но он успел наделать делов! Библиотека почти полностью сгорела, а в ней хранился экземпляр сыгранных Сценариев Первых Актов Пьесы! Пытались, конечно, впоследствии восстановить Сценарий по обгорелым остаткам, да куда уж там! Практически весь он оказался утрачен! Безвозвратно! Вот с тех самых пор и неизвестно, с чего все началось, и что до этого творилось. Удручающий факт для науки!
Пока Магистр рассказывал мне эту занимательную историю, сопровождая свое повествование скорбными жестами и мимикой, я вспомнил папку с обгоревшими фрагментами рукописей.
— Все это, конечно, интересно, — деликатно заметил я, тем не менее. — Но мне было бы очень любопытно узнать сам смысл этого изречения.
— Смысл самый, что ни на есть! — отвлекшись от своей печали, и приобретая все большую торжественность, объявил Магистр, и, приняв некоторую патетическую позу, продекламировал. — "Знай — великое дело играть одну и ту же роль!" — вот, что она означает!
Я попытался проникнуться всею мудростью этой сентенции. Да, что ни говори, играть роль в Пьесе — дело великое. И роль свою в Пьесе свою нужно играть хорошо. А еще эта фраза могла бы послужить утешением любому актеру, которому по каким-либо причинам надоело играть свою роль на Сцене. В том смысле, что такие настроения являются ярким признаком малодушия. Взялся за лямку — тяни до конца!
Мне хотелось обсудить все мои соображения с Магистром. Но он решил, что я нуждаюсь в его экспертном мнении:
— Переводя на язык обыденный, это означает, что каждому актеру в Пьесе отведена строго определенная роль, и великим правом, а так же еще более великой обязанностью всякого актера является ее, этой роли, неукоснительное исполнение. Без превышения установленных рамок компетенции. Без нарушения законов жанра!
— Каких законов? — переспросил я.
Магистр посмотрел на меня с некоторой долей высокомерной неприязни.
— Ты не знаешь, что такое законы жанра? — поинтересовался он меня.
— Какого жанра?
— Любого. Ты знаешь, что такое — "жанр"? Комедия, трагедия...
— А, конечно! Комедию — знаю. И трагедию — тоже знаю!
— А знаешь ли ты, что такое "реминисценция"? — задал мне Магистр вопрос, с еще большим подозрением.
Вопрос его мгновенно поставил меня в тупик. Я вообще не понял, о чем это он пытается со мной говорить.
— А понятие "эвфемизм" тебе знакомо? — спросил он меня, уже без всякой надежды. Моя недоуменная реакция его снова разочаровала. Магистр горестно вздохнул.
— Вот так! — констатировал он, обращаясь куда-то в пространство. — Человек не знает самых элементарных понятий и терминов, а уже пытается проникнуть в глубины всемирной премудрости!
Я испытал острые угрызения совести, но Магистр уже смягчился, и, хотелось верить, не утратил желания продолжать беседу.
— Впрочем, — сказал Магистр, как бы оправдывая перед самим собой все мое очевидное невежество. — Этого из современных актеров не знает почти никто. И даже не интересуется этим. Выходит так, что сейчас не с кем даже поговорить!
Видимо, возможности побеседовать со мной он был рад. Наверное, его тоже, как и Барона, снедала тоска и жажда общения. Я решил не упускать такой возможности, хотя бы даже с риском снова задать какой-нибудь глупый вопрос, или каким-нибудь иным образом проявить всю свою недалекость.
— А Вы, — спросил я, стараясь показаться максимально учтивым. — А Вы тут с самого начала Пьесы?
Магистр всем своим видом показал значительность срока своего пребывания в этом мире.
— Нет, — ответил он, тем не менее. — Не с самого начала, но почти! Я почти что был свидетелем этого самого пожара в Библиотеке! И самолично принимал участие в восстановлении рукописей!
Я попытался всем видом своим выразить свое уважение к такому сценическому опыту. И тут же задал следующий вопрос:
— И Вы все это время так и играете одну и ту же роль?
— Конечно! — ответил Магистр. — Иначе и не бывает! Я, все-таки, не какой-нибудь второстепенный персонаж!
Хотя я до сих пор не видел, чтобы Магистр появлялся на Сцене, по всему было видно, сам он считал роль своего сценического персонажа в Пьесе достаточно значимой.
"А в чем заключается Ваша роль в Пьесе?" — чуть было не спросил я у него, но в последний момент неимоверным усилием воли заставил себя проглотить этот, пожалуй, весьма и весьма бестактный вопрос.
Магистр, тем временем, сам нашел тему для продолжения нашего с ним разговора.
— Взгляни вверх! — предложил мне он. — Знаешь, что это там такое, на потолке?
Запрокинув голову, я имел возможность лицезреть высокий куполообразный потолок Центрального Зала, по всему черному пространству которого россыпью расположилось великое множество едва мерцающих точек. Точки эти выглядели отсюда, снизу, весьма загадочно, и производили неизъяснимо захватывающее впечатление.
Я вспомнил — Барон в самый первый день моего пребывания в мире показывал мне эти мерцающие в недосягаемой вышине точки. Еще тогда я был поражен их таинственным мерцанием. Но потом было как-то недосуг любоваться ими, и я почти забыл об их существовании. И только сейчас — вспомнил!
— Это звезды! — обнаружил я перед Магистром свое знание предмета.
— Да, это звезды! — наставническим тоном подтвердил Магистр. — Видишь, сколько их?
Их очень много! Я просто не представлял себе, как их вообще можно сосчитать?
— Вот именно! — как бы читая мои мысли, сказал Магистр. — Никто не знает, сколько их тут. Никто, кроме меня!
— И сколько? — тут же задал я вопрос.
Магистр всем своим загадочным и самодовольным видом продемонстрировал мне, что отвечать на мой вопрос он не намерен. Вместо этого он произнес:
— А ведь иные недалекие умы полагают, что это вообще неважно — знать, сколько на потолке звезд. К чему это, говорят они. Главное, что звезды есть, и ими можно любоваться. Может быть, и ты разделяешь эту точку зрения?
Обратившись к своим ощущениям, я установил, что это, пожалуй, так и есть. Но перед Магистром я поспешил обнаружить совсем другое мнение:
— Наверное, это очень важно...
— Именно! — воссиял Магистр. — Именно, что очень важно! В этом и заключается истинная цель всякого мыслящего человека — в поиске истины! В познании того мира, что его окружает. В построении теории всего сущего. И, с этой точки зрения, важен даже не сам результат подсчета, важна не сама точная цифра. Значение имеет сам процесс установления истины!
В наступившей после этого тишине мне была представлена прекрасная возможность поразмыслить над этой глубокомысленной сентенцией. Но эту возможность я упустил, задав следующий свой вопрос:
— А из чего эти звезды состоят? — задал я Магистру свой следующий вопрос.
— Да кто его знает? — ответил он равнодушным тоном. — Я давно уже наблюдаю за звездами, и отмечаю, что ведут они себя довольно странно. Иные то горят, то не горят. То ярче, то слабее. Иногда образуют какие-то непонятные рисунки, смотришь только и дивишься. К примеру, ты сейчас что-нибудь видишь?
К этому времени мне, честно говоря, уже надоело стоять с задранной вверх головой. Я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова, и я уже не в состоянии рассматривать на потолке какие-то рисунки.
— Нет, — сказал я. — Не вижу я никаких рисунков.
— Вот! — Магистр назидательно поднял вверх свой указательный палец. — А я вижу!
— Ну, и что за рисунки?
— Да так, чепуха всякая. Иногда мне кажется, что они что-то означают, но, скорее всего, это просто так. Как говорится классиком, и снится мудрецам, чего и нет на свете.
— Но если звезды блестят на потолке, значит, это для чего-нибудь нужно?
— Может быть, и нужно. А может быть, и нет! Диалектика!
И он вновь поднял вверх свой указательный палец.
— А что эти звезды из себя представляют? Как они светят? — продолжал допытываться я у него.
— Ну, на этот счет есть разные мнения.
