Ибо богиня 01-15

— Вороновы, — Катерина обернулась к сыну, — Илюш, Свету Воронову хорошо помнишь? Помнишь, как она в детстве любила возиться в воде, а потом стала напрочь отказываться?

— Стала бояться раздеваться, да? А лицо, руки?

— Грим. Тяжёлый грим.

— Но недавно же мы у них купались... Все купались. И она тоже...То есть... Вылечилась?!

— По генетическому анализу вероятность на наследственную болезнь у девочки была 0,0008%. И большую долю из тех десятитысячных от процента падало совсем не на болезнь Фирдли. Не повезло. И лечение в младенчестве тоже не помогло: девочка влетела в несчастливые десять процентов. Помогла, недавно помогла — одна гесская травка. Может, слышали — ромащик?

— Ромащик? Это от которого сны?..

— Яркие, светлые, успокаивающие. Родители хотели сделать ей подарок на день рождения, на шестнадцатилетие — чтобы на первый юбилей хоть сны её были... сияющими. Скупили всё, что на Земле было тогда — хватило на месяц. Как оказалось, месячного курса достаточно. Девочка любит теперь раздеваться.

— Я заметил, — буркнул мальчишка.

— Так вот почему ромащик невозможно достать стало: Вороновы до сих пор, наверное, "скупают всё"?

— Да, у них сейчас его... я даже не знаю сколько! Домашний врач посмеивается: уверен ближайшие десять лет, как минимум, девчонке не понадобится, но родителям не до смеха. Мать, до сих пор, как увидит хохочущую голую дочь, — не может сдержаться — плачет.

— А КОМКОН?! Он — что? Для своих не может достать?!

— Вороновы излечение дочери не очень— то и рекламировали. Врачу сказали: сначала изучи всё, убедись, набери материала на диссертацию... А сами... скупали всё, до чего могли дотянуться.

— Но они ж тогда его не продадут! Никому. Ни за какие деньги. Ни порции.

— КОМКОНу, видимо, и не продали.

— КОМКОНу?! И КОМКОН...

— У Вороновых в домашней клинике сейчас восемь человек... Попробуй, отними лекарство у больных...

— А ты?

— А мне они должны.

— Да наплюют они на любые долги!

— На некоторые не наплюёшь. На один — нет, не мне — они как— то плюнули. При мне — прощение вымаливали. И через два года Светка чистым чудом вылечилась.

Дочь замолчала... потом взглянула на мать... потом скосила глаза на брата... Мать чуть заметно качнула ресницами...

— ... А ты? Со Стеховым? — тогда спросила Фаня.

— Знала бы, как мне было страшно, когда рожала тебя...

— Мама, но ты же ни в чём перед ним не виновата! Ты его просто не любила! — почти выкрикнул мальчик. — "Любимая женщина не знает никаких обещаний"!

— И это тоже... этот стих мне читали тоже... И еще:

Если я поклоняюсь ей, считая это своим долгом,

И если она никогда не отвечает на мои приветствия,

Есть ли у меня повод для обид?

Подумать только — XIII век... Не виновата. Не любила. Не обещала. Но, — улыбнулась далёкому воспоминанию женщина, — боюсь, Валерке не хватило всего лишь пары-тройки недель.

— Расскажи! — взмолилась дочка.

— Ну, раз твоего брата уже утомили любящие раздеваться девицы...

— И что с того?! — ощетинился мальчишка. — Мне она не нравится! Ни капельки!

— В твоём возрасте это означает только одно: есть другая, которая... — опять улыбнулась мать, — которая нравится... капельку...

— Илюха... — восторженно выдохнула сестра, — кто она?!

— Уймись, — дочери Катерина Одоевцева покачала головой и положила руки на плечи сына, не дав тому вскочить, — кажется, здесь не безоблачно... Вот и послушайте. Ифка, не всё выболтала. Впрочем, что это я?... Леди Иветта, когда рекламу "Тёмному мёду" выстраивала, была предельно аккуратна. Несколькими намёками взбудоражила Сеть и отстранилась. А дальше само покатилось: что-то прошипела Лина; в ответ на нечаянный вопрос только махнул рукой и покрутил головой Семён; от чего-то сумела отказаться я.

— Ты не позволяла ему целовать даже руки! — закричал мальчишка.

— Слова "даже" — не было, — тихо поправила его сестра.

— Класса до седьмого я его не выделяла среди прочих никак, а потом заметила, что он... как он... и он стал почти неприятен.

А после первого прочтения нашей пьесы, я пожаловалась маме, что во всем представлении мне досталось ровно шестнадцать слов.

" — А твой влюблённый мальчик? — заинтересовалась мама.

" — Стихи он теперь Алинке пишет, — буркнула я.

" — Я не о поэте. О режиссёре вашем.

" — Сказал, что со сцены меня не отпустит.

" — Что же на ней ты с теми шестнадцатью словами почти час делать— то будешь?

" — Он сказал: что обычно — не смотреть на него. А он — будет.

" — Смотреть на тебя?! — зашлась абсолютно непонятным мне, по тогдашнему возрасту восторгом мама. — Какой, оказывается, это опасный молодой человек...

— Не понимаю, — пробормотал мальчишка, высвободившись из материнских рук.

— Я тоже ничего не поняла, когда оказалось, что дистанция между разрешением час смотреть на себя влюблёнными глазами, до поцелуев взахлёб даже не два шага. И не шаг даже. Нет её вообще. Достаточно было однажды оказаться случайно наедине в гримёрной...

— Случайно, мама? — поводила себе пальцами по губам девчонка.

— Теперь уж и не знаю. Поначалу я себя убеждала, что да. А потом не нашла ни единого факта, что кто-то подстроил: он ли, я сама, или Крокодил с Ифкой...

— А их ты спрашивала?

— Отказываются. Улыбаются и отказываются. Отказываются, но улыбаются! И понимай, как хочешь, — разгладила себе лоб женщина. — А руки себе целовать я ему не позволяла, в самом деле. Он несколько раз тянулся — вырывала, ругалась, грозилась.

— Мама, почему?

" — Ну, почему?! — спросил он.

" — Сейчас поймешь, — ответила я и наклонилась к его ладоням... Когда я опять посмотрела на него, он был белым, как... Как когда я просила его простить меня и вернуться к классу. Но в прошлый раз мне было неуютно и всё, а на этот... В голове стояло только одно: "Как же он любит меня".

— И ты...

— Девчонка ещё была — удержалась.

— А он?

— А он и не понял, — пожала плечами женщина, — мальчишка.

— Что не понял? — не понял мальчишка.

— Что мог тогда целовать всё — и губы, и руки, и всё остальное.

— Почему?!

— Потому что любил. Просто потому что любил, — ответила старшая сестра.

— А как он понравился моей маме! Особенно, когда пообещал, что в следующем году поставит "Ромео и Джульетту", со мной — Джульеттой.

"— Линка для меня и ноты не напишет! — закричала я.

"— Ага, она мне так и сказала, — спокойно так ответил он, — но Тоха пообещал, что они её уболтают... — и так же убеждённо добавил: — И с тобою мы выиграем всё. Всю Вселенную!

"— А Катя сможет? — улыбнулась ему мама. — Со Вселенной?

"— Катерина может всё. Кать, изобрази витязя на распутье перед камнем! Чтоб на коне и с копьём!

Господи, тогда, рядом с ним я могла всё, мама только в ладоши захлопала.

"— А теперь тот камень!

Рядом, на столике лежала какая-то бумага, у маминого мольберта — кисточки, краски, я быстро нарисовала нечто вроде трех иероглифов, налепила себе на лоб и села в позу лотоса!

"— А теперь ворону на том камне!

Я хлопнула его по плечам, он послушно сел, я взгромоздилась ему плечи и во все горло крикнула: "КАРРРРР!!!"

Но тут каникулы. Мы с ним, как обычно, как ещё полкласса, разъехались по своим вторым родителям, он — к матери, я — к отцу. На Крит. В Никозию. Вот туда приглашения из мастерских ко мне и пришли. Нью-Йорк, Кёльн, Москва... Ваш дед сразу сообщил обо всём вашей бабушке, она приехала, и вдвоём они меня... они меня уболтали.

— Ты закрылась от него... Ни разу не связалась с ним... Ни слова... Несколько лет...

— Родители запретили.

— И ты послушалась?!

— Его мать... "И на три года, девка!... Иначе... Иначе прокляну". А его отец потом еще раз связался со мной и попросил: "Пожалей ты его... Ему теперь выживать придётся, понимаешь — выживать...

А я в Щепкинском училище, уже к концу первого семестра, в присутствии их гения, твоего, Фань, отца, закатила истерику: через ваши четыре года мне только бабу-Ягу останется играть, а Валерка уже к весне обещал Джульетту!

Директрисса аж задохнулась:

"— Да ты сейчас ноль! Хочешь играться в детских спектаклях — скатертью дорога! Для них лицензия тебе не понадобится!

А Иннокентий посмотрел на меня внимательно. Первый раз посмотрел:

"— Девочка, значит, ты полагаешь, что Джульетту уже бы смогла?

"— И её! И что угодно! Хотите витязя на распутье?! А камень перед ним?! А ворону на том камне?..

Каркнула я, взлетев ему на плечи.

— Мама, но всюду написано... но ты же...

— Да. В училище за все их три с половиной года я не пропустила ни одного занятия. Потому что гениальный режиссёр Иннокентий Брага сказал:

" — Девочка, человеку спать необходимо. Четыре часа в сутки. Я смогу сдвинуть всё в ночь. Выдержишь?

Я кивнула.

И директриса спорить не стала. Только буркнула:

"— До первого опоздания! До первого зевка на семинарах!

Этого удовольствия я им не доставила тоже.

Как потом узнала... Сценка с моим целованием рук... Врачи очень настаивали, чтобы Валерке заблокировали память на этот эпизод. Он отказался. Они ему объяснили, что он сильно рискует. "Сильнее боли нет, чем вспоминать минуты счастья в годину тоски"

"— Я выдержу, — ответил он. — Мне — надо.

"— Тебе будет действительно больно. Очень. Проверено.

"— Зато хоть какой-то толк, может, соберётся со всего этого дерьма!

" — Мальчик, ты что — считаешь себя поэтом?

" — Нет, режиссером.

Мать настаивала на блокировке, но его решение поддержал отец.

Как помнишь, сын, с Джульеттой я выиграла вселенную — получила первый статус. За музыку к постановке композитор получил статус тоже. Помнится, у Аркадия Серова он стал третьим. А Лине из— за ещё одной "попсы" не пришлось больше откладывать свой опус N6. За полгода она его, Трагическую симфонию, то есть — дописала. Главную тему из которой теперь знают все: на ней, как-никак, вселенский статус заработан тоже...

— Теперь? Саундтрек к прошлому фильму Стехова?

— Да.

Молчать Одоевцева умела бесконечно. Сейчас пауза длилась всего пару минут:

— ...А ещё, благодаря Валерке, я уже не гадала: "Да как он смеет?! А я... Что со мной-то?!" Я уже знала: это любовь. Не испугалась любви я с твоим, дочь, отцом. Да и с твоим, сын.

И опять долгая пауза...

— Виновата ли я? — нет! Я Валерке ничего не обещала. Не успела, — хмыкнула женщина. — Нет, не виновата. Но осталась должна, — и успокаивающе улыбнулась мальчику. — Была должна.

— "Была"? — переспросила дочь.

— Тридцать лет назад я "была для него всем". Три года назад я ему и отдала — "всё". Квиты.

— Но на нас же, — сестра потянулась к брату, и он, тоже вытянувшись, взял её за руку, — ничего на нас, вроде, из-за него не повисло? Никаких проклятий.

— А не потому ли, — Катерина опять была в своём "нигде", в таком любимом её детьми "нигде", в таком ласковом, таком уютном... — не потому ли, что расплатиться с ним, обязательно расплатиться с Валеркой, я решила ещё тогда. Когда ходила тобой, — она чуть вздохнула и вдруг тряханула головой — так что волосы, разметавшись, укрыли её лицо... Она ладонями развела их. — Но как легко, наконец-то, теперь мне будет рожать...

— Мама! — ужаснулась дочка, — от кого?!

— Не знаю, дочь, — улыбнулась из нигде Екатерина Одоевцева, — Наверное, его я ещё не знаю.

15. Игра вероятностей

— Рыцарь Богини, прими мою верность!

Новичков было пятеро. Две группы: трое парней — два мечника(Месх и Дар) и стрелок(Тэп) (третий— четвертый уровни), и девушка с парнем, Транз — мечник(седьмой уровень) и Гара — магиня земли (тоже седьмого уровня) и травница (пятого).

В Долину обе компании выбрались почти сразу друг за другом, незадолго до полудня. И, ориентируясь на диковинного цвета дым от костра, подошли к лагерю. Их встретили. Накормили ушицей.

"— Это ж жемчужная форель?! — поразилась травница.

"— Ага, — почти равнодушно согласилась гейша. Ну, почти совсем равнодушно...

— Нам маскироваться или наоборот? — накануне вечером попросила Мара совета у остальных.

— Кроме мбада, райтов и гракххов есть ещё восемь кланов, — буркнула Эфа, — кому из них загорится здесь пошарить — не угадаешь.

— И не угадаешь — как, — поддержал её Симон, — парой разведчиков— диверсантов? боевой группой? войском?

— То есть выставлять караулы?

— Ага, — хмыкнул Фрей, — девять человек на всю долину... Которую мы не знаем.

— Восемь, — сразу отказался Амадей, — я одновременно бдеть и мыслить не умею. Да и неодновременно — тоже. Не буду думать — ночью засну.

— То есть надо прятаться?

— Вы шли к Рыцарю, — опять подал голос шут, — И мы шли к нему. И всё? Больше никто?

— Нет, — поддержал его недосказанное предположение Амадей, — я очень надеюсь, что — нет. Завтра— послезавтра будут ещё... Возможно даже сегодня ночью. И если мы спрячемся — могут повернуть назад.

— Так делать— то что? — попробовала добиться определённости Мара.

— Да делай, что хочешь — всё равно пожалеешь, — засмеялся шут.

— "За" и "против" уравновешивают друг друга, — опять согласился с ним стратег, — значит, интуичь. Ты — старшая, решай.

Мара поначалу растерялась, но заметив ухмылку Эфы, сжала зубки, вслушалась в себя и решилась:

— Разжигаем костёр. Эфа — подкрасишь пламя. А поутру — дым. Сумеешь?

Симон, почему— то хмыкнул, мальчишки, "змееныши Эфы", заулыбались. А сама чародейка, недоумённо взглянула на алхимика, пожала плечиками, но смолчала.

Неприятные новости были тоже. Поутру Фрей выпросил у наивного блейковского аватара вилочницу ("Эх, — поморщился Блейк, — прошлый не отдал бы!" ), сблатовал Вэса ("Ты же слышал, искушал он мечника: — лабиринт несложный! Мы далеко не полезем. Пока эти сони дрыхнут, обшмаляем парочку коридоров и вернёмся! Чего там — первый уровень!"), и они полезли в пещеру "за сокровищами".

Пока остальные "сони" просыпались, пока хватились, пока дожидались, пока переругивались, пока решались, прошло почти два часа. Хорошо хоть у деятельного бездельника Фрея хватило ума оставлять за собой светящиеся метки...

В лабиринте вилочница предупредила парней о паре простеньких ловушек, но... Но тем самым состоялся факт использования артефакта четвёртого уровня, сработала автобалансировка, и, в конце концов, спасательной группе из четырёх воинов и одной волшебницы пришлось отбивать загнанных в тупик искателей приключений от стаи пестрых тушканоидов.

Эти шустрые попрыгунчики особо под мечи не лезли — да попробуй ещё достать тяжёлой железякой наглую мелочь пузатую! — они скакали по полу, по стенам, — едва ли не по потолку! — и плевались ядом. Яд тоже, вроде бы, не был особо опасен... Не смертельно опасен... Если одна порция, и если не в глаза, и если вовремя подлечиться. Но у Вэса уже горели два пятна на левой щеке, одно — на лбу, а Фрей, хоть стоял вторым, умудрился подставиться обеими кистями. Достать же аптечку, промыть пораженное место, наложить слой мази, забинтовать — времени не было! На прорыв идти — точно глаз лишиться... Ждали подмоги. Дождались. Эфа выжгла большую часть стаи, остальные разбежались. Фрей получил от неё затрещину, Вэс не успел — благополучно потерял сознание сам.