3-я минная флотилия состояла из двенадцати кораблей. Десять были устаревшими 2-ранговыми эсминцами типа "каба" и "сакура". Однако оставшиеся два эсминца, "Минекадзе" (флагман Яманако) и "Савакадзе", являлись кораблями новейшего типа с четырьмя 120-мм орудиями на каждом. К этому следовало добавить и "Яхаги" с его восемью 152-мм орудиями. С тремя такими кораблями, вооруженными мощной артиллерией, Яманако надеялся прорваться даже через заслон русских легких крейсеров, если они попытаются защитить свои дредноуты. Каково же было удивление устремившихся в атаку японцев, когда в охранении вражеского линкора они обнаружили лишь два эсминца. Противостоять тринадцати японским кораблям они, конечно, не могли. Русские даже не приняли боя, поспешив укрыться позади своего горящего исполина. С того по подходящим японцам тоже не было сделано ни единого выстрела, только медленно развернулись, направив в их сторону жерла 12-дюймовых орудий, гигантские кормовые башни. Идущие впереди "Минекадзе" и "Савакадзе" развернулись лагом и разрядили торпедные аппараты, ориентируясь на вздымающееся над "Полтавой" пламя.. Следом выпустили торпеды "Суги", "Кири" и "Сакаки". Целая гребёнка пузырчатых следов устремилась в сторону охваченного пожаром русского дредноута.
Торпеды шли на "Полтаву" с правого борта. Отвернуть от них корабль не мог, еще действующие кормовые кочегарки позволяли давать ход всего в 8 узлов. У левого борта сильно раскачивавшиеся "Самсон" и "Сокол" принимали людей, прыгавших к ним прямо на палубы, те, кто падал между кораблями, тут же утягивало вниз под борт. Капитан 1-го ранга Зарубаев пытался всунуть между бинтов в сожженные губы свою последнюю в жизни папиросу. Он сделал всё, что мог. Даже сумел вручную развернуть на врага 3-ю и 4-ю башни главного калибра. Снарядов там, правда, не было. Но хоть какое-то психическое воздействие. Во всяком случае, подходить вплотную японцы не решились. А то бы еще могли попробовать взять русский линкор на абордаж. Сумели бы тогда быстро открыть кингстоны? Пришлось бы Коломийцева просить добивать торпедами свой корабль. Плохо от своих-то смерть принимать. Хотя почему-то думал, что именно это ему уготовано. Не так, как сейчас...
"Полтаву" потряс первый взрыв. Над головой пролетели горящие обломки, чертя ночное небо огненными дугами. "Самсон" и "Сокол" резко ушли в сторону, удаляясь в темноту. Дредноут содрогнулся еще раз, из трюма доносился глухой треск разрушаемых переборок и шум стремительно распространяющейся по отсекам воды. Потом всё исчезло в ослепляющей вспышке и оглушающем чудовищной грохоте. Очередная попавшая в "Полтаву" торпеда вызвала детонацию боезапаса в затопленных артиллерийских погребах. Дредноут с развороченным в лохмотья корпусом ушел под воду за считанные секунды. Терзавший его так долго пожар, наконец, угас. Только кое-где на волнах ходили вверх-вниз, озаряя ближайшую тьму, лужицы горящей нефти.
"Сокол" и "Самсон" полным ходом устремились в ночь. Преследовать их могли только быстроходные "Миникадзе" и "Савакадзе", но эсминцы типа "Каба" были слишком тихоходны из-за своих паровых машин. Не угнался бы за русскими и крейсер "Яхаги". Контр-адмирал Яманака не решил гнаться за двумя русскими всего с парой равных им по силе кораблей. После того, как прошел первый восторг от потопления русского дредноута, японцы сообразили, что, целей должно было быть больше. Миноносцы разошлись в стороны, прочесывая море в секторах от вест-норд-веста до ост-норда-оста, но так и не обнаружили идущих к Владивостоку русских кораблей.
После атак японских эсминцев адмирал Колчак немедленно занялся организацией противоминной обороны. "Севастополь" с разбитой в хлам радиорубкой для дальнейшего управления эскадрой не подходил. Командующий думал вернуться на прежний свой флагманский корабль, но повреждения "Афона" после подрыва оказались слишком серьезными. Воду из машинного отделения удалось откачать, но она всё же успела проникнуть через магистрали в котлы и засолить их, надолго выведя из строя. На время чистки котлов линейный крейсер полностью остался без хода. Его пришлось брать на буксир "Адмиралу Истомину", который мог тянуть "Афон" со скоростью 12-13 узлов и не отставал бы от эскадры, если бы только буксирыне концы постоянно не рвались. Командующий перешел на "Адмирала Бутакова". Радиотелеграфисты отправили в эфир приказ о возвращении эсминцам, которые искали в ночи оставшиеся еще у японцев дредноуты. Эту охоту Колчак прекратил. Во-первых, найти в темноте оставшиеся у врага два линейных корабля было бы слишком большой удачей. Во-вторых, эсминцы в своем кружении по морю жгли драгоценное топливо, которого едва хватало на обратный путь. И, в-третьих, сейчас от легких кораблей было гораздо больше пользы в охране собственных линкоров.
Постепенно, по мере возвращения минных дивизионов, вокруг идущих медленным ходом "Севастополя", "Гангута", "Николая I", "Александра III" и "Афона" выстраивался охранный ордер из легких крейсеров и эсминцев. Впереди шли фронтом "Адмирал Нахимов" и "Адмирал Корнилов", в арьергарде — "Адмирал Грейг" и "Адмирал Бутаков". С правого траверза линию больших кораблей прикрывали капитан 1-го ранга Белли со своим дивизионом из четырех новейших балтийских эсминцев и капитан 1-го ранга Вилькицкий с шестью эсминцами-"ушаковцами". На левом траверсе шли оставшиеся балтийские эсминцы из разных дивизионов под общим началом капитана 1-го ранга фон Гельмерсена. Под охраной пяти крейсеров-"светлан" и девятнадцати эсминцев-"новиков", способных встретить атаку вражеских миноносцев плотным заградительным огнем можно было чувствовать себя более-менее уверенно. Не удовлетворяясь одним этим, Колчак несколько раз менял курс эскадры, чтобы сбить противника со следа. Остерегаясь сразу идти на север, где его наверняка поджидал неприятель, русский адмирал направил корабли на запад, к Корее. Похоже, что уловка удалась. Радиоэфир был наполнен переговорами японских миноносцев, но новых атак пока не происходило.
Хорошего, впрочем, если подумать, было мало. У Колчака осталось лишь половина из десяти минных дивизионов, с которыми он начинал поход. Таких потерь в эсминцах русские не понесли за всю мировую войну! Почти все уцелевшие эсминцы имели повреждения, многие — серьезные. У "Керчи" и "Гаджибея" сбито по дымовой трубе, у "Левкаса" — мачта и кормовые орудия, у "Автроила" и "Капитана Белли" разрушены мостики, на "Корфу" выгорела кают-компания. Самым же неприятным для эсминцев в этот момент был малый запас оставшихся у них в трюмах угля и нефти. После вчерашних стремительных переходов и маневров легким кораблям могло просто не хватить топлива, чтобы добраться до Владивостока. Проблема с углем и нефтью возникла и у легких крейсеров. Дальность плавания вообще была слабым местом типа "Светлана", а тут еще издержки боя. Почти весь день котлы работали на форсированной тяге. Вдобавок — полученные в бою повреждения. У "Нахимова" — взорван носовой каземат правого борта, у "Корнилова" пробита передняя дымовая труба, у "Истомина" — задняя, у "Грейга" отсутствует грот-мачта, на носу и корме — сильные разрушения от пожаров.
Но, конечно, больше всего досталось линкорам. На дредноутах не прекращались авральные ремонтные работы, но состояние кораблей оставалось критическим. У всех — тяжелые разрушения надводной части корпуса, орудийных башен и казематов, боевых рубок и постов, внутренних отсеков и верхних надстроек, обширные затопления трюмных отсеков. "Севастополь" еле шел, глубоко погрузившись носом и забирая воду разбитыми клюзами, часть котлов засолена попавшей в магистрали забортной водой. "Гангут" остался без кормовых кочегарок и тоже едва держал ход. На "Императоре Николае I" пар держали лишь носовые кочегарки. "Император Александр III" лишился половины котельных отсеков, а ведь на линкоре еще приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы откачивать воду. Ну а буксируемый "Истоминым" "Афон" трудно было считать боевым кораблем. Вообще из пяти оставшихся у Колчака дредноутов ни один не мог считаться сколько-нибудь боеспособным. Что касается остальных... "Петропавловск", "Полтаву" и "Измаил" уже командующий мысленно считал погибшими, как а потопленную в бою "Екатерину Великую". Без поддержки стянутых к главным силам крейсеров и эсминцев шансов уцелеть при ночных минных атаках японцев у искалеченных линкоров было немного. Так что Колчак уже смирился, что потерял целую бригаду дредноутов. Всё же у противника потери больше — три линейных крейсера и два линкора. Однако куда делись русские мощнейшие линейные крейсера-сверхдредноута "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин"? Накануне они так и не успели к сражению с главным японским флотом. И где, спрашивается, они теперь? Не могли же эти практически неповрежденные гиганты стать добычей японских легких сил!
Контр-адмирал Веселкин с равнодушным видом расхаживал по рубке. Спиной он чувствовал тяжелый взгляд, которым сверлил его командир "Бородино" капитан 1-го ранга Иванов Тринадцатый. А вот можешь и смотреть грозно, всё равно ничего не сделаешь, хоть ты и высочайше отмеченный герой прошлой японской войны...
— Михаил Михайлович! Давайте всё же прибавим хода! — подал снова голос Иванов. — Хоть стемнело уже, а ведь можем еще поспеть. Наши у японцев уже половину кораблей потопили, но и сами еле держатся. Если мы ударим, не только своих спасем, весь флот японский разнесем на заклепки!
Когда по приказу вылетевшего на аэроплане командующего бригада линейных крейсеров отправилась на выручку своих линкоров, Веселкин настоял, чтобы три его мощнейших дредноута держали экономный ход. Мол, лучше немного опоздать, чем остаться потом без угля и нефти на пути к Владивостоку. Вдобавок пришлось задержаться почти на полчаса, когда Веселкин распорядился сбавить ход для устранения мелкой поломки в одной из турбин своего флагманского корабля. В результате, и эсминцы, и легкие крейсера с идущим отдельно "Афоном" ушли далеко вперед, а на отставших "Бородино", "Наварине" и "Кинбурне" о происходящем сражении могли судить лишь по принимаемым отрывочным радиосообщениям. Все восторгались подвигом "Измаила", который в одиночку сошелся с восемью японскими дредноутами. Потом пришли новости об атаках вражеской эскадры подошедшими нашими эсминцами, о вступлении в бой "Афона" и легких крейсеров. Команды рвались в бой. На палубах линейных крейсеров с нетерпением всматривались в зарницы выстрелов за темным уже горизонтом, вслушивались во всё более отчетливую канонаду. Потом далекие выстрелы смолкли, море вокруг исчезло в чернильной темноте.
— Ну что же, Константин Петрович! — повернулся Веселкин к Иванову Тринадцатому. — Дневное сражение, видимо закончилось. Дай Бог (адмирал перекрестился), в нашу пользу! Прикажите поворот полный кругом на зюйд-ост, последовательно. Да поострожней, чтобы в темноте друг друга не перетаранить.
— Позвольте, Ваше превосходительство! — Тринадцатый вздыбил свои самые знаменитые на флоте усы. — Как же на юго-восток? Мы же к эскадре шли. А как дошли — обратно? Там же, впереди, может, линкоры наши тонут!
— Ну, если тонут, есть кому им помочь. У Александра Васильевича и крейсеров, и эсминцев довольно... Не дело наши линейные крейсера как спасательные суда использовать. Сберегать прежде всего мы должны наши корабли. Они ведь лучшее, что есть сейчас у России! В этом вижу долг свой наивысший. Вот почему и приказ о повороте отдаю. Не хватало нам еще ночью на миноносцы японские наткнуться без охранения. А они все там, впереди, только и ждут, чтобы торпедами засыпать. Тогда уж точно за ними победа будет. Подальше надо отсюда держаться. С большим японским флотом, думаю, Александр Васильевич и без нас управился. А мы за ночь к побитым японским кораблям вернемся и дело с ними докончим. Эх, знать бы наперед, не надо было бы туда-сюда по морю мотаться. Давно бы японцев перетопили. Всё же там старый дредноут и два броненосца остались. За них, пожалуй, и мы наград удостоимся.
— Прикажите радиограмму командующему отправить?
— Вы что! Враз нас запеленгуют. Никаких радиограмм до утра. И не теряйте времени, Константин Петрович! Немедленно к повороту! Или, может, вы за день утомились? Давайте тогда я старшего офицера попрошу.
Когда в 18.30 три гигантских русских сверхдредноута прекратили огонь и стали уходить прочь с большинством своих кораблей сопровождения, вице-адмирал Кантаро Сузуки боялся верить своим глазам. Жить его 3-му флоту под массированным обстрелом орудий вражеских сверхдредноутов оставалось совсем недолго. И вдруг русская эскадра уходит куда-то на северо-запад. По всей видимости, на сцене всё же появились главные силы Соединенного флота, что и отвлекло противника. Казалось, у Сузуки появился шанс спасти свои корабли. Однако, если здраво подумать, несмотря на преждевременный уход русские всё же добились уничтожения 3-го флота. Уцелевшие в бою линкоры "Сетцу", броненосцы "Касима", "Катори" и крейсера-броненосцы "Ибуки" и "Икома" имели такие повреждения, что могли затонуть в любой момент — помпы уже не справлялись с водой, прибывающей через расшатанную обшивку и пробоины.
Сузуки обдумал возможность затопить наиболее пострадавшие большие корабли, переведя команды на два оставшихся у него легких крейсера — "Сойя" и "Тоне", а также пять малых миноносцев. Их состояние было более-менее удовлетворительным. Однако идея топить три своих корабля казалась невозможной даже самому адмиралу, а уж как бы ее восприняли бы матросы и офицеры обреченных судов, нетрудно было представить. В лучшем случае, они просто отказались бы с них уходить. Было и еще одно обстоятельство. Пока что главный калибр линкоров заставлял держаться в отдалении легкие корабли, оставленных русскими поблизости — трехтрубный и четырехтрубный крейсера и четыре больших трехтрубных эсминца типа "Новик". Однако, если тяжелые корабли японцев уйдут под воду, "Сойя", "Тоне" вместе с миноносцами сразу попадут под удар более сильных и быстроходных вражеских крейсеров и эсминцев. Так что топить броненосцы в любом случае было бы преждевременно. А что если попытаться дойти до ближайшей суши, к островам Такэсима. Несколько часов хода "Сетцу", "Катори", "Касима", "Ибуки" и "Икома" могут и выдержать. А там, в случае чего, посадить их на грунт. Если богам будет угодно, эти корабли еще удастся отремонтировать и вернуть в строй.
После ухода на выручку тихоходным линкорам всех линейных крейсеров, а также большинства легких крейсеров и эсминцев наблюдать за действиями 3-го японского флота у русских оставались лишь легкие крейсера "Адмирал Спиридов" и "Трапезунд" да четыре эсминца: "Пылкий", "Поспешный", "Громкий" и "Быстрый". Старшим начальником в отряде был командир "Спиридова" капитан 1-го ранга Михаил Ильич Никольский, "Трапезундом" командовал капитан 1-го ранга Павел Павлович Остелецкий, дивизионом эсминцев — капитан 1-го ранга Борис Борисович Жерве. Именно Жерве, известный на флоте теоретик, автор брошюры о военно-морских стратегических играх, предложил, подойдя на "Поспешном" к борту "Спиридова", атаковать тяжелые корабли японцев и потопить торпедами не ночью, а в вечерних сумерках. Как кричал Жерве в рупор возвышавшему над ним на мостике крейсера Никольскому, ночью имеется большой риск потерять японцев. Оставшиеся у них миноносцы наверняка будут ставить дымовые завесы или, наоборот, отвлекать огнями внимание от линкоров. Жерве убеждал, что после боя с "измаилами" японские линкоры практически небоеспособны. Опасность для русских эсминцев могли представлять только легкие крейсера "Сойя" и "Тоне", которых должны были взять на себя "Спиридов" и "Трапезунд".
