— Действуй — тихо сказал Гарри, и я подошёл к Пирсу Полкиссу. В отличие от Дадли, его можно было не беречь, отрабатывая процесс. А в случае неудачи, у нас оставались ещё три испытателя.
Я прикоснулся ко лбу спящего Пирса, и тут же это нечто, видимо, вошло в меня.
Это было странно до неописуемости. Я был Пирсом Полкиссом и был призраком, союзником молодого некроманта Гарри, находящимся рядом с Пирсом и невообразимо далеко от него. Я был волей, что могла изменять его тело, перекраивать то, что составляло его личность. Ощущал, как медленно течёт кровь по его сосудам, и движутся волны деполяризации по мембранам нейронов. Видел, как отходит душа, которую ещё можно вернуть в тело. В какой-то степени, я был им. Чуть больше, я был собой. И в гораздо меньшей степени я был непознаваемым духом, которого некромант Гарри призвал из неизвестной дали.
"Времени мало" — подумал я, и время Пирса Полкисса послушно замерло. Его тело застыло в стазисе, а затем начало меняться, повинясь моим желаниям и воли того, кто дал это единение. И третий в нашем единении, словно начал помогать, показывая, как станет звучать человеческая душа, пахнуть работающее сердца, выглядеть текущая по сосудам кровь.
Мне не нужен был Пирс Полкисс. Нет, мне нужен был тот, кто возьмёт на себя тяготы жизни в облике Гарри, пока настоящий некромант, которого я вдруг стал называть своим мастером, будет на свободе. И передо мной открывались пути, по которым некто мог провести это тело, изменяя в нужную сторону.
Внешность? Конечно, как у Гарри! Да, худоба, шрам — всё, как полагается. Внутренности? А можно улучшить? А как?
Череда образов быстро проносится передо мной. Как много есть существ, которых можно сделать из человека, и которые будт притворяться им, пока не придёт время атаки! Известные мне мифы не описывают и сотой доли различных тварей подходящего назначения, в которых можно было превратить Пирса Полкисса.
То, что я выбрал, не было вампиром или оборотнем в привычном понимании слова. Раз уж здесь есть маги, способные стирать память, могут и иметься классические европейские вампира и верфольфы, против которых наработаны навыки борьбы.
Тварь, основу которой предоставило нечто, маги вряд ли знали. Не нежить или нечисть, это было странное создание с треугольной пастью, заполненной игольчатыми, ядовитыми зубами. Обоняния у тварюшки не было, как и привычных глаз, зато имелась способность подражать поведению людей и атаковать выбранные цели. Она могла инфицировать другого человека, и тот, будучи тварью, будет жить обычной жизнью, ничего не зная и не вызывая подозрений, пока цель не окажется в западне. Идеальный ассасин, если есть время ждать, пока будет заражено окружение цели. И только артефакты исчезнувшей державы Эсфалиотов могли как-то опознать эту тварь, название которой я вряд ли смогу когда-либо произвести.
Синяя кожа, устойчивая к магии, была взята с какой-то другой зверюги. Ядовитые бороздки на когтях были слизаны с редкой разновидностью вереверблюда-лича, а их метательный механизм с какой-то твари, сведения о которой сопровождались мыслями о джунглях, похороненных песками Сахары.
Устройство магических каналов. Проведение нервов с учётом ударной перестройки опорно-двигателной системы при переходя из спящего в боевое положение. Игнорирование снижение срока эксплуатации в боевом положении и магической резистентности против сложных метастихийных форм.
Фразы, в которые переводит нечто свои комментарии к работе, должны быть понятны, но уже нет сил, вникать в его объяснения. Я просто запоминаю эти слова, чтобы потом, возможно, попытаться вспомнить. Быть может, потом, Гарри вытащит это из моей памяти, и использует для своих целей.
А пока, я просто смотрю, как меняется тело Пирса Полкисса, становясь похожим на более худую и забитую версию мастера. И как прячется до поры в нём гибкая, быстрая и смертоносная тварь, которая должна будет покарать бородатого мага и его прислужников, если они явятся к Дурслям.
Контакт обрывается. Я вдыхаю такой родной, холодный солнечный свет, любуясь потоками ветра и хрустом реальности, прогибающейся под тенью силы того существа, что призвал Гарри. Меня отпускает, и вот я уже не слушаю или обоняю, а смотрю, как изменившийся Пирс Полкисс — нечто было так любезно, что даже одежду изменило — подходит к спящему Дадли и садится на корточки.
Зубы в открытом рту существа на миг стали синими, тонкими, игольчатыми, оставившими вереницу тонких, тут же исчезнувших отметок на левой руке Дадли. А затем кукла, которая будет изображать Гарри, быстро побежала к выходу из парка. Ей ведь предстоит так много дел. Изображать зашуганного ребёнка. Покусать ночью ещё двоих живых. И играть, как и троим его соплеменникам, свои роли до конца.
Вспоминая холодный отпечаток, который оставил бородатый маг, думаю, что мастер слишком оптимистичен, считая, будто кого-то они прибьют. Эти тварюшки разве что позволят выиграть время, играя мастера и его тюремщиков. Но, если повезёт, маги не хватятся моего некроманта ещё долгое время. К тому времени, быть может, все следы уже будут засыпан пылью и зарастут травой.
— Пойдём — говорит мастер, появляссь передо мной и хватая за плечо. Как и следовало ожидать, моя призрачность не мешает некроманту телепортировать и себя, и меня.
Нечто следует за нами какими-то своими путями. Впрочем, быть может, с его точки зрения, это не мы перемещаемся, а мир сдвигается под нашими ногами?
Я в очередной раз перевожу взгляд с рукояти меча на глаза мастера. В них я не вижу того, что следовало бы отыскать. Вместо положенного скепсиса и опасения — лишь какая-то бесшабашная уверенность и дикий восторг.
— Это опасно — замечаю ему.
— Да ладно — отмахивается Гарри, но не делает шаг к мечу, воткнутому в ледяную глыбу.
Я снова перевожу взгляд вниз, на это оружие. Ритуальный, зазубренный клинок, с канавкой по середине клинка. В канавке какая-то помесь футарка с иероглифами. То даэдратана, то ли дэватарк. В общем, нечто мне, простоуму призраку, непонятное.
И, в довершение, на гарде — там, где у нормальных чародейских клинков располагается крупный драгоценный камень, из крестовины выпирает рогатая голова. Не то баран, не то вовсе козёл. Винторогий. Одним словом, подозрительный меч. Во всяком случае, для меня, рассказывавшего маленькому мальчику сказки про очень похожий меч по имени Плач Зимы.
— Да ладно — повторяет Гарри и делает шаг. Его ладонь ложится на яблоко этого оружия.
Мне не нужно команды. Не нужно слов. Я просто понимаю, что требуется сделать два шага вперёд. И моя рука ложится поверх ладони мастера.
— Согласен ли ты, вольный призрак, рекомый Найт, идти со мной, владельцем меча?
— Да, мастер.
— Будешь ли ты верен мне, пока я не умру, или ты не посчитаешь нужным разорвать контракт?
— Да, мастер.
— Ну, тогда ступай в меч.
— Да, мастер — отвечаю ему.
Волна жара, приятного, согревающего, но не иссушающего, захлёстывает меня. И вместе с этим жаром, на моих глазах, меч меняется. Осыпаются лишние шоковые зубья, отваливается козлиная голова, изчезают шипы и чародейские знаки.
Молодой некромант Гарри смотрит в меч в своей руке. Спокойный матовый цвет клинка, кожаные ремешки на рукояти, безыскусная, лишённая украшений крестообразная гарда. Меч простого рубаки, лишённый каких-либо излишеств. Совершенная красота эргономики. И в этом оружии, как чувствует маг, сжимается, живёт освежающая, морозная сила. На плоскости клинка мделенно проступает имя. Новое родовое имя, полученное магом взамен того, что могло привлечь бородатого мага.
— Гарри Ко-ре-джютсу-Ши — читает он, не справляясь со слогами незнакомого языка. Да, одно дело, сконструировать фамилию, опираясь на японский словарь. Другое дело — выговорить её!
Меч уменьшается, превращаясь в пятисантиметровый брелок на плетённом пеньковом браслете.
— Мой третий приказ: ступай обратно — говорит Гарри, обращаясь к странной фигуре, что похожа одновременно на глыбу обсидиана, закутанную в шаль тень, и многое другое. И тут же странный знак, похожий на трискель, исчезает с тыльной стороны левой ладони мальчика.
Нечто уходит. А молодой маг со смехом бросает на землю очки. Он смеётся миру, и за ним наблюдает призрак, стоящий за его спиной. Дух, связанный с уменьшенным мечом, но не заключенный в него.
Маг смеётся, и лучи летнего солнца скользят по клинку уменьшенного меча, не отражаясь в нём.
И кто-то шепчет:
— С возвращением, Фростморн.
Один день из жизни Кай Ленга
Пол давил на грудь так, что материал брони кипел от невыносимой нагрузки. Вой сирен врывался в уши. В голове, с которую в пылу схватки сбили шлем, гулял густой, тяжёлый туман.
Хотелось остаться лежать здесь, на потяжелевшем полу станции, чувствуя, как трещит, прогибаясь, силовой каркас брони, оказавшийся между прессом потяжеелвшего воздуха и металлом палубы. Лежать, истекая кровью и гидравлической жидкостью, погружаясь в вязкое, манящее забытье.
Знакомое тянущее чувство прокатилось по нервам, когда скопления ekzo в теле и броне получили один и тот же сигнал. Тело резко стало легче, и вместе с тем, по коже ударил жар, перемешанный с уколами холода.
Двенадцать метров.
Нулевой элемент для уменьшения массы, плазмогенератор для компенсации трения воздуха, магниты для опоры перед толчком. И вспышка реактивных двигателей, бросающих потрёпанное тело вперёд.
Девять метров.
Он выстрелил собой вперёд, к огромному панормамному экрану, в котором, имитируя иллюминатор, отображалась звезда класса "красный гигант". Оттолкнувшись подобно лягушке, он превратился в живую торпеду, летящую в спину неосмотрительно отвернувшегося врага.
Семь метров.
Ниндзято сам влетел в руку, направляющуя его в основание шеи цели.
В этот краткий миг, летя между потолком и полом рубки секретной станции, Ленг был почти счастлив. Кровь и хладагент вытекали из его тела, на сетчатку проецировались сплошные сигналы тревоги от систем скафандра. Кай Ленг, сирота и боец Земли уже умер там, позади, раздавленный биотикой, продырявленный пулями и сожжённый техническими умениями. То, что от него осталось, сейчас летело к цели, надеясь напоследок вогнать два сяку старой доброй стали в корпус врага.
Четыре с половиной метра.
Голова врага, закрытая продолговатым шлемом, чуть дёрнулась. Заметил? Плевать! Не успеет.
Три метра.
Фигура врага окутывается таким знакомым, фиолетовым маревом, невыносимо ускоряясь. Засиявший омниклинок встречает ленга в грудь, в то время как вторая рука отбивает ниндзято в сторону.
Метр.
Клинок человеческого меча разлетается стальным крошевом — столкновение с бронированным кулаком произошло под неоптимальным углом, и перекаленная сталь, способная протыкать броневые пластины, разлетается металлическим дождём.
Сияющий клинок противника уходит куда-то вглубь тела Ленга. Боли нет, есть только удивление.
Меч. Меч сломан.
Не долго думая, Ленг хватает левой рукой плечо противника, ладонь которого, наверное, уже выглянула из его спины. Правая рука Кая Ленга, человека, который умер только что, в дюжине метров за спиной, когда СПЕКТР и его дружина изрешетили последних защитников станции, почти нежным движением, падает на грудную пластину вражеской брони. Загораются яркие голографические линии, рисуя круги вокруг ладони и подушечки пальцев — это работают магниты, приклеивая руку Ленга.
Заученное движение сознания, которое он никогда не чаял применить в жизни. Разогнанные медициной и горячкой боя нервные узлы выдают импульс, от которого скопления ekzo в правой части тела активирую скрытую клавишу во внутренностях брони. Цепь замыкается, и короткий одноразовый пистолет в правом предплечье брони Ленга делает первый и последний выстрел.
"Серебряная пуля". Когда нечего терять, когда бронированный враг обхватил тебя, и всё, что остаётся перед смертью — это сделать последний выстрел, надеясь, что он хоть как-то навредит.
Враг вздрагивает, пусть и совсем немного. А затем по предплечьям Ленга вспыхивают продольные полосы голографического интерфейса, которые могтут означать только одно. Толкающий заряд плазмогненераторов сгорает в яркой вспышке, заливая правое плечо и то, что за пробитием грудной пластины, клейкой, горючей, и очень-очень горячей, термитной смесью.
Жри, тварь.
Турианец начинает реагировать. Он окутывается аурой биотики, должно быть, что-то кричит по связи.
Ленг слетает с его руки, чувствуя, как обожженное жаром вспыхнувшей рядом смеси лицо, искривляется в злой, причиняющей боль, но жутко радостной улыбке.
Кай Ленг просыпается как всегда, рывком. Поднимается из глуин разума, чтобы увидеть распахнувшимися глазами лишь темноту.
Клавиша включения света находится мгновенно, после чего Ленг может в очередной раз полюбоваться циферблатом часов, намертво вмонтированных в стену каюты.
"Две минуты до побудки. Шибский сон работает не хуже будильника"
Соскользнув с кровати, установленной на шкаф, Ленг как был, в спальном скафандре, отправился в душ.
"Всё, что есть хорошего в офицерской должности на фрегате — это личный душ"
Выйдя из санблока, который по размерам равнялся всей остальной каюте и ласково назывался сослуживцами-русскими "гаванной", Ленг сменил обмундирование. Благо, выбор был достаточно велик.
Спальный скафандр остался в душевой, в машине санобработки. А значит, оставалось выбрать между другми вариантами, висевшими в шкафу над дверью. Вот, например, наземный, который Ленгу полагался как командиру десантной партии фрегата. Клеймо N7 напротив того места, где у нормальных людей располагается сердце, тёмно-серый цвет при отключении оптического камуфляжа. Стильно, модно, надёжно. Автономность по атмосфере в неделю, по воде и питанию — в месяц. По энергии, правда, похуже. Всего-то две недели. Зато на комиссии из штабов действует как кожаные боксёрки на девочек. Андерсон проверял, даже статистику приводил.
Или одеть классический контрабордажный? Казалось бы, в свою систему идём, но мало ли. После базы "Кербер", Ленг зарёкся смотреть на мир с оптимизмом. Если уж с Совета сталось прислать "отступника Спецкорпуса" на станцию, занимавшуюся нелегальным вещанием в системах Терминуса, то при перегоне полуэкспериментального корабля вполне мог случиться абордаж "группы мятежных ГОР".
Стандартный походный скафандр, положенный к ношению экипажам военных кораблей, находящихся не на поверхности землеподобных планет высшей категории комфорта, Ленг забраковал сходу. Ни полноценной защиты от радиации и масс-эффектов инженерного, ни брони и щитов контрабордажного или десантного. Ни-че-го.
"Бюджетный вариант. И зачем его всучили мне? Будто специализированных скафов мало" — мысленно проворчал Кай Ленг и остановил свой выбор на десантном, в походном положении имеющий красивую тёмно-синюю окраску, эмблемы элитного подразделения N7 чуть ли не на заднице, и дающий, как выразился бы Джокер-Монро, "баф +100 к общению с улитками".
