Глаза Элизы обожгли Паскаля замогильным холодом. Теперь она знала: ради собственной выгоды, потакая своим гнусным мыслям, Паскаль Греню ввел в заблуждение Вивьена и обманывал ее саму. Воистину, он не хотел допустить, чтобы в ее жизни снова появилось то, что дорого ее сердцу.
Лжец.
— Я доверяла тебе! — воскликнула Элиза, перебив Паскаля посреди какой-то фразы, которой он многословно оправдывался. — А ты, выходит, считал меня доступной добычей. Знаешь, раньше... быть может, я бы ударила тебя, услышав такое. Но не теперь.
— Ударила? — округлил глаза Паскаль. — Элиза, для женщины ты очень много себе позволяешь. Если б ты и вправду вела себя так, как пытаешься показать, то вряд ли дожила бы до своего возраста. Я, заметь, спокойно отношусь к твоей дерзости, но...
— Ты просто ничего не можешь сделать против моей дерзости, — холодно рассмеялась Элиза. — Я дерзила графу, Паскаль. Я дерзила инквизитору. Думаешь, я устыжусь или испугаюсь дерзить тебе?
Она вложила в вопрос столько желчи, сколько смогла.
— Элиза, ты… — Он не нашелся, что сказать, и замолчал на полуслове.
— Я заплатила тебе за пять дней вперед. Я улажу дела, и после этого освобожу комнату и оставлю ключ в замке. Можешь не искать встречи со мной — я не буду с тобой разговаривать.
Развернувшись, она быстрым шагом покинула двор.
Паскаль долго прислушивался к звуку ее шагов, кусал губы и сжимал кулаки от досады, но не погнался за ней и не сказал ей вслед ни слова.
* * *
Оставшиеся несколько дней растянулись для Элизы на целую вечность, полную нервного ожидания и предвкушения. Последние задания по работе были выполнены, последняя плата за них была получена. Элиза тщательно вычистила комнату от следов своих занятий, так что ни трав, ни языческих атрибутов в ней не нашел бы даже самый пристальный наблюдатель.
Теперь Элиза не доверяла Паскалю и его заботливости. Да и о какой заботе речь? Что она жила на постоялом дворе и ела в трапезной? Так она ведь платила за это деньги. Это была услуга, а не какой-то особый дар. Единственное, где ее горе-ухажер о ней позаботился, было устройство на работу. Да и там он лишь раз привел ее, а дальше она сама показывала, на что способна.
Если прежде у Элизы были какие-то теплые чувства к этому месту и этому человеку, то теперь она была готова покинуть их без малейшего сожаления.
Конец недели пришелся на 31 ноября. Весь этот день Элиза почти физически чувствовала, как ее тянет куда-то, словно сердце обвязали веревкой и потянули за конец. В шуме ветра и тьме сгущающихся сумерек ей, как никогда, чудился шепот голосов — знакомых и иных, неизвестных, но будто бы неуловимо родных.
Тихой тенью Элиза ходила по Кану, прощаясь с городом, который вовсе не был виноват в ее несчастье.
С вечера собрав вещи перед уходом, она легла спать, загасив все свечи, которыми обставляла свое жилище. Погрузившись в темноту сна — последнего в этом месте — Элиза недолго пробыла в забытьи. Вскоре картина, удивительно яркая для обыкновенно спящей без сновидений женщины, прорвалась в ее сознание. Словно души посетивших ее во сне людей пользовались истончившейся границей между своим миром и ее, чтобы поговорить с ней.
* * *
Элиза стояла, окруженная пламенем, не касавшимся ее. Она боялась двинуться с места, чтобы его хищные языки не обожгли ее, и пыталась разглядеть, что находится за пылающей завесой, но не могла.
— Элиза!
Она обернулась на голос. Как это часто бывает во сне, она скорее просто знала, кто перед ней, чем могла описать.
— Гийом! — прошептала она в удивлении.
Юноша стоял в огне, словно бы вовсе не чувствуя его жара, и внимательно смотрел на нее.
— Гийом! — Элизе вдруг захотелось объясниться: — Я не хотела. Я не хотела, чтобы все получилось так. Я не забыла тебя. Даже когда я старалась, я не могла! Знай, я помню тебя, всегда буду помнить. Я разделила свое сердце пополам — между тобой и Вивьеном, и я полюбила его. Но если ты сейчас и вправду слышишь меня, то ты, верно, видишь, что я не вру, видишь, что я чувствую... пожалуйста...
Она заплакала. Юноша покачал головой:
— Я не злюсь на тебя. Я вижу, что ты не врешь. Я понимаю. Теперь я все понимаю.
Элиза хотела шагнуть ему навстречу, но он поднял руку в останавливающем жесте.
— Еще не время.
— Еще не время, — повторил другой голос, и, обернувшись, Элиза увидела вторую фигуру в огне. Рени гладила языки пламени руками, словно они были лоскутами ткани. — Тебе рано к нам, — проговорила она. — Ты еще нужна там.
— Я скучаю без вас, — прошептала Элиза.
— Мы с тобой.
— Мы всегда будем с тобой.
— Но нам пора дальше.
— Ты нужна ему.
Элиза уже не могла разобрать, кто из них что говорит ей. Третий голос, далекий, но отчаянно громкий, позвал ее из пламени:
— Элиза! Элиза!
Всполохи огня свернулись, образовав надпись так хорошо знакомым ей почерком. «Élise».
— Вивьен! — Она хотела броситься на голос, пробежав между силуэтами Гийома и сестры.
«Почему он так отчаянно кричит? Что с ним? Неужели с ним что-то случилось?»
— Спеши! — Рени провела в пламени рукой, начертав какой-то знак — Элиза не разобрала: крест, или руну — и отступила, растворяясь в огне. — До встречи, сестра!
— До встречи. — Гийом протянул к ней руку и медленно отступил назад, лукаво улыбаясь, как в тот день, когда она в последний раз видела его живым. Плавный взмах руки, и он взметнул вокруг себя огонь, пропав из виду.
Элиза на миг замерла, а затем бросилась в ту сторону, откуда слышала голос Вивьена. Пламя расступалось, но ей казалось, что вновь вокруг нее все рушится, и беда, неумолимая беда, спешит обогнать ее, чтобы вновь забрать у нее то, что ей так дорого. Она бежала по дороге, бежала по разрушающемуся городу, бежала в Руан...
— Элиза!!! — звавший ее голос сорвался на долгий крик.
Сомкнувшись перед ней, пламя поглотило все вокруг.
* * *
Элиза открыла глаза и несколько мгновений смотрела в одну точку на стене, пытаясь отдышаться. Слезы — теперь уже ощутимые, соленые, горячие — засыхали у нее на щеках.
«Только не снова!» — в неконтролируемом страхе подумала она. — «Прошу, только не снова!»
В окне уже можно было разглядеть светлеющее рассветное небо. Элиза встала с кровати, оделась, собрала немногочисленные пожитки и перепроверила, не оставила ли в комнате что-то из вещей.
Спустившись в трапезную залу, она спешно заказала еще сонной кухарке припасов в дорогу, обещав приплатить за щедрую порцию — этой пищи Элизе должно было хватить надолго. Откушав немного перед тем, как отправиться в путь, она тут же поднялась забрать вещи и оставила ключ в замке, как и говорила Паскалю.
Последний раз проходя залу, она столкнулась с ним, приготовившимся встречать ранних посетителей. Увидев Элизу, Паскаль перегородил ей дорогу. Она посмотрела на него с угрожающим спокойствием.
«Только попробуй остановить меня».
Но он не стал пробовать. Нервно втянув воздух, мужчина кивнул, и, пусть и с некоторым трудом, проговорил:
— Доброго тебе пути, Элиза. И удачи.
Некоторое время Элиза напряженно молчала, но затем глубоко вздохнула, лицо ее расслабилось, и она спокойно ответила:
— Спасибо.
После этого она навсегда покинула постоялый двор, и вскоре, миновав городские ворота и каменные стены, оставила Кан позади.
‡ 23 ‡
Руан, Франция
Год 1361 от Рождества Христова
Четвертого декабря, когда день уже начал клониться к закату, Гийом де Борд вошел в кабинет епископа Лорана с воинственным видом, держа в руках только что доставленную депешу из Авиньона. Папская печать была сорвана совсем недавно, и теперь архиепископ де Борд спешил озвучить распоряжение понтифика руанскому отделению инквизиции. Как он и ожидал, Ренар тоже находился в кабинете епископа: он был неподалеку, когда доставили послание и, разумеется, не преминул сообщить об этом Лорану.
Судья руанской инквизиции выглядел изможденным, но встретил папского легата решительным взглядом и явно был готов ко всему, что мог решить понтифик.
— Его Святейшество в срочном порядке рассмотрел оба наших послания по вопросу Вивьена Колера, — холодно заявил де Борд. — Епископ Лоран, — нарочито официально обратился он, — вам больше не дозволено вмешиваться в это дело каким бы то ни было образом. Любое непослушание с вашей стороны будет караться низложением и отлучением от Церкви. Решать, насколько вы выполняете указанные условия, Его Святейшество доверил лично мне. — Он демонстративно протянул документ Лорану. — Желаете прочесть?
Лоран побледнел, однако выражение лица сохранил спокойное.
— Я полагаю, раз Его Святейшество предпочел не отвечать лично мне, он и мое ознакомление с этим распоряжением будет считать вмешательством в дело. — Насколько мог, он постарался говорить бесстрастно.
— Его Святейшества здесь нет, — улыбнулся де Борд. — Решать мне. Если вам угодно, читайте. Я — не сочту это вмешательством. Вы имеете право знать волю Его Святейшества.
Лоран скрипнул зубами.
«Надо же, какая милость», — прошипел он про себя.
— Я воздержусь, — каждое слово было процежено сквозь зубы.
— Отчего же так? — елейно полюбопытствовал де Борд.
— Оттого, что в этом нет никакого толку. Судьбу арестанта должен был решить Его Святейшество, вняв вашим доводам или моим. Он предпочел внять вашим. Теперь я бессилен что-либо изменить.
Ренар прищурил едва видящие глаза и вопрошающе кивнул.
— Мне тоже запрещается участвовать?
— О тебе, сын мой, разговора с Его Святейшеством не было, — снисходительно улыбнулся де Борд. — Хотя, признаться, я был неприятно удивлен твоим поступком на допросе Вивьена, я все же отметил, что ты действовал взвешенно и руководствовался личной моралью, что не вызывает у меня сомнений в твоей добросовестности. Если ты в силах участвовать в этом деле, я не стану возражать.
Ренар молча кивнул, удержавшись от того, чтобы переглянуться с Лораном. Он понимал, что епископ вызвал немилость папы не по собственной воле, а потому что узнал от своего подчиненного, что творится в допросной.
— Ваше Высокопреосвященство, я должен сказать, — вздохнул Ренар. — Мне неизвестно, что именно вы писали Его Святейшеству, но, полагаю, вы не упомянули, что епископ Лоран вмешался в ход допроса Вивьена Колера по моей просьбе. Это я несу ответственность за…
— За то, что доложил ему о том, что происходит в допросной, — перебил де Борд, окинув Лорана оценивающим взглядом. — За это я с тебя ответственности не снимаю и уже объяснил, как к этому отношусь. Но принимать решение о вмешательстве в ход допроса должен был только епископ Лоран и никто другой. Твоей ответственности здесь нет, сын мой, и быть не может.
Ренар опустил голову, понимая, что сделал только хуже.
— Когда… возобновятся допросы? — надтреснутым голосом спросил он.
— Не вижу смысла с этим тянуть, — качнул головой де Борд. — Распоряжение Его Святейшества относительно Вивьена Колера предельно ясно: необходимо получить сведения о возможной еретической секте, скрывающейся в Руане, заставить его говорить. Его Святейшество упомянул, что если Господу будет угодно оставить эту информацию тайной для инквизиции, он заберет Вивьена Колера из наших рук раньше, чем мы ее получим.
Ренар едва не ахнул.
«Папа разрешает пытать Вивьена до смерти, лишь бы добиться признания?» — негодовал он про себя. — «Какого черта, Вив ведь инквизитор! Неужели папе совсем нет дела…»
— Если желаешь участвовать, идем, сын мой, у нас много работы. Я распорядился, чтобы все подготовили. Похоже, ночь будет долгой.
* * *
Дверь в келью, в которой держали Вивьена, резко распахнулась, и в помещение ворвались тюремщики де Борда.
Вивьен невольно вжался в стену при виде них, едва не простонав в голос протестующее «нет». Палачи де Борда, не говоря ни слова, с двух сторон подхватили едва окрепшего узника и потащили его по коридорам епископской резиденции вниз, в подвал, где в допросной его уже ожидали дознаватели. В самом помещении кое-что изменилось — как что-то в нем менялось с каждым новым допросом. Теперь здесь появилось новое пыточное орудие, и Вивьен понимал, что сегодня ему предстоит выдержать один из самых суровых процессов дознания.
— Не будем тратить времени на созерцание твоего упрямства, — без приветствия сказал де Борд, завидев своего арестанта. — Если ты, конечно, не передумал и не решил сотрудничать, Вивьен.
Палачи, явно сговорившись заранее с де Бордом, помедлили несколько мгновений, прежде чем вновь поволочь пленника за собой: они давали ему последний шанс передумать. Видя, что с ним собираются сделать, Вивьен искренне желал перестать сопротивляться. Лишь чувство долга заставило его с силой сжать челюсти и не произнести ни звука.
«Ты не имеешь права. Лоран… он тебе поверил, он рискнул очень многим, чтобы вытащить тебя с прошлого допроса. Ты не имеешь права сдаться вот так. Ты должен выдержать!»
— Я так и думал, — закатил глаза де Борд. — На станок[14] его.
Простое в своем исполнении, это устройство нагоняло ужас на любого, кто хоть раз слышал о нем. Это был деревянный стол, на концах которого закреплялись широкие валики с привязанными к ним веревками, оканчивающимися кожаными ремнями. У самых валиков располагались рычаги, которые при первом взгляде не казались устрашающими, однако Вивьен прекрасно понимал, какие мучения они принесут ему уже через несколько минут.
Палачи привязали сопротивлявшегося арестанта к столу, закрепив его руки кожаными ремнями, а после зафиксировав лодыжки. Искалеченная, лишенная трех пальцев правая рука отозвалась болью при этих грубых манипуляциях, а ведь дальше будет только хуже…
С помощью рычагов палачи натянули веревки так, что они пока не причиняли боли, они лишь заставляли арестанта принять необходимое для допроса положение. Тело, закрепленное на станке с вытянутыми прямыми руками и прямыми ногами, почти сразу лишилось возможности двигаться. Вивьен понимал, что пока будет длиться допрос, он сможет лишь неистово вертеть головой в попытках сбежать от нестерпимой боли. Страх горячей волной обдал все его тело, а ведь пытка еще даже не началась.
Де Борд замер напротив станка, став совсем близко к арестанту.
