— И че? У них там сравнительно недавно кончилась Великая Война, на войне же всегда полно и ненависти и ужаса, и всяких там сильных чувств. Ладно штатовцы, но мы-то знаем. С точки зрения гримм, что житель Ремнанта, что землянин — разницы нет. Флюкт, малек тебе четко сказал: будь гримм такие сильные, они бы давно всех смели. Завалили волнами черного мяса, еще когда люди с копьями и мечами оборонялись. А у нас факт, понимаешь, Харя, тьфу, мля, Флюкт!

И Худой в свою очередь прихлопнул по столу обеими ладонями, заменяя, наверное, ругательство.

— У нас факт: Ремнант есть! И его электроника лучше нашей. Ты хоть примерно представляешь, сколько миллионов работяг должно пахать и копать, чтобы прокормить восемь-двенадцать академиков в белых халатах и пару тысяч инженеров рангом поменьше? У нас от Маркони прошло уже семьдесят лет скоро, а эти Свитки для нас еще лет полста, не меньше. Сто двадцать лет развития!

Успокоившись, Худой скрутил опустевшую газету, завернув крошки внутрь, скомкал и положил в мусорку возле окна. Вернулся к столу:

— Мы опять уклоняемся в сторону моря. Пушечки, танчики. Сафонов с Северного Флота на "ишаке" немецкие "мессеры" бил. Вьетнамцы минометы из газовых баллонов в джунглях на весу точили. Они французов при Дьен-Бьен-Фу поставили раком. И даже Иностранный Легион, укомплектованный беглыми эсэсманами через одного, французам не помог. Товарищ Кортес! Рассудите нас.

Товарищ Кортес поболтал сильно полегчавшую фляжку. Выложил ее на стол и принялся загибать пальцы:

— Первое, вы обсуждаете: стоит ли их завоевывать? Сначала нужно провести георазведку. Для этого нужно переправить технику. Потом установить, есть ли там чего стоящее обратной доставки в товарных количествах. И каким способом обеспечить эту доставку: порталом, через космос или еще каким способом. И только после всего — приказ танкистам: "Заводи!" Но это не нашего уровня вопрос, его решает политическое руководство страны. Нам поставили задачу: придумать способ. Учитесь не отклоняться от заданной темы.

Посопев, Кортес поднял палец наставительно:

— Второе: как на завоевание посмотрят наши соседи по планете?

И сам себе ответил:

— Это как раз понятно. Мы для них уже в другом мире. Есть первый мир, мир капитала. И мы, коммунисты, второй мир. И страны третьего мира, они так и называются, потому что не дотягивают. И вот, что происходит в нашем втором мире, капиталисты просто не знают. Мы запросто можем в ад скважину пробурить. Хрен кто чего узнает, пока мы чертей на телевидении не предъявим. Конечно, царская Россия, где иностранный капитал пронизывал все и вся, оказалась бы вынуждена делиться секретом с капиталистами других стран. А нам плевать. Мы идейные. Нас не купишь.

Худой поднял руку и, дождавшись разрешения, возразил:

— Всех покупать и не надо. Мы исходим из того, что тайна будет рано или поздно раскрыта.

Кортес безразлично зевнул:

— Америка не начнет горячую войну, зная, что мы в этом случае точно молчать не станем. Они не станут менять возможные проблемы на проблемы стопроцентные. Чего там русские нашли на другой планете, бабушка Геббельса надвое сказала. И есть эта иная планета вообще, или это опять лисы-оборотни защищают свободу Кубы? А вот "самосвал" в ответ может прилететь запросто, у нас это прямо в доктрине написано. Тут ничего проверять не надо, все кристально ясно, как водка минского разлива. Я ответил на ваш вопрос?

Худой кивнул. Тогда Кортес, опять повертев фляжку в руках, опустил ее на центр стола жестом ставящего мат шахматиста:

— Третье. Реакция гримм, когда они — или то, что стоит за ними — оценят нас как угрозу. Что произойдет? Если гриммы часть прежней цивилизации и ими управляет, скажем, электронный мозг. Он усилит натиск? Наоборот, возьмет паузу на разработку новых видов гримм? Тут надо историю смотреть, опять же: Ремнант доразвивался аж до Свитков, и гриммы так и не смогли загнать его под лавку. И в этом пункте я согласен с Поручиком и Худым, а не с Флюктом.

Флюкт сейчас же поднял руку, получил разрешение и принялся возражать:

— Конечно! Вот на этом неимоверно крутом Ремнанте внезапно открывается портал. Бряцая оружием, вылезают люди из другого мира. Повод паниковать, нет? Если даже не бряцая — представьте такое у нас? Разве никто не начнет панику, перестраховку? Секты, религии...

Кортес выпрямился, толкнув ногами стол. Падающую фляжку поймал Поручик. Флюкт, не обращая внимания, торопился договорить:

— Первая мысль у большинства — они хотят нас завоевать!

— Че сразу завоевать? — засопел Брат. — Оккупацию надо заслужить! Индейцы не впали в истерику, когда к ним приплыли испанцы. Китайцы не боялись ни Саши Македонского, ни римлян, а самураи совсем и не знали ни про одного, ни про других! Вылезли, прилетели, припыли чудики. Ну здорово, поторгуем. Вдруг их удастся подверстать на войну против гриммов?

— А население? Простые люди? Попрут к ним наши с оружием. Сначала нервы, потом паника!

— В Ремнанте все вооруженные. В той или иной мере. Лишнюю тысячу мужиков со стволами вряд ли кто заметит. Очередная частная военная компания. Там же капитализм, там это разрешено. А вот гримм — это общая угроза для всех государств. Угроза, с которой они живут тысячи лет. Как мне кажется, они объединятся не столько из за инопланетного вторжения, сколько из за угрозы гримм.

Поручик улыбнулся с молодым обаянием:

— А тут из-за угла появляемся мы. Как английские сахибы в Индии. Тех поддержали, этих скупили... Двести лет, и вот — "жемчужина британской короны". Сколько ту же Индию пытались покорить всякие там Сашки Македонские да Великие Моголы — не вышло. Хитрые инглезы справились полками и ротами, чужими руками. Сипаи, гуркхи. А численность именно английских войск даже до корпуса за двести лет не поднималась ни разу.

— Стойте, хлопцы! — Кортес поднял руку. — Я поймал мысль. Сначал Поручик напомнил про Сунь Цзы. У китайца сказано: "Лучшее — это разбить замыслы противника". Потом Флюкт сказал: "религии". Вдобавок, мы называемся "конкистадоры". И вот, я подумал: а если...

* * *

— Если?

Маршал Соколовский поднялся и прошел по кабинету полный круг, надавив на плечи подскочившего капитана:

— Вольно! А вы молодец, майор. С этой стороны, пожалуй, никто пока не смотрел. Возвращайтесь к группе и сообщите, что повышение в званиях они получили. Я немедленно к Хрущеву.

* * *

Хрущев зафыркал не хуже кипящего чайника:

— Василий Данилыч, и мы вот это мракобесие сами понесем по Галактике? Меня Ефремов с говном сожрет!

Серов подал фотографию здоровяка в синем шерстяном костюме. Хрущев повертел снимок, прочитал на обороте: "Тан Линь", и глянул на председателя КГБ вопросительно. Серов ответил меланхолично:

— Индульгенция для Ефремова. Только дождусь последней проверки, и моему тезке станет не до мракобесов.

Подняв голову, Серов сказал уже громко и ясно:

— Педаль в пол, Никита. Можно все! Абсолютно все, если оно на пользу СССР.

Никита Сергеевич педаль в пол не давил, за неимением оной. Почесал затылок, посопел и спросил:

— А как там вообще в городе Ноль дела? Скоро год, как мы начали этот проект.

— Нормально, — Серов потянулся и улыбнулся вполне довольно. — Город живет, развивается. Еще примерно через год Хоро планирует ввести большой портал под скоростной поезд, помнишь?

Хрущев степенно кивнул.

— А тут видишь, и пацаны Василь Данилыча первую идею серьезную подали. Одно к одному, Никита. Так что не смущайся. Играть надо, покуда карта прет.

Никита вдавил кнопку селектора, и велел ответившему секретарю с пролетарской фамилией Шуйский:

— Боярин, патриарха Алексия звать ко мне на вторник. Скажи ему: пусть подберет пару грамотных и крепких... Своих... Для командировки.

— Разрешите уточнить, командировки куда?

* * *

— Куда, владыка?

Патриарх очевидно задумался. Но ум, напрактикованный в оконтуривании нечеткого, быстро подал формулировку, и Патриарх, огладив бороду, выдохнул:

— В страну, где зло победило.

— На Земле таких стран, мне кажется, нету. Везде так или иначе веруют в Отца, даже католики, хотя клир там и сволота.

Патриарх перевернул канадскую газету с английским, понятное дело, заголовком: "Небеса голубого цвета, ад — красного", вздохнул согласно:

— На Земле нету.

Приглашенный иеромонах поглядел на подаренные Хрущевым часы: ракета вокруг земного шара. И часы сказали: тик-так.

Вот так.

— Я знаю только, что людей наших там нет совсем. Есть некие нелюди. Там... Другой мир. Там все иначе. Там с тобой пребудет один лишь Господь.

Взяв себя в руки, Патриарх попытался глянуть строго, а получилось едва ли не просительно:

— Перечисли мне искушения.

— Грехи?

— Грехи, сыне, я без тебя помню. Искушения. Соблазны.

— Убийство. Сытость и леность. Власть и жестокость, и трусость. Ложь. Самоувереность. Высшее — гордыня. Равнобожие.

— Ты один будешь в той земле. Сам себе церковь и паства. Только Господь останется тебе спутником и товарищем. Вчера я узнал доподлинно, что Он — есть. Ибо есть ад, и я его видел. Если есть ад, есть и все остальное.

— Значит, есть и... Господь?

Тик-так, сказали стрелки часов.

Тик-так.

Патриарх воздвигся, опершись на привычное кресло. Пошел по комнатке мелким шагом, плавно. Заговорил тихо, словно бы отвечал не подчиненному, мелкому иеромонаху, отобранному за здоровье, ясный разум и орден Славы третьей степени. Словно бы отмерял слова собственному духовнику, митрополиту Арсению, в годы, когда не то, что Сталина — Ленина еще не внесли в Мавзолей.

— ... Мы получили доказательство того, что Бог есть. И как нам теперь с этим жить? Вера категория человеческая. Раз, и нету больше никакой веры, только знание. Не Откровение, дарованое единожды, маяком на пути — а сермяжное, вещное знание, подобное цепочке обыденных придорожных фонарей. Которые еще и требуют ухода. Весомо, грубо, зримо.

И дареные Хрущевым часы подтвердили: воистину тик.

В смысле, так.

Пахло привычно: бумагой и ладаном, воском и сухим деревом, выношенными старческими телами — всем тем, с чем у обычного человека соотносится в уме слово "церковь".

Тик-так.

Сквозь мирные запахи и звуки, через давно позабытую щелочку в памяти черным змием, врагом рода человеческого, потек запах кислый, горько-горелый, тревожный. Иеромонах поежился и Патриарх остановился, глянул прямо:

— На такое дело нельзя идти с камнем за пазухой. Облегчи душу, Ваня.

— У меня орден Славы третьей степени. То же, что при царе "Георгий". Только вот не за храбрость. А, получается, за трусость.

— Говори, Ваня, — Патриарх вернулся в кресло, устроился поудобнее, вздохнул:

— Начинай, как проще.

— С двадцать шестого года я. Деревня Полухино, из крестьян, беспартийный. Семилетка. В сорок первом пошел учиться на связиста. На фронт попал уже в сорок четвертом. Пруссия, Третий Белорусский...

Вместо бумаги иеромонах теперь чувствовал запах мокрой шинели, вместо ладана — тротиловую гарь. И вместо запаха места светлого, злачного, покойного, все сильнее проступали отовсюду кислый запах пороха и сладкий запах крови.

— ... Молился всю войну. Раз выронил крест на соломенный пол и не смог найти. Из подола шинели вырезал крестик и повесил на грудь. Но очень расстроился. Тут старшина: "Что грустишь?" Говорю: "крест потерял". А он знал, что я верующий. Достает крест и иконку: "Выбирай!" Крест у него от матери, я знал. Иконку раньше не видел, говорю: "Если с убитого, не возьму". Старшина обиделся: "Ты за кого меня держишь! Это мне полячка за тех детей"... А это под Ченстоховым, отступающие немцы хаты поджигали, так старшина девочку и пацана вынес. Дома каменные, долго загораются, успел. Вот, беру иконку...

Иеромонах вытер лоб краем рукава и поглядел на часы, а те глядели по-прежнему строго, и на Патриарха иеромонах глянуть побоялся, и сказал:

— Под Инстербургом две атаки отбили, а в третью они пошли без единого выстрела и только с близкого расстояния минометами врезали, головы не поднять. В шахматном порядке, красиво так. Видать, на кадровых нарвались, уцелевших с начала войны. И командир мне: "На левый фланг беги, узнай, что там!" Прибежал я во дворик, а там санитар сержанта перевязывает, оба молодые совсем. Я давай отстреливаться, а немец все ближе...

Тик-так.

Тик-так, ну!

— ...Мы раненого в сарай и под стену, а там люк, и мы в погреб, раненый не влез. И дырка в стене погреба тряпкой заткнута. Я глянул: в соседнем подвале тоже немец. Значит, по подвалам пошли, а у меня блокнот. Если поймают, связного до смерти запытают... Говорю санитару: "Надо уходить". Он уговаривать: "Останься". Я перекрестился, "Отче наш" трижды, лесенку приставил... "Господи, благослови"... Вылез из погреба. Сержант без движения, думаю: все, мертвый. Видно, и немцы так подумали. А их полон двор. Я бегу напрямик через двор в кювет, а они вроде и замечают, и ничего. Тут понял: на мне шинель зеленая, английская...

Человек вытер слезы и договорил совсем тихо:

— За кюветом в гору метров двести пятьдесят по ровному. И я побежал зигзагами. Тут уже и до них дошло... Ширх, в ногу, а уже на самой горке пулей раздробило левое плечо, бросило вперед. Лежал до темноты. Тащат в санбат, я командиру: "Левый фланг все". Он мне: "Молодец, что вернулся и сказал". И вот, я сбежал, и мне орден. Санитар остался, ему звездочка из фанеры, и могилу потом снесли, я ездил, так и не нашел. Что с тем сержантом, тоже до сих пор не знаю.

Тик-так.

Вот так.

— Господь милосерд. Как знать, не для этого ли дела он тебя сберег. Пойди во имя его, и уже сам не назовешь себя трусом.

— Отче... Скажите честно, это нужно церкви?

Патриарх повертел головой:

— Нет. Ему.

Иеромонах поглядел в глаза Алексия — темные, маленькие, непроницаемые. Что лучше: закрыть сельский храм? Или доносить в госбезопасность, но все-таки существовать, надеясь, что в следующем веке все переменится?

Алексий развел тонкие руки; свет из маленького оконца придал им цвет фосфатированой стали:

— А что я еще скажу? На месте Патриарха любой... Хоть негодяй, хоть праведник, оба могут одно только сказать. Апостольское дело, Иван, оно такое. Никто не помощник и ничто не препона. Я только радоваться могу, что на своем веку удостоился подлинного чуда Божия.

Иеромонах поглядел на возмущающий благолепный покой глобус, на суетно мечущуюся вокруг никелированую ракету, и сказал сперва часам, а после уж Патриарху:

— Пойду.

* * *

— А я не пойду. Хватит с меня. Вернал, Химринг, Конон, Валли, Тераторн, Кречет.

Синдер поморщилась. На прежнем, дорогом экране планшета, это смотрелось внушительно. На теперешнем дешевеньком, взятом из резерва взамен упертого наглыми зверожопиями, ужимки Синдер выглядели смешно.

Рейвен подвела итог:

— Тан Линя выхватили у нас из-под носа фавны города Ноль. Наши машины списали тоже они. Форма, лычки, командиры — это регулярные войска.