Также было удивительно видеть, что Дьенбьенфу потребовалось время до 14 апреля, чтобы запросить бронежилеты, которые впервые появились в большом количестве во время войны в Корее. Распределенные среди артиллеристов и остального личного состава, сражающегося на стационарных позициях, они вполне смогли бы предотвратить сотни, если не тысячи жертв. Первоначальный запрос был обработан вооруженными силами Соединенных штатов в Японии в течение пяти дней. Французской системе снабжения потребовалось еще восемь дней, чтобы сбросить с парашютами первый груз в Дьенбьенфу и он попал прямо в руки коммунистов. Вторая партия из 200 бронежилетов наконец прибыла в Дьенбьенфу 27 апреля, в то время как еще сотня была сброшена с парашютом в тот же день на ОП «Изабель». Эта поставка могла бы спасти половину артиллерийских расчетов укрепрайона, если бы ее запросили месяцем раньше.
В тот же день патрули 1-го батальона 13-й полубригады продвинулись на запад до Бан-Бан и Бан-Па-Пе. А на избитом «Югетт-6» трое командиров взводов, лейтенанты Растуйль, Франсуа и Мерик присели на корточках вместе с капитаном Бизаром, для краткого разговора о ситуации, пока они ели скудные боевые пайки, когда тяжелый снаряд врезался прямо в блиндаж, убив Растуйля и тяжело ранив Мерика. Бизар и Франсуа были едва оцарапаны. «Югетт-6» превратился в настоящий ад: его блиндажи были почти полностью разрушены, гарнизон постоянно подвергался воздействию либо муссонных дождей, либо палящего солнца на плоской равнине. Жажда теперь стала серьезной проблемой. Бизар в середине позиции начал рыть колодец, но до сих пор на поверхность не показывалось ничего, кроме грязной маслянистой жижи.
Четверг, 15 апреля 1954 года
Было три пути добраться до ОП «Югетт-6» из основного центра сопротивления в Дьенбьенфу. Один из них шел прямо через открытое пространство аэродрома, более 1500 метров ровной, как бильярдный стол, равнины, безжалостно избиваемой вражеской артиллерией — явно самоубийственная операция. Второй путь был к западу от аэродрома, вдоль того, что осталось от тропы Пави, что подразумевало прохождение через завесу ныне прочно удерживаемой противником системы траншей вокруг «Югетт-3». Третий маршрут был на полпути между двумя другими опорными пунктами, и состоял в том, чтобы следовать по дренажной канаве аэродрома из опорного пункта «Ястреб-перепелятник» до точки к северу от узкого места «Югетт-1», но с другой стороны аэродрома, в этом месте надо было пробежать по ширине аэродрома и достичь относительной безопасности ходов сообщения, ведущих на север от «Югетт-1» до «Югетт-6». Все пути до «Югетт-6» были тяжелыми.
Потребности небольшого отряда капитана Бизара были просты: вода и боеприпасы. Еда в виде индивидуальных боевых пайков и рационов выживания была доступна, но изнуряющая жара вызывала обезвоживание, которое могло убить человека за двадцать четыре часа (и которое все еще доставляло неприятности морским пехотинцам США в Дананге в 1966 году). Каждый человек должен был выпивать, по меньшей мере, полтора литра жидкости в день. Для примерно 200 человек гарнизона это означало 300 литров в день, или двадцать стандартных американских канистр, которые приходилось тащить под огнем на тележке более трех километров. Это была работа для несчастных военнопленных-коммунистов, или PIM, которых на 13 марта в Дьенбьенфу было 2440 человек. PIM означало prisonnierinterne militaire — термин, придуманный французской армией для военнопленных Вьетминя, которые имели обычный статус военнопленного, в отличие от гражданских заключенных-коммунистов, которые передавались вьетнамским властям и которых, обычно, постигала варварская участь, мало чем отличающаяся от той, которую они все еще подвергаются в 1967 году, в полное нарушение соответствующих статей Женевской конвенции от 12 августа 1949 года. С PIM обращались более или менее в соответствии с правилами и их лагеря инспектировались месье Дюраном, одноруким швейцарским представителем Международного Красного Креста, или даже представителями противной стороны, такими как родной брат генерала Зиапа, проживавшим во французской зоне. Но поскольку это была гражданская война, соблюдение Женевских конвенций зачастую шло с нарушениями, в результате чего PIM фактически делились на три неформальные категории: обычные военнопленные, должным образом зарегистрированные и содержащиеся в лагерях, военнопленные неофициально удерживаемые в подразделении, которое их захватило и используемые в качестве кули и рабочей силы и «обращенные» военнопленные, которые добровольно присоединялись войскам Французского Союза в качестве регулярных солдат. В последнем случае, обычно придерживались простого сценария, в ходе которое сначала сообщалось о «побеге» военнопленного, а затем о зачислении нового вьетнамского солдата, под именем, отличным от имени беглеца.
В 31-м саперном батальоне использовали военнопленных в основном для строительных работ. Хотя можно утверждать, что строительство мостов, дорог и мест размещения личного состава, как таковое, не является военной деятельностью, запрещенной Женевской конвенцией, нет сомнений в том, что строительство позиций батарей и подземных блиндажей было ее нарушением, как и использование военнопленных во время боя для сбора сброшенных с воздуха припасов и перевозка воды и боеприпасов под огнем их собратьев по оружию.
Лагерь военнопленных был расположен между ОП «Юнон» и «Клодин» и военнопленные распределялись каждый день в 07.30 и в 11.30 по различным подразделениям в соответствии с запросами. Слово «распределение» имело печальное последствие, когда политкомиссар Вьетминя Кхань обнаружил что часы распределения все еще вывешены у ворот лагеря после битвы: «Распределение! Можете себе представить?» — заявил комиссар. «Вы хотите сказать, что распределяете людей как какие-то предметы, вроде бобов или сухарей?»
Лагерь для военнопленных в Дьенбьенфу находился под контролем доброго молодого французского офицера, лейтенанта Патрико, возглавлявшего отряд охраны из восьми североафриканцев во главе с сержантом из Туниса. Первоначально предполагалось, что военнопленных вывезут по воздуху до начала битвы, но это оказалось невозможным. Также было невозможно освободить их, и таким образом предоставить противнику еще один полк хорошо накормленных войск, с огромным преимуществом в виде досконального знания укрепрайона. Следовательно, им пришлось разделить судьбу французов до последнего дня битвы. Поскольку им не было выделено никаких строительных материалов для лагеря, военнопленные с типичной вьетнамской изобретательностью разработали новый тип землянки, который вскоре был перенят боевыми частями. Она состояла из глубокой вертикальной шахты, на дне которой военнопленные отрывали узкий тоннель, достаточно широкий для одного лежащего тела. Если вы не страдали клаустрофобией, этот тип индивидуальной землянки был так же хорош, как и любой другой, построенный в Дьенбьенфу.
Верность военнопленных в Дьенбьенфу пленившим их, остается загадкой и по сей день. Только тридцать человек предприняли серьезную и успешную попытку сбежать, находясь на ничейной земле, собирая сброшенные припасы. Патрико отчетливо помнит следующий разговор между военнопленным и марокканцем-охранником, который запаниковал под артиллерийским огнем и сбежал со своего поста. Военнопленный побежал за марокканцем и привел его туда, где военнопленные «парились» за заграждением, заявив ему: «Ты, марокканец, здесь, чтобы стеречь военнопленного; ты стоять здесь». В ходе сбора припасов военнопленные часто натыкались на только что сброшенное с парашютами оружие, или находили полностью заряженное оружие на поле боя. Не было ни одного известного случая, чтобы военнопленный пытался такое оружие спрятать. Не было ничего необычного, что военнопленные отделялись от их охраны, когда они находились на ничейной земле и минных полях в поисках сброшенного груза; не раз один из аванпостов внезапно сообщал по рации, что к нему приближается «какой-то вьетнамец, несущий наши припасы».
При таких условиях жизни и работы потери, понесенные военнопленными, составили более пятидесяти процентов. Когда в один прекрасный день лазарет военнопленных был окончательно раздавлен одним из тех грузов в одну тонну, у которых не раскрылся парашют (погибли двенадцать пациентов), оставшиеся военнопленные и все новые поступающие пленные лечились в 29-м полевом госпитале майора Гровена, в надлежащем порядке срочности их ранений. После падения Дьенбьенфу, Вьетминь уделил особое внимание проверке того, получали ли его раненые пленные медицинскую помощь. К всеобщему облегчению, верховное командование противника не нашло причин для жалоб. Но высшее испытание чувств военнопленных к тем, кто их пленил, произошло в конце битвы. Вьетминь поклялся, что будет судить французских офицеров, которые работали с партизанами-тай, GCMA, разведкой и всеми, кто входил в состав отряда охраны военнопленных, как военных преступников. Сотни военнопленных знали лейтенанта Патрико в лицо и многие знали его по имени. Никто его не выдал. Майор Кольдебеф, чье имя («Бычья шея») точно описывало его телосложение и рост, также командовал большим отрядом военнопленных, в качестве заместителя майора Клемансона. Когда он, в свою очередь, с руками, туго связанными за спиной телефонным проводом, отправился в лагерь для военнопленных после битвы, он случайно прошел перед своим собственным отрядом PIM, ожидавшим транспорта на обочине дороги. Один за другим PIM встали и отдали ему честь. Один из них, говоривший по-французски, сказал: «Удачи, мой командир». Их избили ногами собственные освободители. Мало что известно о том, как Вьетминь обращался с собственными возвращающимися военнопленными. Возможно, с ними обращались как в Советском Союзе в 1945, как с трусами и дезертирами.
Но в середине апреля 1954 года для военнопленных все еще оставались последняя агония битвы и трудная задача по снабжению далекого ОП «Югетт-6». В ночь с 14 на 15 апреля большая часть 1-го и 2-го парашютного батальона Иностранного легиона предприняла попытку прохода по тропе Пави с отрядом носильщиков снабжения, численностью около пятидесяти военнопленных. Они были прижаты почти в течении четырех часов между «Югетт-1» и «Югетт-2», разделенные всего 200 метрами открытого пространства, обстрелянные не только артиллерией противника, но и его пехотой, все еще удерживающей траншею, оставшуюся от взрыва на аэродроме. Кроме того, теперь в фюзеляже уничтоженного самолета «Кертисс С-46 Коммандо» находилось пулеметное гнездо. На плоской равнине относительного возвышения около шести футов было достаточно, чтобы дать пулемету господствующую зону обстрела. Позже, это дорого обошлось французам. Наконец, в 02.40 конвой снабжения добрался до Бизара. Операция стоила французам больших потерь и в пути было потеряно значительное количество припасов. Теперь силам прикрытия предстояло столкнуться с мрачной перспективой обратного путешествия перед лицом противника, который знал об их присутствии. Лангле решил сбить Вьетминь с толку, предприняв две диверсионные атаки. Первую возглавляла рота лейтенанта Байи из 8-го ударного из ОП «Ястреб-перепелятник», против траншей Вьетминя на аэродроме. Вторую возглавляла сводная рота Иностранного легиона капитана Филиппа против настоящего опорного пункта противника — чего-то нового в осадном арсенале Вьетминя. Действительно, Вьетминь в течение одной ночи соединил систему траншей, которую он выстроил в предыдущие дни, с рядом дзотов и огневых ячеек, перед которыми даже были колючая проволока и несколько мин, собранных с опорных пунктов французов.
Неудержимо Филипп и его рота из 13-й полубригады двинулись вперед, но были прижаты огнем автоматического оружия и минометами. Рота начала нести тяжелые потери. В итоге Клемансон была вынужден бросить в бой свое последнее резервное подразделение, 2-ю роту. В конце концов, он вытащил остатки роты Филиппа из западни, но при этом потерял десять человек. В траншее на аэродроме Байи весь день пытался зачистить ее в рукопашной схватке, но нес потери, так как каждому из его людей приходилось сначала промчаться по открытому полю, прежде чем добраться до траншеи коммунистов. Наконец, в 16.15, когда две другие атаки потерпели неудачу, и конвой снабжения наконец вернулся на французские позиции, подразделения 8-го батальона отступили к дренажной канаве к востоку от взлетно-посадочной полосы. Половина аэродрома и пятая часть всей оставшейся территории Дьенбьенфу, а также 400 бойцов его лучших боевых частей теперь находились в серьезной опасности. 15 апреля снабжение Дьенбьенфу достигло своего небывалого максимума. С-47 и С-46, пилотируемые французскими военными и гражданскими экипажами, сбросили в долину почти 250 тонн грузов, что практически сравнялось с суточным максимумом, достигнутым Люфтваффе в Сталинграде. Несмотря на то, что по меньшей мере, пятнадцать процентов (а по словам Пуже, почти половина) попали на сторону коммунистов, это позволило испытывающему трудности укрепрайону пополнить свои запасы до следующих уровней: продовольствия на два дня, 105-мм снарядов на пять дней и 120-мм мин на шесть дней. Поскольку сбросы с воздуха были теперь настолько большими и жизненно важными для выживания укрепрайона, коммунисты взяли за правило наводить пулеметы на некоторые наиболее заметные грузы и молча ждать ночной темноты, пока какое-нибудь движение с французской стороны не покажет, что предпринимается попытка их забрать. Затем пулеметы противника открывали огонь по командам сбора грузов (зачастую состоявшие из несчастных военнопленных) с опустошительным результатом.
В 17.00 истребитель-бомбардировщик с авианосца «Арроманш» должен был сбросить совершенно новый набор аэрофотоснимков долины, включая все французские позиции, и набор карт, специально изготовленных в Ханое в очень крупном масштабе 1:25 000, на которых были показаны все новые позиции французов, а также все обнаруженные зенитные позиции противника. Кроме того, была карта меньшего масштаба 1:100 000 всего Северного Вьетнама, со всеми французскими кодовыми обозначениями целей противника и подробными обозначениями узких мест транспортной системы противника. Когда самолет приблизился к центру Дьенбьенфу, чтобы сбросить сумку, пилот откинул свой тяжелый стеклянный фонарь, но в этот момент зенитка противника открыла по нему огонь. В последний момент, пилот попытался уклониться и сделал бочку через крыло. Тяжелая сумка, четко отмеченная для облегчения идентификации, выпала прямо из кабины и попала в руки врага. Теперь генерал Зиап не только знал почти столько же о Дьенбьенфу, сколько и де Кастр, но он также точно знал, что французы знают (или не знают) о его вооруженных силах. Это означало смену всех французских кодов по всему Индокитаю и возможно, десятки французских агентов заплатили своими жизнями за нервозность одного пилота. Что еще хуже, на следующий день было утеряно еще больше пакетов фотографий с другого самолета.
