— Сэр, я боролся с этими людьми большую часть 30 лет за интересы общества, потому что, поверьте мне, это определенно не в моих интересах — сражаться с ними. Вы просите меня потыкать спящего медведя. Тыкать в медведя, который в любой момент может прыгнуть на меня и растерзать, — сказал я.

Сэр Джон Стивенс не колебался. Он вернулся прямо ко мне.

— Поверь мне, Джонти, я намерен вырвать зубы у этого медведя, — сказал он.

По его тону и поведению я понял, что он говорит серьезно. Я был рад это слышать. Я не привык к такого рода поддержке. Он повернулся к некоторым из своих сотрудников.

— Отправляйся в штаб-квартиру КПО и заберите оригинальную пленку, — потребовал он.

Если повезет, подумал я.

Но повезло именно мне. Мне повезло, что Барретт упомянул об этих двух убийствах. Мне было интересно, как долго продлится мое везение. Сэр Джон Стивенс снова подошел ко мне и многозначительно спросил:

— Чего ты хочешь от этого, Джонти? — он спросил.

Мне не нужно было думать об ответе на этот вопрос. Это было просто.

— Я просто хочу, чтобы вы что-то изменили, сэр. Вот и все. Мне осталось недолго служить в этой полиции, и я хочу быть уверенным, что молодые детективы, которые следуют за мной, которые встают на мое место и, так сказать, возьмут эстафету, не подвергаются тем же препятствиям, тому же подрыву доверия, тому клеветническому обращению, от которых я страдал от рук этих людей. Это именно то, чего я хочу, — ответил я.

Стивенс изучал меня, прежде чем ответить. Он рассмеялся.

— Я думал, вы собирались спросить меня о голове Сэма или некоторых из его коллег по Специальному отделу, — сказал он.

— В этой игре нет победителей, сэр. Проигравшие — это представители общественности, которые доверились нам. Сражаясь между собой, мы подводим их, — сказал я.

Стивенс подождал мгновение, прежде чем заговорить снова.

— Я слышал, как некоторые очень высокопоставленные офицеры КПО плохо отзывались о тебе, Джонстон. Я прислушался к ним, но, насколько я вижу, они не годятся для того, чтобы зашнуровывать твои ботинки, — сказал он.

Это была некоторая награда, исходящая от старшего офицера полиции такого калибра, как этот человек. Я был приятно удивлен. Я мог только представить, какой яд был введен этими очень старшими офицерами КПО. Он не назвал их по именам и не дал мне никакого представления о том, что именно было заявлено. Мне было все равно. Теперь этот человек знал, что ему грозит неудача. Он не мог ожидать никакой помощи от Специального отдела КПО. Если он хочет добиться успеха в своих начинаниях, его команде придется действовать в одиночку. Но его присутствие было таково, что я поверил, что если кто-то и мог это сделать, то только он. На данный момент его целью был Барретт, но если какие-нибудь офицеры Специального отдела окажутся достаточно глупы, чтобы встать у него на пути, я не сомневался, что он с ними разберется.

Во вторник, 11 мая 1999 года, и в последующие дни я посетил Сипарк и расшифровал аудиозапись от 10 октября 1991 года по просьбе 3-й группы Стивенса. Именно в то время, когда я делал это, я осознал чудовищность преднамеренного предательства Специального отдела КПО.

Десятое октября 1991 года было датой нашей второй встречи с Барреттом. Это был также день, когда Сэм неоднократно настаивал на том, чтобы мы не упоминали об убийстве Пэта Финукейна. Он сказал, что его власти заявили, что мы не должны больше допрашивать Барретта по поводу этого конкретного убийства, пока в штаб-квартире КПО не будет принято решение о том, собираемся ли мы преследовать Барретта за это убийство или нет. Мы с Тревором в этом не сомневались. Мы не учуяли запаха крысы. У нас не было никаких реальных причин подозревать нечестную игру.

Однако, когда я расшифровывал запись, мне стало известно, что кто-то в иерархии Специального отдела КПО принял сознательное решение не только не привлекать к ответственности Кена Барретта, но фактически впал в другую крайность, удалив из аудиозаписи любые следы его хвастливого признания. И они сделали это в течение недели после того, как это признание попало в наши руки. Решение воспрепятствовать нашему расследованию было принято в период с 3 по 10 октября 1991 года, и мы с Тревором пропустили его. Это было сделано так тонко, что мы понятия не имели, что это произошло.

Так вот почему нам было велено хранить молчание 10 октября 1991 года! Вот почему нам не разрешили задавать какие-либо вопросы Барретту об убийстве Пэта Финукейна в тот день. Чтобы дать возможность Специальному отделу сделать запись, аналогичную той, что была сделана 3 октября 1991 года. Должно было быть только одно вопиющее упущение. На этой пленке не было бы никакого упоминания об убийстве Финукейна. Это эффективно избавило Специальный отдел от признания Барретта. Они просто заменили оригинальную пленку от 3 октября 1991 года на пленку от 10 октября 1991 года. Это было гениально, и это почти сработало.

Мои мысли вернулись к моему визиту в офис Сэма, чтобы расшифровать запись от 3 октября 1991 года. У нас с Сэмом обоих были большие трудности с теми частями, где шум проезжающего транспорта почти заглушал голос Барретта. Сэм сказал, что больше никогда не будет там парковаться. Так почему же тогда он вернулся точно в то же самое место неделю спустя, 10 октября 1991 года? В то время это показалось мне чрезвычайно странным. Теперь у меня был свой ответ.

Мало того, что Специальному отделу нужно было, чтобы в машине с Барреттом были те же три детектива. Для их маленького грязного плана игры было жизненно важно, чтобы они вернулись на ту же стоянку и припарковались точно на том же месте, что и раньше. Это гарантировало, что будут слышны те же звуки проезжающего транспорта, что и на третьем. Им нужно было, чтобы все было по-прежнему, за исключением признания в убийстве Пэта Финукейна. Но главный вопрос заключался в том, зачем им идти на такие крайности, чтобы сделать это? Знали ли об этом мои собственные начальники уголовного розыска? Конечно, нет.

Когда я сидел в маленькой комнате, примыкающей к номеру Стивенса, и записывал аудиозапись, моя кровь кипела. Я слушал, как Кен Барретт открыто признавался в попытке убийства человека по имени Томми Маккрири. Почему какой-либо полицейский стал бы защищать такого злого человека, было выше моего понимания. Это шло вразрез со всем, что общественность Северной Ирландии доверила нам делать. Независимо от того, каковы были политические убеждения Пэта Финукейна или республиканские пристрастия, у Королевской полиции Ольстера была четкая обязанность сделать все, что в их силах, чтобы привлечь его убийц к ответственности.

Что касается меня, то жизнь в КПО/ОУГ уже никогда не должна была стать прежней. После моей помощи в расследовании дела Стивенса никто из моих коллег из уголовного розыска ни разу не сказал мне ни слова критики за то, что я пошел на сотрудничество. Им и не нужно было этого делать. Когда я входил в комнату, они просто выходили. Они полностью игнорировали меня. Они проходили мимо меня по коридорам, как будто меня там не было. Это было так, как будто я был невидим. Я бы гораздо предпочел, чтобы они сели и обсудили со мной то, что я сделал, и причины этого. Вообще говоря, офицеры уголовного розыска, которые устроили мне этот молчаливый бойкот, были офицерами, практически не обладавшими настоящими детективными способностями. Впервые за время своей службы эти люди могли смотреть на меня свысока. Я был осведомителем, крысой. Я порвал с традицией. Я сбился с шага.

Были заметные исключения. Порядочные полицейские, которые поддерживали меня, знали факты. Они взяли на себя труд спросить. Они поняли мои причины двигаться вперед, и у них не было никаких проблем с тем, что я сделал. Они рассказали мне о злонамеренно распространяемых слухах о том, что я сделал ряд заявлений команде Стивенса, компрометирующих Специальный отдел и моих коллег, сотрудников уголовного розыска. Согласно этим сфабрикованным историям, моему предательству не было конца. Конечно, это была чепуха, но я ничего не мог сделать, чтобы исправить это. Я пытался заставить своих мучителей поверить, что мне было наплевать. Я устал. Я был полностью разочарован всем этим. Я пытался отважиться на это, но внутри это съедало меня изнутри.

С другой стороны, Специальный отдел, не теряя времени, дал мне понять, что им нечего бояться того, что я сказал группе Стивенса. Они были открыто враждебны по отношению ко мне, но этого следовало ожидать. Один из них остановил меня в коридоре в Каслри.

— Мы крепко держим в руках это убийство Финукейна, Джонти. Нам насрать на группу Стивенса, — сказал он.

Я знал, что этому конкретному офицеру было чего бояться. Я часто задавался вопросом, смогла ли группа Стивенса когда-либо приструнить этого конкретного ротвейлера. Другой офицер Специального отдела, у которого была долгая история ссор со мной, фактически угрожал подложить оружие на чердак моего дома. Он сказал, что пошлет своих людей, 'ниндзя', чтобы изъять его. Это была его идея уловки, чтобы полностью дискредитировать меня. Он прямо сказал мне, что я не могу рассчитывать на то, что опорочу Специальный отдел КПО перед командой английских детективов и не получу расплаты. Его вспышка была настолько наполнена ядом, что я испугался, что он сделает именно то, что сказал.

Теперь я вступил в новую и очень тяжелую фазу в своей карьере. Меня больше не считали заслуживающим доверия. На самом деле, некоторые представители власти в Специальном отделе считали меня чрезвычайно опасным. Никто не мог сказать, как они отомстят мне за дело Барретта. Я боялся худшего. Теперь я должен был защищать свою семью не только от террористов, но и от зловещих элементов внутри самого КПО.

Я с интересом наблюдал за тем, как Крис Паттен, член парламента от тори, планировал радикально изменить состав наших сил. Я принял сознательное решение подумать о досрочном выходе на пенсию. Мой выход на пенсию был запланирован на 16 апреля 2007 года, примерно через восемь лет. И все же, несмотря на все проблемы, я все еще был увлечен полицейской работой. Я все еще наслаждался погоней. Я скучал по кайфу от расследования нераскрытого дела.

По опыту я знал, что ответы на все вопросы полиции кроются не в компьютерах, не в процедурах или протоколах. Это была очень необходимая часть работы полиции, но настоящие ответы предстояло найти там, на улицах Северной Ирландии. Существует огромное количество информации, которую можно получить от обычных порядочных людей. Все, о чем они просят, — это чтобы сотрудник полиции взаимодействовал с ними с уважением и относился к ним как к равным.

Как только это сделано, уважение заслужено, и информация поступает потоком. Это не ракетостроение. Это просто здравый смысл и логика. Уважение — это ключ к успеху, а уважение не достигается ношением униформы. Уважение зарабатывается тем, как сотрудник полиции относится к каждому человеку, с которым он взаимодействует. Тревор Макилрайт и я не смогли справиться с тем объемом информации, который мы почерпнули от обычных порядочных людей, с которыми мы столкнулись по обе стороны политической пропасти.

Боевики калибра Барретта определенно не стоят и десяти центов. Ни при каком напряжении воображения. Барретт одинок в своей личной способности совершить жестокое убийство. Мы никогда не сталкивались с убийством, в котором стрелок проявлял бы такую ненависть к своей жертве. Барретт — неописуемо жестокая личность. Почему он когда-либо смотрел на меня как на своего друга, я никогда не узнаю. Я не был его другом. Мне нужно было его доверие просто для того, чтобы я мог подобраться к нему достаточно близко, чтобы выпотрошить его. Есть много людей, которые годами томились в тюрьмах Ольстера, потому что совершили ошибку, доверившись мне. Люди, которые были ответственны за некоторые из самых отвратительных преступлений в истории Смуты. Я горжусь этим. Во многих из этих случаев мне удавалось обойти на пути препятствия Специального отдела, чтобы поместить их именно туда, где им и положено быть.

Я уволился из Королевской полиции Ольстера в соответствии с положениями Доклада Паттена 6 апреля 2001 года после взрыва лоялистами бомбы в нашем доме в Балликларе 4 октября 2000 года. Но ни моей семье, ни мне самому не суждено было спокойно уйти на покой. Я все еще был замешан в деле Пэта Финукейна.

Я сотрудничал с Джоном Уэром и Эймоном Харди в документальном фильме 'Панорамы' Би-би-си 'Лицензия на убийство'. Когда программа вышла в эфир, Кена Барретта видели по национальному телевидению, он в очередной раз хвастался своей личной причастностью к убийству Пэта Финукейна. Журналисты Би-би-си воспользовались склонностью Барретта открыто говорить об убийстве. Они вытирали им пол. Он не знал, что его признания тайно записывались на видео. Два журналиста-исследователя Би-би-си сделали именно то, чего мы в КПО не смогли сделать в 1991 году и снова в 1999 году.

Я не сомневаюсь, что программа Би-би-си побудила сэра Джона Стивенса поднять свое расследование на более высокий уровень. Сотрудники уголовного розыска под прикрытием провели с Барреттом тщательно продуманную операцию, в результате которой ему было предъявлено обвинение в убийстве Пэта Финукейна. Сама операция была сопряжена с целым рядом юридических трудностей. Это вполне могло стать предметом пристального юридического изучения в Королевском суде Белфаста, когда Барретт должен был предстать перед судом. В конце концов, это никогда не проверялось.

В понедельник, 13 сентября 2004 года, Кен Барретт предстал перед лордом-судьей Вейром в Королевском суде Белфаста в Лагансайде в Белфасте. Он удивил всех, кроме меня, когда признал себя виновным в ряде серьезных террористических преступлений, включая убийство Пэта Финукейна. Он был приговорен к 22 годам тюремного заключения. Барретт не боялся своего приговора. Он был полностью осведомлен о том, что все преступления были совершены до подписания Соглашения Страстной пятницы. Он считал, что имеет право на преимущества этого соглашения. Его дело просто было передано в Комиссию по пересмотру приговоров. Если он пройдет квалификацию, то будет освобожден в течение двух лет.

Тревор и я стояли позади Барретта в Королевском суде Белфаста, чтобы услышать его приговор. Для меня это был конец долгого и трудного пути. Через несколько секунд после того, как его ввели в зал суда, злые глаза Барретта обшарили общественную галерею позади него. Я знал, что он искал меня. Когда наши взгляды встретились, атмосфера была наэлектризованной. Пристальным взглядом он послал мне четкий сигнал, что придет за мной. Для меня это не было неожиданностью. Он всегда ясно давал нам понять, что если когда-нибудь его арестуют или предъявят обвинение в каком-либо из преступлений, в которых он нам признался, он 'всадит мне две пули в лицо'.

Я стоял в этом совершенно новом зале суда и смотрел на него в ответ. День, когда полицейские уступят серийному убийце, такому как Барретт, станет печальным днем для правоохранительных органов. Я буду оглядываться через плечо, пока живу, на таких людей, как Барретт, которые полны решимости отомстить. Я знаю, что у них есть возможность убить меня. Это никогда не останавливало меня, пока я служил в полиции, и теперь я, конечно, не позволю этому вторгаться в мою личную жизнь больше, чем это необходимо. Я сожалею только о том, что меня не поддержали в моем преследовании этого жестокого серийного убийцы в 1991-1992 годах.